В одном из писем после 1829 года[828] Елизавета Николаевна обращалась с назиданием к сыну, Петру Васильевичу Лихачеву, по поводу его отношения к религии, что вместе с тем позволяет судить о ее собственном восприятии православия как главной опоры в жизни и своего рода духовного пристанища: «…большое было для меня утешением видеть что религия была твоим якорем упираясь на оной мы неупадем, а ежели и падем то не разбиемса…»[829] Присущей религиозностью во многом определялось и тщательное исполнение ею материнских обязанностей и попечительство об экономическом благосостоянии детей.
После смерти мужа именно забота о детях составляла главный видимый смысл повседневной жизни Е. Н. Лихачевой. Люди, знавшие ее лично, даже усматривали в материнстве ее жизненное призвание. В письме от 14 января 1818 года княжна Прасковья Долгорукова, называвшая Елизавету Николаевну «сестрицей» (хотя они не были родными сестрами), пытаясь убедить ее не пребывать в горестном расположении духа из‐за болезни брата, советовала позаботиться о сохранении собственного здоровья и мотивировала это следующим образом: «…вы мать семейства, ваша жизнь драгоценна и нужна для ваших детей…»[830] Детей же у Е. Н. Лихачевой было четверо: три сына – Григорий, Иван, Петр и одна дочь – Анна[831]. Младших сыновей, даже когда они повзрослели, она любовно называла «Ваничкой»[832] и «Петрушей»[833], а Григория – более сдержанно «Гришей»[834], вероятно, потому что он был не только старшим среди ее детей, но и старшим мужчиной в семье.
В православной культурной традиции существовало представление об особой действенности материнской молитвы о детях. Согласно формуле Домостроя, «…матерьня молитва от напастеи избавит»[835]. Во время одного из военных походов сын Е. Н. Лихачевой, Петр, оказался в опасной для жизни ситуации, после разрешения которой написал об этом матери. Ее ответ сыну заключал в себе соединение материнского и православного дискурсов: «Милой друк мой Петруша. Писмо твое или лутче сказать описание твоего похода я получила. Что тебе сказать о тех чуств кои волновали мою душу читая оное. Матерь Божия и Михаило Архангел тебя спасли. Призывай их всегда напомощь и оне тебя сохранят…»[836] Далее в том же письме Елизавета Николаевна выражала переполнявшие ее чувства радости и благодарности Богу: «…мои чуства и сердце так полно от радосте что тебя Господь сохранил что я невсилах етаго выразить не знаю как Бога благодарить…»[837] Вслед за матерью к П. В. Лихачеву письменно обратились Д. Сиковнина и В. Шарапова[838]. Судя по словам последней, Елизавета Николаевна горячо молилась о сохранении жизни сына и молитвы ее были услышаны: «Благодарение Господу что он вас спас, и что вы существуете, подлинно ето Молитвы Маминьки вашей Господь вас сохранил…»[839]
Материнское попечение Елизаветы Лихачевой о взрослых детях, как явствует из ее письма к сыну Петру, проявлялось в беспокойстве об их физическом здоровье («…Слава Богу ты жив, здоров ето главное для меня…»[840]), в сопереживании их жизненным успехам, в частности служебным («…я тебя поздравляла с получением Милости Монаршей по высочайшему повелению ты произведен порутчиком…»[841]), в постоянном желании видеться с ними («…Как бы мне хотелось стобои повидатся но ето я думаю невозможно…»[842]; «…очень бы хотелось тебя видеть…»[843]), в заботе о том, чтобы они имели достаточно материальных средств на свои повседневные расходы («…денег я тебе послала две тысячи рублей в Тульчин…»[844]), в нравственном назидании, целью которого было уберечь их от пагубных пороков мотовства и пьянства («…только умоляю тебя и прошу неупотребляи денги тут куда не должно…»[845]; «…ты часто ко мне пишишь об шенпанском вине Бога ради не привыкаи…»[846]), в стремлении к тому, чтобы собрать их дома всех вместе и тем самым дать возможность ощутить единство семьи («Жду ваничху с часу на час как бы было хорошо ежелиб и ты прискахал к нам хочу ваничку послать к нашим довыдовым[847] их нельзяли перевести сюда»[848]), а также во всегдашнем старании вести как можно более рачительно их хозяйственные дела («…дела ваши идут довольно хорошо постараюсь переслать тебе щеты кои мною получены…»[849]). Последнее обстоятельство было связано с тем, что, находясь на военной службе, И. В. и П. В. Лихачевы, как и другие представители мужской части российского дворянства, фактически оказывались отстранены от управления принадлежавшими им имениями и не занимались, во всяком случае регулярно, экономической деятельностью.
