«В местах, где мы зимой часто катались по льду, можно видеть потешные зрелища из-за тех голых людей, которые в сильнейший мороз прямо из бани бросаются в воду». А Павел Алеппский отметил, что в Московии «…зимой вставляют в окна, по их размеру, куски льда с реки в виде оконниц, они просвечивают лучше хрусталя…»
И все же в такой морозной стране должно было появиться некое приспособление, побеждающее холод кардинально…
Вы, конечно, помните страстный монолог из кинофильма «Калина красная», когда герой Шукшина гневно восклицает, что «есть люди, которые из всех достижений человечества облюбовали себе печь…» В сущности, столь высокопарный слог по отношению к печке может показаться смешным лишь в первую минуту, но если вдуматься, осознаешь, что ее можно назвать достижением без тени иронии. Конечно, достижение в сравнении с тем же, ныне столь модным, камином.
Камин — порождение западной цивилизации с ее холодными рыцарскими замками. В сумраке громадных зал он был единственным источником тепла, распространяя его лишь на несколько метров от себя. Потому-то в западноевропейской традиции было принято спать, укрывшись множеством пуховиков, натянув на себя теплую рубаху, носки и даже колпак…
Глинобитные, сводчатые печи были распространены на Руси уже в X–XI вв. Тогда они топились «по-черному», то есть были без трубы. Дым из них шел к потолку, а уж затем выходил через маленькие волоковые оконца или через дырку в потолке — «верхник» на улицу. Но не станем упрекать наших предков за курные (так они назывались от слова «курить») избы, ведь такие печи в них делались неспроста.
Печи в интерьере русских изб конца XIX — начала XX в.:
а — северорусская изба; б — западнорусская изба; в — южнорусская изба
Конечно, требовалось определенное мастерство, чтобы топливо в печи сгорело полностью, а копоть собралась лишь вокруг «верхника» или волокового оконца. Помогала в этом осина. Ее использовали для очистки дымоходов: после топки осиновыми дровами сажа не успевала выгорать, становилась рыхлой и легко снималась метелкой.
Кроме того, дым остывал раньше, чем доходил до деревянных деталей «верхника» и не воспламенял их, да и большая часть тепла не «отапливала» улицу, а оставалась внутри помещения. Благодаря этому в курной избе было сухо. И сама она отличалась прочностью. Исследователь печного дела И. Свиязев видел причину этого в том, что стены со временем покрывались смолой, имеющей в своем составе креозот. Именно он не дает загнивать животным и растительным веществам. Получается, что дым играл даже некую санитарную, бактерицидную роль. Между прочим, даже во времена страшных эпидемий чумы и холеры только огонь и дым спасали людей от инфекции.
Кроме «санитарной» брала на себя курная печь еще и гончарную, плавильную, кузнечную роли. Специальные печи для этих целей, построенные вне жилых домов, появились позже.
А еще говорят, что в давние времена было принято брать подать (налог) с «дыма» (в этом случае «дым» — синоним трубы), а коль не поднимается он над крышей извилистой струйкой, то и спрашивать с хозяев нечего. Таким образом, экономические обстоятельства тормозили прогресс в печном деле.
Уже курную печь делали наши предки со сводом, и этот свод стал непременным элементом всех более поздних русских печей.
И все же в XII–XIV вв. стали появляться у печей трубы. В Европе XIV в. дымовые печи, то есть печи с трубой, были диковинной редкостью. А на Руси «дымницы» упоминались в Новгородской летописи 1560 г. В начале трубы делались над отверстиями в крыше, чтобы уходил дым, скапливающийся на чердаке через «верхник» в сенях. Позже «верхник» стали делать прямо над устьем печи. Устье, в свою очередь, дополнялось колпачком, который во время топки соединяли с отверстием в потолке. Такую печь именовали в XVI в. «полубелок».
В XVI–XVII вв. уже многие жили в «белых» избах. Печь «белую» от «полубелой» отличала сквозная труба для отвода дыма прямо на улицу. Такая труба, как дымница, вначале изготавливалась из дерева, изнутри обмазанного глиной, и проходила через чердак вертикально. Потом для большего сбережения тепла ее стали «заламывать», то есть делать горизонтальное «колено», которое стали называть «боровом». Из него дым выходил непосредственно в трубу. Такова дымоходная система и современных русских печей.
К XVIII в. устоялась и конструкция традиционной печи: со щитками, несложного устройства и ухода. Но нет предела совершенству, вот и выдумывали печники разные новации. Чтобы сама печь дольше оставалась теплой, стали делать дымообороты. Чтобы печь не дымила, стали ставить две задвижки, которыми перекрыли дымоводы. Специальный канал делали для вентиляции, в поду стали встраивать поддувало с решеткой.
Потом систему дымоходов еще более усовершенствовали. В ней появились вертикальные последовательные обороты (колодцы). Такую печь весьма «могутных» размеров достаточно было топить лишь раз в сутки.
