[995]. Для многих девочек «Крейцерова соната» явилась настоящим откровением. Это произведение в буквальном смысле переворачивало все девичьи представления о любви, чувствах и отношениях между мужчиной и женщиной, мужем и женой. Открыв для себя «прозу жизни», многие девочки не могли понять, почему мать им ничего об этом не рассказывала, почему самый близкий человек не позаботился о том, чтобы подготовить их к «настоящей жизни».
Узнав о том, что на самом деле происходит между мужчиной и женщиной, многие девочки терзались, впадали в отчаяние, отрекаясь от потенциального замужества и деторождения. Старшая дочь писателя Татьяна Сухотина-Толстая записала в дневнике: «Мне жаль, что я потеряла то страстное желание остаться девушкой, которое было последние года, и особенно сильно после „Крейцеровой сонаты“. (Надо ее перечесть)»[996]. Сложную гамму чувств передала в своем дневнике семнадцатилетняя Ольга Сваричовская. «Проза жизни», «горькая истина» настолько ввела ее в смятение, что она твердо решила никогда не становиться женой. На страницах дневника ей удалось передать экспрессивность чувств и мыслей: «Мне становится страшно и гадко. Нет, я лучше не выйду замуж, я уйду в монастырь!.. А вдруг… а… а… вдруг… и мне придется исполнить долг женщины? Никогда! Никогда!!!… Боже! Спаси меня… и не в силах больше сдерживаться я горько, горько заплакала над несчастной женской долей, над своей горькой участью. Ах, зачем, зачем я женщина?! Зачем эти мысли явились? Отчего я никогда не думала об этом раньше?»[997] Сила ее переживаний была такова, что она впала в болезненное состояние.
Ситуация осложнялась тем, что в большинстве своем девочки мечтали о будущем замужестве и материнстве. Открывшаяся «проза жизни» вставала на пути их стремлений. Нередко девочки, узнав «правду» о характере интимных отношений между полами, давали себе обещание не выходить замуж, оставаться девственницей и позже взять на воспитание сироту. Так, Оля Сваричовская писала: «Теперь я никогда не пойду замуж ни за кого! Я, да чтобы отдалась мужчине, да ни за что!.. И потом кто-то сказал, что долг женщины – это быть матерью. Я поборола в себе страх и стыд и решила, что да исполню долг. Но теперь я нашла, наконец, истину, я останусь девственницей. А так хотелось иметь маленькое существо, которое звало бы тебя „мама“, которое бы любило одну тебя, которое можно было бы воспитать по-своему… как же теперь? Ведь я почти безумно люблю детей. Отлично разбираюсь в их психологии. Как же быть? А, я возьму на воспитание крошечную девочку и усыновлю ее! Это отлично!»[998]
Отсутствие эмоциональной близости между матерью и дочерью, стихийность психосексуального развития ребенка и невмешательство родителей в процесс полового воспитания девочек – все это могло стать латентной причиной конфликта между взрослеющей дочерью и матерью[999]. «Меня не подготовили к жизни! От меня скрыли не только грязную жизнь, но и обыкновенную! Жизнь нарядили в шелк, напомадили, нарумянили и показали мне, и, мне казалось, что это и есть жизнь. И вот мне пришлось встретиться с действительной жизнью, силы были неравны… Мне было и больно и обидно, что моя мама лжет… я не могла даже предположить, что взрослые люди лгут, лгут на каждом шагу, своим и чужим», – рассуждала юная дворянка после того, как узнала о сути плотских отношений[1000]. Екатерина Кравченко (Половцева), описывая подростковый возраст, отмечала существование пропасти между ней и матерью, которая была невероятно далека от ее забот, тягот и мыслей[1001].
Впервые о несправедливости такого положения дел стали говорить женщины-врачи. Вопросы половой социализации им оказались особенно близки. Во-первых, они по роду своей деятельности не раз сталкивались с этой проблемой. Дворянки приводили им на прием дочерей, страдавших «нервными болезнями», физическими, психическими недомоганиями. Несмотря на отсутствие подготовки в области психоанализа, многие специалисты осознавали корень проблемы. Во-вторых, женщины-врачи, преимущественно дворянки по происхождению, имели за плечами собственный негативный опыт сексуального воспитания, что позволяло им лучше понимать своих пациенток и диагностировать отклонения в их половом развитии. Врач Е. С. Дрентельн в начале века чрезвычайно точно подчеркивала амбивалентность и относительность великосветской морали: «Остановимся на минуту на двойственном положении женщины… Девушка должна была быть невинна, находиться в полном неведении относительно всех половых вопросов (ей полагалось даже не знать ничего о внешнем различии полов и способе зарождения человеческой жизни) и вместе с тем она должна была уметь охранить себя от посягательств на нее мужчины, „соблюсти себя“: она должна быть доверчивой и вместе с тем не верить мужчине ни в чем… она должна была быть воздушной, не иметь никаких желаний плоти и вместе с тем должна была, став женой, главным образом отвечать на запросы мужской чувственности»[1002].
