Нецеломудренность невесты – «Хорош соболек, да измят!» – мог осуждать только новобрачный и его род, причем особое право срамить имели не только мужчины, но и женщины мужниного рода – мать и сестры мужа, невестки[1185]. Избиение молодым своей жены нагайкой за несохранение девственности описано в литературе XIX века, но нет данных о распространенности; скорее типичным было сокрытие молодоженом провинности его избранницы[1186]. В Южной Руси принято было наказывать нецеломудренную невесту матерью жениха, и жених же останавливал в какой-то момент ее – указав, что теперь он хозяин молодой: «лишившаяся девственности до свадьбы не идет к столу, а подползывает на коленях под стол, из-под которого должна показывать свое лицо. Мать [жениха] всякий раз, когда молодая выдвигает голову, бьет ее по лицу, это продолжается до тех пор, пока муж не запретит («в моей хате никому не дам своей жинки быты»)[1187]. Тогда уж молодая выбиралась из-под стола и садилась около мужа.
Опозорение отца девушки, не сохранившей девственности, встречалось редко, но все же отдельные случаи бывали (решением одного волостного суда в Каменецком уезде было определено подвергнуть отца за провинность дочки, прижившей внебрачное дитя, наказанию розгами; аналогичные случаи описаны в Кинешемском уезде[1188]). На Дону общим способом поношения родителей, не сберегших девственности дочери, было исполнение срамных песен, надевание на шею венка из соломы или баранок, одаривание матери или, если невеста была сиротой, воспитательницы селедкой или таранькой (вместо курицы, которую клали на колени матери или воспитательнице, которые уберегли дочь или воспитанницу от соблазнов). В Калужской губернии срамили прежде всего мать новобрачной, а не ее саму, именно мать могли впрячь в борону и заставить провезти борону за собой по деревне[1189].
Осрамление свахи (вместо родителей или вместе с родителями не сохранившей чести девушки) было явлением распространенным. В Поволжье (Свияжск) существовал ритуал «паренья свахи»: сосватавшую нечестную невесту сваху клали на улице на лавку, задирали подол и били веником, посыпая на тело снег[1190] (за «нечестность» одной женщины должна была нести ответ другая женщина, но непременно женщина!). В Витебской губернии хомуты позора надевали и дружкам, и сватам («и водили по деревне, причем шлея хомута тащится по земле»[1191]), не говоря уже о родителях и свахе[1192].
В иных местах на воротах или на крыше дома невоздержанной невесты вывешивали хомут, в других – мазницу[1193], в иных – рогожу или затъкло, которым закрывают трубу; в некоторых местах обмазывали нечистотами стены дома; пробивали в печи дыру, обмазывали стены грязью, били окна в доме родителей невесты. В иных опозорение выражалось в том, что кто-нибудь из свадебных «бояр» лез на крышу хаты невесты с ведром воды и оттуда брызгал водой – символический знак невоздержанности новобрачной, ее готовности давать всем, чтоб каждому попало (как брызги воды). Есть данные, что в иных местах втаскивали на крышу дома разъезженное колесо или, если дело обнаруживалось зимой, старые сани[1194]. Все действия сопровождались словесным поношением, среди обычных позорящих слов были блядь, потаскуха, сволочь (от волочить, сволакивать. – Н. П.), подкладня, паскуда нестоящая[1195].
Самым распространенным наказанием было надевание на шею лошадиного хомута «без гужов» (веревок, иных частей упряжи) – символа «озверения», близости миру животных[1196] – и одновременно антипода цветочному венку, символу девственности. Надевание хомута было и измененной, более гуманной формой припрягания к лошади (это делалось с замужними) как акта усмирения. С другой стороны, как вид кольца или обруча, хомут символизировал и вульву. Его могли повесить на гвоздь, наскоро вколоченный над притолокой, а чаще – надевали на шею не только провинившейся невесте, но и отцу, матери. На такой случай наскоро делали даже несколько соломенных «хомутов, намазанных смолой и разными гадостями»[1197]. В Малороссии хомут делался из соломы, косу распускали, девушкино лицо могли прикрыть платком и в таком виде водить по улицам. Иногда в знак позора девушке оголяли ноги, «подвязав ей платье к поясу соломенными веревками»[1198]. Обычай позорить хомутом, надеваемым на шею (свахе, родителям невесты и ей самой), быстро получил распространение у других народов, населявших Россию[1199].