Скандально-знаменитый итальянец Дж. Казанова, побывавший в России во времена царствования Екатерины II, отвлекшись на время от извечных своих любовных интрижек, озаботился изучением… конструкций русских печей и с изумлением отметил: «Я увидел печи огромных размеров и решил, что нужна уйма дров, чтобы их протопить, — отнюдь нет, только в России владеют искусством класть печи, как в Венеции — обустроить водоем или источник. Я исследовал в летнее время внутренность квадратной печи высотой в двенадцать футов и шириной в шесть, что была в углу большой избы. Я осмотрел ее от очага, где сжигали поленья, до самого верху, где начинался дымовник, по которому дым шел в трубу, я увидел печные обороты, что, извиваясь, поднимаются вверх. Печи эти целый день сохраняют тепло в комнате, которую обогревают, благодаря отверстию наверху у основания трубы, кое слуга закрывает, потянув за веревочку, как только убедится, что весь дым от дров вышел. Как только в маленькое оконце внизу печи он видит, что все дрова стали углями, он преграждает ход теплу и вверху и внизу. Крайне редко печь топят два раза в день, кроме как у вельмож, где слугам запрещено закрывать вьюшку…»
В войну 1812 г. оценили достоинства русской печи и солдаты Наполеона, собранные под знамена тирана почти со всей Европы. Например, немец фон Зукков рассказал в своих записках, как, умирая от голода и холода, брел он к границе России и уж совсем было отчаялся дойти, да, на его счастье, встретил русскую избу, где квартировал его начальник — принц, командующий дивизией вюртембергской кавалерии. Спасенный фон Зукков вспоминал впоследствии: «Как всегда, принц великолепно обошелся со мной и предложил мне кусок хлеба и стакан водки — прекрасная вещь, в которой я очень нуждался, чтобы подкрепиться после такой холодной ванны. Его щедрость не ограничивалась одним этим. Он пригласил меня также разделить с ним его вязанку соломы.
Что особенно приятно мне было в этом гостеприимном доме, это ясное пламя огня, горевшего в громадной русской печке, — такие печки можно найти в каждой русской избе. Наконец я имел возможность хотя немного высушить мои лохмотья, которые были мокры до последней нитки.
Как только принц заснул, я развесил мои вещи возле печки; последняя распространяла так много тепла, что немного времени спустя все было сухо. Тогда я растянулся в свою очередь, чтобы вкусить несколько часов покоя, раньше чем отправиться в дальнейший путь».
Среди «семейства» русских печей с XVI в. появились настоящие произведения искусства — изразцовые печи, то есть украшенные разноцветными керамическими плитками с изображениями бытовых сценок. Правда, из века в век «изразцовая мода» менялась. То вдруг на гребне популярности оказывались изразцы, покрытые лишь зеленой или белой эмалью, а потом «новым веянием» становились разноцветные плитки. Рисунок на изразцах мог быть рельефным или нет. Постоянно менялись на них изображения. В разные времена в фаворе оказывались батальные сцены и романтические свидания, диковинные птицы и роскошные цветы, изысканные вазоны и пышные райские кущи…
А началось все в далеком XV в. Уже тогда терракотовыми изразцами с рельефным рисунком украшали на Руси кирпичные здания.
На обратной стороне каждый изразец имел румпу, то есть глиняную коробку, с помощью которой крепился к кладке.
В XVI в., стали делать красные рельефные изразцы для облицовки печей. Лицевая часть этих изразцов оттискивалась в деревянных формах, а румпа наращивалась на оборотную сторону с помощью вращающегося гончарного круга или лепилась вручную из заранее приготовленных полосок глины. Печь из таких изразцов белилась и походила на огромный торт из белоснежного безе. Жаль, что не знали в ту пору наши предки этого сладкого блюда.
Изразцы, покрытые зеленой глазурью, были известны псковитянам в XV в. В Москве цветная глазурь на изразцах появляется в середине XVI в. А в середине XVII в. «писк печной моды» — зеленые изразцы называются «муравлеными» (помните сказочную присказку «трава-мурава»?).
Необыкновенные, сияющие разноцветьем, изразцы были сделаны в 1654 г. «беглецами из-за польского рубежа» Степаном Ивановым — сыном Полубеса, Самошкой Григорьевым, Игнатом Максимовым по заказу патриарха Никона в Валдайском Святозерском монастыре. Такие изразцы поначалу именовались «фряжскими», то есть сделанными на иностранный манер.
Через четыре года часть лучших мастеров начала трудиться на строительстве Ново-Иерусалимского монастыря в подмосковной Истре. Одним из главных мастеров стал Петр Иванович Заборский — «золотых, серебряных и медных, и ценинных (ценина — фарфор, керамика — О. Ж.) дел и всяких рукодельных хитростей изрядный изыскатель».
В 1666 г. после ссылки Никона мастера из Истры переводятся в Московскую Оружейную палату. Вскоре ремесленники московской Гончарной слободы начинают выпуск изразцов не хуже «оружейных». В то же время появляются местные умельцы по части изразцов в Костроме, Ярославле, Вологде, на Русском Севере.