[1028]. Философ В. В. Розанов, занимавшийся проблемами пола, уловил эту современную для него тенденцию: «Самка ищет самку; в первой самке, значит, соприсутствует и самец: но пока он так слаб еще, едва рожден, что совершенно связывается остатками самки, угасающею самкою; которая, однако, тоже связана вновь народившимся здесь самцом… Волосы растут дурно, некрасивы, и она их стрижет: коса не заплетается; нет девицы, а какой-то парень. Где здесь вечная женственность?»[1029]
Большую роль в выборе объекта «обожания» играли не столько личностные качества учениц, сколько конкретные телесные признаки, которым придавалось значение сексуальных черт: красивые глаза, волосы, улыбка, статность, грудь, руки, плечи, кожа. «Идти к Кити, видать ее вблизи! О, это было неописуемое счастье… Она поцеловала меня и сказала: „Мерси“… Щеки Кити были такие мягкие, что нельзя описать… Я впилась в Кити глазами. Еще никогда не приходилось мне так близко видеть ее. Прямой длинный нос, огромные карие глаза… Я не видела ничего, кроме этого лица, ничего не слышала, кроме Китиных слов», – писала юная гимназистка[1030]. Любование телесной красотой приносило огромное удовольствие девочкам и способствовало развитию у них сексуальных желаний. «Каждое ее движение, слово, жест, каждая мелочь ее лица, фигуры мне так дороги. Я люблю ее недостатки, ее всю со всеми хорошими и нехорошими чертами», – сообщала в дневнике гимназистка[1031]. Они признавались в возникновении «странных ощущений» – учащенного биения сердца, замирания, покраснения, жара и пр.[1032] В. В. Розанов, описывая новый тип девушек, так характеризовал проявление однополых влечений: «„Она“ волнуется между своим полом, бросает страстные взгляды, горячится, чувствует себя разгоряченною около женщин, девушек. Косы их, руки их, – шея их… и, увы, невидимые перси…»[1033]
Обожательские отношения предполагали проявление конкретных ухаживаний: романтические признания, ежедневные восхищения и даже совершение «героических поступков» в знак своей привязанности: «Для „душки“, чтобы быть достойной ходить с ней, нужно сделать что-нибудь особенное, совершить, например, какой-нибудь подвиг: или сбегать ночью на церковную паперть, или съесть большой кусок мела, – да мало ли чем можно проявить свою стойкость и смелость»[1034]. Откровения Нины, героини «Записок институтки», о своем первом обожании мало чем отличались от рассказов о первой влюбленности. К тому же нередко она употребляла недвусмысленные термины в отношении подруги – «люблю», «ревную», «целую». Все это вновь и вновь говорит в пользу существования романтической сексуальной связи между девочками-подростками.
Еще одна известная писательница начала XX века Анастасия Вербицкая в своих воспоминаниях достаточно откровенно описала однополые чувства девочек, находившихся в стенах учебных заведений. Она рассказывала о том, как у нее появилась «обожательница» – пятнадцатилетняя девушка из третьего класса. Описанные переживания не лишены сексуального подтекста: «Мы не знакомы. Она всегда старается попадаться мне на дороге и следит за мной темными глазами. Я волнуюсь, кровь бросает мне в лицо… „Красавица!“, „Богиня!“ – шепчет она иногда мне вслед… А у меня бьется сердце…»[1035] А. Вербицкая рассказывала, что знакомство «обожательниц» было символично обставлено, девочки следовали определенному ритуалу: ученица, желавшая близости общения, на утренней молитве подавала выбранной «подруге» свечку с живыми цветами и белой лентой. Эта деталь еще раз подтверждает характер традиционно сложившихся отношений, которые характеризовались вполне конкретными действиями. Дальнейшие свои отношения с «обожательницей» Вербицкая описывала так, словно речь шла о мужчине: «После двух-трех робких поцелуев с ее стороны и первых банальных фраз нам уже не о чем говорить… Вот уже третий день как мы встречаемся и все молчим… По правде сказать, мне еще приятно, что эта сильная, здоровая девушка дрожит и робеет передо мной. Но разочарование уже холодком веет в душу… Под первым предлогом я разрываю… Ее слезы и отчаяние меня не трогают. Она требует объяснений»[1036]. Писательница повествовала о силе сексуальных влечений, непреодолимой половой притягательности, переживаемых девочками: «Она сторожит меня в коридорах… Я бледнею и краснею, встречая этот взгляд… Я страдаю, если она целует других нарочно… Это настоящая страсть, настоящая ревность… Ах, как интересно любить издали! Ревновать, надеяться, ожидать, грезить! Лишь бы издали»[1037].
Эпизоды обожательских отношений представлены практически во всех девичьих дневниках, посвященных годам, проведенным в женских учебных заведениях (институтах, пансионах, гимназиях)[1038].
