С помощью «сердечных подруг» девочки, в отсутствие представителей противоположного пола, обретали собственную гендерную идентичность, бессознательно развивая свою сексуальность и чувственность. К. Хорни полагала, что гомосексуальные влечения у девочек могут быть как сознательными, так и неосознанными[1062]. Изучение обожательских отношений между девочками-подростками во второй половине XIX – начале XX века в России убедительно доказывает, что по большей части они носили бессознательный характер, то есть их участницы не чувствовали сексуального подтекста в своей дружбе. Обожательские отношения исчерпывались к шестнадцати-восемнадцати годам. Для будущего самоутверждения нужен был другой объект, более недоступный и более непонятный. Представительницы своего пола мало подходили на эту роль, так как становились неинтересными для преклонения. В дальнейшем только Другой в лице непонятного и недосягаемого мужчины мог занять это место, так как его образ обещал более захватывающие, страстные отношения. К тому же в обществе, где доминировал мужчина, потребность в самоутверждении через мужское признание была особенно актуальной. З. Фрейд считал такое поведение вполне естественным. Он отмечал, что влечение, возникающее к представителям своего же пола в период до полового созревания, как правило, совершенно исчезает в дальнейшей половой жизни, «составляя отдельный эпизод на пути нормального развития»[1063]. Впоследствии девочки, так страстно описывавшие отношения с подругами, имели связи исключительно гетеросексуального характера. Изучение их биографий свидетельствует в пользу отсутствия бисексуального поведения в будущем.
Девичьи представления о супружестве, семейной жизни и материнстве
Первая брачная ночь для дворянок, живших в мире многочисленных условностей и доминирования социального контроля над сферой их личной жизни, становилась дверью в новую, взрослую жизнь. По сути, она являлась своеобразной инициацией. Описание первой брачной ночи в женской мемуаристике практически не встречается, в отличие от мужской автодокументалистики. Это свидетельствует о том, что для дворянок сфера сексуальных отношений продолжала оставаться табуированной и неприличной не только для обсуждения, но и для рефлексивных размышлений на страницах собственных дневников. Надо учитывать и то, что женские воспоминания о первой брачной ночи были отягощены тяжелейшими переживаниями. В связи с этим дворянки стремились вычеркнуть из памяти все драматичные эпизоды приобщения к половым отношениям. Даже название полового акта в личных документах они старались избегать, употребляя для его обозначения слова с меньшей смысловой нагрузкой: «близость», «связь», «двойная связь», «двойная жизнь», глагол «сошлась». В. Калицкая, первая супруга А. Грина, писала: «Мы были уже близки с Александром Степановичем… В конце лета 1907 года исполнилась первая годовщина нашей близости…»[1064]
Для девушек, вступавших в брак, первый опыт интимных отношений становился крахом всех иллюзий относительно святости семейного союза и романтической любви между мужчиной и женщиной. М. Цветаева в известном произведении «Письмо к Амазонке» выразила сложные чувства, пережитые ею во времена расставания с девичеством. Цветаева сравнивала первые сексуальные отношения с мужчиной с «болью», с проникновением «чужеродного» в себя, с «изменой своей душе»[1065]. В женском восприятии они превращались в кошмар, доходивший до нервных потрясений. В данном случае находят подтверждение слова известного психиатра К. Хорни, которая описывала изменения в поведении ряда женщин, впервые вступивших в брак: «Часто можно наблюдать, как при этом рушится ее чувство самодостаточности и самоуверенность, и неожиданно веселая, способная и независимая девушка превращается в глубоко неудовлетворенную женщину, потрясенную ощущением своей ничтожности, легко впадающую в депрессию…»[1066]
О собственной сексуальной инфантильности вспоминала А. А. Знаменская: «Я вышла замуж в 16 лет. В 15 лет я была уже невестой. У меня даже ни разу не являлось желание почувствовать своего жениха, когда он обнимал или целовал меня, я неумело отвечала ему. Меня интересовал приезд его, переписка с ним, но и только»[1067]. Репрессированная девичья сексуальность, непросвещенность в половых вопросах превращали первую брачную ночь в насильственный акт над женщиной. А. Знаменская признавалась, что физическая близость доставляла ей много страданий, а страсть к мужчине она впервые испытала только в 37 лет. Несмотря на относительную просвещенность в вопросах половых отношений, другая мемуаристка, двадцатилетняя Елизавета Дьяконова с ужасом представляла возможные сексуальные отношения, сравнивая женщину с «овцой», которую неизвестно когда «заколют»[1068].