Другими типичными позорящими действиями были: измарать рубаху девушки сажей (со словами «Запачкала ты себя с таким-то каким-то беззаконием!»), сажей или дегтем (который из‐за черного цвета также был в крестьянском быту символом бесчестья и зла)[1200] и, перепачкав рубаху, провести по улицам без юбки[1201]. Есть свидетельства информаторов о том, что мазали ставни и стены дома дегтем со словами: «если любишь, то люби одного»[1202] – тем самым указывая, что жизнь следовало строить с тем, кто растлил девство. Стоит признать важной оговорку, что «насмешные наказания» по отношению к девушке применялись, когда «было на то согласие ее родителей и родных» (Орловский уезд: некоторые родители не позволяли так срамить свою дочь, а иные, напротив, приходили на сходку и просили о том)[1203].
Не менее распространенным способ опозоривания невесты во время свадебного пира было «подать родителям „худой“ (т. е. плохой, дырявый) кубок с вином, прорванный в середине блин, а к дуге телеги привязать худое ведро»[1204]. Случалось, на головы сватам и отцу такой невесты надевали дырявый горшок[1205]. Сама лексема «худой» в русском языке означает одновременно и «плохой», и «дырявый». В Олонецкой губернии ритуалы, связанные с почестностью девушки, были отнесены на следующее утро, когда молодой с дружкой и сватом должны были получить от тещи яичницу. Если невеста была целомудренна – желток яичницы вырезали, и дружка в образовавшееся отверстие лил масло, а чашку, из которой он его вылил, разбивал. Если нет – яичницу резали на куски[1206]. В Полесье нецеломудренной невесте и ее родным давали несладкую, а иногда и просто соленую кашу[1207].
В Архангельской губернии срамить девушку, незаконно прижившую ребенка, к концу XIX века стало не принято, однако таковую могли отлучить от родительского дома, от дружбы других женщин. Если худая молва о лишившейся девственности подтверждалась, то девушку могли лишить права сплетать волосы в одну косу, по общему приговору она должна была убирать их в две косы без девичьей повязки, покрывая их волосником (отсюда термин самокрутка[1208]). Обряд «покрытки» у малороссов был не столько позорящим, сколько напротив сглаживающим прегрешение девушки в глазах общественного мнения[1209]: иной головной убор показывал переход девушки в другую возрастную группу, поскольку девичью косу ей уже было заплетать нельзя (отсюда полесское выражение «росчесав iй косу до вiнца»[1210]). И в русских селах такое посрамление не имело характера общего публичного наказания, а совершалось всегда лишь отдельными, «заинтересованными» лицами.
Чем дальше от крупных городов и столиц, от переизбытка мужского населения – тем пермиссивнее было отношение к лишению девственности. Если в Калужской губернии информатор сообщал, что «случаев, когда бы девушка, имея незаконнорожденного ребенка, вышла замуж, не было», то совсем недалеко от тех мест – в Тверской губернии – «никакого публичного посрамления оказавшейся нецеломудренной» не устраивалось[1211]. Нет данных, что была какая-то систематичность в ритуалах позора для девушек в Казанской губернии – там в конце XIX столетия вообще бытовало довольно однозначное присловье: «Жену с почина берут»[1212]. В Пермском крае родители не видели ничего дурного в том, чтобы девушки были в поиске наиболее лю́бого еще до свадьбы[1213], а в Мезенском уезде (на Севере), где существовал свальный грех, невинность девушки вообще ценилась мало. Напротив, родившая девушка скорее находила себе мужа, чем сохранившая девственность[1214]. Информатор Тенишевского этнографического бюро, описывая Сольвычегодский уезд Вологодской губернии, так заключил свои ответы на эту группу вопросов:
«Редкая девушка не дает потыркать (глагол совокупления не в грубой форме) своему миляшу до свадьбы… Мужики говорят, что без этого нельзя жить, а бабы – „ой да щё, ведь нам пущае вашего хочеся!“»