О половой безграмотности девушек писала известная феминистка, врач-гигиенист Мария Ивановна Покровская. Она отмечала, что невинная девушка, вступив в брак, «получает зачатки как нервных, так и физических болезней, от которых она потом страдает всю жизнь»[1003]. В феминистском духе врач винила в развращенности мужчин, которые на момент женитьбы уже получили половое воспитание в домах терпимости, в то время как их невесты являлись не только невинными, но и дезинформированными в вопросах половых отношений. Она считала, что для решения этого острого жизненного противоречия общество, с одной стороны, должно дать женщине половую свободу, с другой – вести борьбу с проституцией и культивировать целомудрие у мальчиков[1004]. Половая свобода для нее означала право выбирать себе спутника жизни, а не быть жертвой мужского выбора.
М. Покровская одной из первых среди отечественных врачей стала пропагандировать половое воспитание молодежи в семье и школе. Она считала аморальным тот факт, что общество – в лице родителей, школы – скрывает от девушек реалии брачной жизни, межполовых отношений, а также пресекает все формы выражения девичьего полового инстинкта. Ее возмущало отсутствие подобных запретов в половом воспитании мальчиков, которых, напротив, стремились как можно раньше посвятить в тайны интимной жизни (отцы нередко самостоятельно отводили сыновей к проституткам, матери одобрительно смотрели на связь сына с домашней прислугой и пр.). Ее идеи были восприняты крайне отрицательно. Предложение М. Покровской принять на государственном уровне программу полового просвещения девушек критиковали как врачи, так и политические деятели, обвиняя ее в развращении молодежи[1005]. С подобными предложениями выступали активистки женского движения[1006]. Эта идея стала обсуждаться даже на страницах журналов, авторы которых отстаивали приоритет традиционных семейных ценностей. Редакторы журнала «Женщина» все чаще отмечали важность «правильного естественно-научного поставленного общего и специального полового воспитании детей», а также «полового обучения детей»[1007].
Позиция М. Покровской находила поддержку среди феминистски настроенных коллег по врачебному цеху. А. Словцова считала, что власти должны разработать программу «курсов для матерей», где значительное внимание будет уделено половому воспитанию девушек. Она также возмущалась инфантильными представлениями молодых женщин в отношении брака, половой жизни и материнства[1008]. А. Словцова критиковала «бесполую гигиену», которая вводилась в учебные программы женских гимназий.
Детский врач А. Т. Михайлова, активистка Всероссийского попечительства об охране материнства и младенчества, считала, что не только родители, но и врачебное сообщество должно просвещать девочек в вопросах интимной жизни, физиологии беременности и родов. Она выступила с инициативой открытия просветительского музея материнства, в котором первый отдел должен был быть посвящен вопросам полового просвещения незамужних женщин, а также девушек и девочек. «С самого рождения девочке нужно думать, что она будет матерью», – писала А. Михайлова[1009]. Она считала, что подготовка к материнству должна начинаться с правильного полового просвещения («что должна знать девушка, выходя замуж»).
Практики «обожания» девочек-подростков
В сексуальном развитии девочек нередко присутствовали однополые влечения в пубертатном возрасте. Впервые на существование данного феномена указывали врачи, изучавшие половую жизнь населения дореволюционной России. Однако их публикации имели узкопрофессиональный характер. В начале XX века большой резонанс возымели произведения известного отечественного философа В. В. Розанова, в которых он, пожалуй, впервые столь открыто повествовал об однополых влечениях. Его работа «Люди лунного света», опубликованная в 1911 году, была воспринята с большой растерянностью, а затем и с критикой. Среди зарубежных исследований, посвященных половым девиациям, в России в начале XX века самыми популярными были работы А. Фореля и Р. Крафт-Эбинга[1010]. В настоящее время теоретиками «квир-идентичности» на Западе, исследующими феномен женской гомосексуальности, являются Тереза де Лауретис, И. К. Сэджвик, Э. Гросс