Положение девушек осложнялось тем, что их матери ни до свадьбы, ни во время приготовления к ней не пытались подготовить дочерей к испытанию первой брачной ночи. Провинциальная дворянка Александра Глинка рассказывала, что накануне замужества проводила много времени с матерью, они трепетно готовились к этому событию, шили приданое, разговаривали о церемонии, о месте жительства молодоженов. Однако мать и словом не обмолвилась об особенностях интимной жизни замужней женщины. Александра вспоминала, что она испытывала шок от первого опыта брачной ночи. Страстные ласки мужа явились для нее настоящим потрясением. Не выдержав напряжения, Александра, как и многие последующие ночи, всевозможными способами «сторонилась и убегала от его ласк»[1069]. Раннее замужество, неподготовленность к браку приводили к тому, что биологически готовые к выполнению репродуктивных функций, психически молодые женщины не осознавали этих важных перемен в своей жизни, оставаясь все еще детьми.
Незнание романтично настроенными девушками физической стороны любви, неожиданно обрушившейся на них после замужества, приводило к тому, что они часто впадали в глубокую депрессию, граничившую с суицидальными порывами. «Обыкновенная мужская страсть показалась ей оскорблением всех ее заветных мечтаний и привела ее в такое отчаяние, что она мечтала о самоубийстве», – писала о своей матери В. П. Багриновская[1070]. Драмы первой брачной ночи, пережитые матерью Багриновской, никак не повлияли на характер полового воспитания собственной дочери. Когда она выходила замуж, мать, хотя и осознавала непросвещенность дочери, не старалась ее предостеречь, считая такое знакомство с реальностью вполне естественным. Первый опыт половых отношений для В. П. Багриновской оказался неожиданным и привел ее в отчаянное состояние. В своих воспоминаниях, которые Багриновская писала уже в преклонном возрасте, она не обошла вниманием этот интимный вопрос. Описывая первую ночь после свадьбы, она отмечала, что ее сознание настойчиво фиксировало мельчайшие детали той комнаты, в которой они находились. Она, словно идя на эшафот, судорожно цеплялась за окружавший ее предметный мир, пытаясь найти в этом отвлечение и спасение. Видимо, поэтому собственно интимных сцен автор не передала, хотя между строк прочитываются испытанные ею страх и отчаяние: «Я снимаю свое нарядное шелковое венчальное платье, белые перчатки, фату и венок и облачаюсь в хорошенький фланелевый капори шоколадного цвета… На ноги в первый раз в жизни надеваю спальные туфли – красные, сафьяновые, с черными точками… Мы остаемся одни… Я иду к Мише, который подводит меня к своему письменному столу и дарит прехорошенькую записную книжку. Здесь ты будешь записывать расходы… а пока хочешь – почитаем. Я соглашаюсь, чувствую, что я совершенно не знаю, как нужно вести себя замужней даме. Но скоро усталость берет свое, и мы уходим в спальню. „Хочешь ли ты быть настоящей моей женой?“ – спрашивает Миша и, несмотря на утвердительный ответ, безумный страх опять поднимается в моей душе. Но среди ночи я вдруг успокаиваюсь. „Видишь, – говорит Миша, – я почти так же неопытен, как и ты“. Утро застает меня усталой и полусонной»[1071]. Как ведет себя мать? Обеспокоенная положением дочери, она приехала ранним утром к молодоженам. Но никакого разговора между близкими людьми так и не последовало. Единственным советом матери стало пожелание «отдохнуть получше».
Насколько различным было отношение супругов к половым вопросам, демонстрирует случай в молодой семье Олоховых. В личной беседе с супругом молодая жена узнала, что ее муж до брака пользовался услугами проституток и имел содержанок. Она испытала настоящее потрясение, так как была убеждена, что к подобным услугам обращаются исключительно развратные мужчины. «Когда Володя рассказал это, я с трудом поверила… Конечно, я во многом была наивна, когда вышла замуж. Я девушкой знала, что есть „женщины“, к которым ходят мужчины, которые продаются, но я думала, что это страшный разврат, и вдруг Володя говорит, что у него была такая женщина, к которой он „ходил“… Я очень плакала, и Володя не мог понять почему… Мой чудный Володя и… разврат!» – писала в дневнике молодая жена[1072].
Не случайно в качестве центрального сюжета нашумевшего произведения «Крейцерова соната» Л. Н. Толстой выбрал медовый месяц. Русский классик изобразил сложность и низость отношений, разыгравшихся между молодоженами. В то время как мужчины созрели для сексуальных отношений, имели достаточный уровень полового просвещения, девушки были не готовы ни психологически, ни физиологически. Разный уровень полового воспитания, противоречивые сексуальные ожидания и опыт приводили к конфликтам и нервным потрясениям женщин. Позднышев, главный герой «Крейцеровой сонаты», рассказывал о своей сестре, которая, выйдя замуж за человека вдвое старше, в ужасе бежала от него во время брачной ночи. Позднышев, испытав на себе все тяготы медового месяца, размышлял об интимных отношениях с молодой женой: «Неловко, стыдно, гадко, жалко и, главное, скучно, до невозможности скучно!»