Мемуаристка, писательница Елизавета Николаевна Водовозова в автобиографических воспоминаниях «На заре жизни» в главе «Жизнь институток» также заостряет внимание на присутствии «традиционного обожания» в жизни учениц. Данную практику она сравнивала с «карикатурой на настоящую любовь», добавляя, что она имела пародийный, нелепый и дикий характер[1039]. По свидетельству Водовозовой, предметом обожания выступали старшие воспитанницы, воспитательницы, учителя, священники. Мемуаристка указывала на то, что среди девочек-обожательниц существовали чрезвычайно «отчаянные», которые «вырезали перочинным ножом инициалы обожаемого предмета»[1040].
Тринадцатилетняя Оля Сваричовская посвятила институтскому обожанию целую главу своего дневника. Она указывала на то, что с этим явлением она не сталкивалась в гимназии, впервые испытав «обожание» в институте. Девочка, находясь в пубертатном возрасте, не осознавала того, что с ней происходит. Она описывала вдруг охватившее ее страстное чувство первой любви – «любви к Кити»[1041]. Юная Оля рассказывала о том, что значительное место в отношениях занимало соперничество. Среди претенденток-обожательниц непременно появлялись две, а то и три, из которых необходимо было выбирать. Девочки невероятно переживали по поводу принятого решения, так как зачастую им было сложно разобраться в своих чувствах. Они не отдавали себе отчета в том, какой критерий для них наиболее важен в претендентках: красота или душевная близость. К тому же после сделанного выбора считалось предосудительным общаться с бывшими претендентками. А. Вербицкая повествовала о тяжести выбора. О том же писала В. П. Багриновская: «На мою любовь были две претендентки – Саблина и Пономарева. Соня Саблина была прелестное существо. Невысокая, черноволосая, с большими серыми глазами. Она в 15 лет была барышней, а не девочкой… До сих пор вспоминаю, как эти романтические девочки предложили мне выбрать одну из двух, и я, вопреки голосу сердца, бросилась в объятия Пономаревой. Но ничего из этого не вышло, говорить мне было с ней не о чем, и я отстранилась и от нее, и от Сони, усердно занялась уроками»[1042]. О страстной влюбленности в двух девочек и невозможности сделать выбор писала юная гимназистка Вера Варсанофьева: «Знаю, как страстно, пылко, безумно и нежно люблю Елену Александровну; знаю, что наша любовь с Александрой Николаевной взаимна, что она называет в классе „своим утешением“»[1043].
Весьма точное название ухаживаниям гимназисток дала В. П. Багриновская в своих воспоминаниях: «Кроме дружбы, хорошей, товарищеской дружбы, соединяющей людей одного направления, появилась дружба-любовь. Там и здесь две девочки страстно привязывались друг к другу, вместе ходили, вместе учили уроки, часто целовались, горько плакали при ссорах и ревновали друг друга к другим девочкам…»[1044] Для нее отношения между девочками представлялись чем-то средним между обычной дружбой и страстной любовью. Другая гимназистка называла их «необъяснимыми»: «…я люблю ее, нет, это даже не любовь, а что-то необъяснимое»[1045]. Ревность, страсть, глубокие переживания, трепетные ухаживания, интимная переписка – все это было характерно для девичьих отношений. В качестве иллюстрации – послание обожательницы: «Катя, дорогая моя, будем как были прежде, считай меня своим другом, чем хочешь, потому что я люблю тебя. Ты не такая, как А. Я в ней очень ошиблась. Дорогая, бесценная моя, меня так обрадовало твое письмо! Скажи, скажи на словах мне, любишь ли ты меня больше, чем А.? Да?!»[1046] Сила чувств была такова, что в дневниках девочки откровенно сравнивали возникшую «любовь» с «сумасшествием».
Еще один сюжет из юности знаменитостей. Анна Горенко (Ахматова) в гимназические годы познакомилась с Валей Тюльпановой (Срезневской). Они оставались близкими подругами на протяжении всей жизни. Начало их дружбы имело характер романтичной привязанности, о чем позже вспоминала Анна Ахматова[1047].
Итак, в феномене обожания слились воедино трепетная дружба и эротические влечения. С одной стороны, девочки писали о взаимопомощи, о преданности, но с другой – о жарких поцелуях, о телесной красоте, ласке, ревности, болезненных, «никогда не испытываемых» чувствах. Очевидно, они осознавали определенную «ненормальность» своих отношений, в связи с этим скрывали их от учителей, наставниц и родных. Но в то же время свои «ухаживания», пылкие признания в любви девочки подробно описывали на страницах собственных дневников, не опасаясь того, что кто-нибудь станет случайным свидетелем их откровенных строк. Это свидетельствовало в пользу терпимого отношения общества к подобным проявлениям девичьих чувств.