Однако не только служебная занятость сыновей являлась причиной того, что Елизавете Николаевне приходилось брать на себя повседневные заботы об организации хозяйства семьи. Сразу после смерти мужа она оказалась во главе управления крупным имением, которое впоследствии должны были унаследовать ее в то время еще малолетние дети. Уже тогда ее интересовало в первую очередь соблюдение экономических интересов детей и их будущее имущественное благосостояние.
Вместе с тем участие Е. Н. Лихачевой в делах управления хозяйством до момента достижения детьми совершеннолетия формально ограничивалось действовавшим в конце XVIII – середине XIX века законодательством, в соответствии с которым сироты и вдовы дворянского происхождения должны были находиться под официальной опекой[850]. Так, наблюдение за имуществом малолетних Лихачевых входило в компетенцию Кашинской дворянской опеки, куда 26 мая 1803 года Елизавета Николаевна обратилась с просьбой, аналогичной по содержанию другой, представленной ею до этого на рассмотрение в Тверскую гражданскую палату, а именно о выделении ей указной части из состава имения, принадлежавшего ранее ее мужу[851]. Во владении В. И. Лихачева находились 999 душ[852], что позволяет относить его к категории крупнопоместных дворян[853]. По закону вдова должна была получить, помимо одной четвертой части движимого, одну седьмую часть недвижимого имения мужа, что составляло в данном случае 149 душ мужского пола и 151 душу женского пола из числа дворовых людей и крестьян[854]. Поскольку само имение было рассредоточено по разным уездам Тверской губернии[855], то и указную часть ей следовало выделять исходя из полагавшегося количества душ во всех населенных пунктах. Однако она пожелала вступить во владение только 100 душами из села Дьяково Кашинского уезда[856], мотивируя это тем, что имение детей находилось в исправном состоянии и не требовало дополнительных усилий по приведению его в должный порядок, а также боязнью быть заподозренной в стремлении к скорейшему разделу с детьми и получению причитавшейся ей доли имущества мужа: «…я сообразуясь с обстоятельствами тогда и ныне к сему меня побуждающими нахожу, что мне во всей части каковая бы следовала по количеству имения за ним состоящаго к получению, на предметы благоустройства в прочем детей моих имении надобности не предвидится и того обстоятельствы не требуют, притом же чтоб не подать и поводу о моем к тому выделу непременном желании, то и почитаю за нужное только получить из показаннаго села Дьякова с деревнями не более как сто душ с владеемою ими на равне прочих крестьян землею и с пустошми…»[857] Оставшуюся долю имения из полагавшегося ей по закону Елизавета Николаевна намеревалась оформить как свою собственность только по достижении детьми совершеннолетнего возраста[858].
Кашинская дворянская опека вынесла официальное заключение о том, что выделение вдове Лихачевой указной части в полном объеме «не толко к стороне малолетных детей ее безобидно, но и весма выгодно»[859]. Добровольное же сокращение на известный срок размеров причитавшейся ей указной части должно было повлечь за собой общее увеличение количества поступавших в пользу детей доходов от имения, что расценивалось членами опеки как проявление материнской любви и заботы об их будущем благополучии: «…а как ныне она вдова Лихачева просит уже о выделе толко ей ста душ и с одною теми крестьянами владеемою наравне с прочими пахотною землею и пустошми следователно тут еще и другая к ползе детей ее остается выгода в рассуждени собираемых с оставшихся у них во владени душ доходов каковое действие матери не иначе почесть должно как совершенною по любви ее к детям приверженностию…»