Практически в любых прелюбодействах – согласно народному воззрению – виноватой должна была считаться женщина. Один из информаторов Тенишевского бюро по Ярославской губернии так объяснил это: «На вопрос, почему он простил своего брата (домогавшегося жены шурина. – Н. П.), крестьянин ответил: „Брат мой не виноват, женщина всякого парня может соблазнить, как Ева соблазнила Адама, так и жена моя соблазнила моего брата“»[1243]. В сущности, этим взглядом объяснялась и мотивация позорящих наказаний для женщин: «Надо б с лица земли стереть или сделать такое наказание, чтобы и другие боялись, не попускали на распутство, соблазн на весь мир…» – комментировали жестокость кары соседи нарушивших запрет[1244].
Самые детализированные описания ритуалов опозорения оставили очевидцы их, проживавшие в Юго-Западных и Центральных районах России в середине XIX века. Рассказы о них заставляют сделать вывод о том, что инициаторами унизительных действ выступали те, кто вначале хотел получить денежную компенсацию за свое «знание», а когда шантаж не удавался – устраивали издевательство над женщинами (как правило, одинокими – оставленными надолго ушедшими в отход супругами и вдовами). Их, с одной стороны, некому было защитить (ни мужа, ни родных, ни родителей), с другой – они были бедны настолько, что не могли откупиться.
А богатых, защищенных недалеко живущими родными, никто позорить бы не решился. Заковывали в железо и «вязали столбу на несколько дней», водили обнаженных «с музыкой», с венками из «будяков» (репьев) на головах, по пути избивая, засыпая глаза придорожным песком, заставляя танцевать или целовать измазанные дегтем ворота, – только тех, кто был бесправен, беспомощен и бессловесен[1245]. Причем «особо отличались» во время ритуала опозорения – гиканьем, криками, оскорблениями, бросанием камней в падшую женщину – дети, подростки, но главным образом – женщины-соседки[1246].
У казаков за супружескую измену устраивалось «зимнее купание на аркане в проруби», особенно если мужу удавалось поймать жену с «блудодейником». Кроме того, «за продерзости, чужеложество и за иные вины, связав руки и ноги, и насыпавши за рубашку полные пазухи песку, и зашивши оную или с камнем навязавши, в воду метали и топили за несоблюдение честности». Те, «у кого сердце было погорячее», прямо снимали с жены голову шашкой, вырезали шашкой из спины жены ремни (рана либо заживала, либо была смертельной). «Иные, раздев жену донага, привязывали на дворе и оставляли на съедение комарам или близ муравейника – на съедение муравьев»[1247].
К позорящим наказаниям жен, оказавшимся неверными при долговременном отсутствии мужей, относятся различные формы остракизма, небрежения и незамечания жен после возвращения их супругов из долговременных отсутствий. В Задонских станицах Черкасского округа на супружескую неверность принято было «смотреть с негодованием и презрением»: в старину здесь, коли «узнавали о противозаконной связи, ловили виновных, связывали их руки и водили по станице с барабанным (в жестяной казан) боем». Есть данные, что виновных водили полураздетыми – это тоже было элементом опозоривания[1248]. «Мальчишки били в печные вьюшки, заслонки и тазы; мужики насмехались, острили и ругались, женщины разговаривали, обсуждая дело, но вообще вели себя сдержаннее»[1249]. Широко распространенным был казацкий обычай в наказание неверной жены «не принять от нее поклона» (по возвращении казак должен поднять и поцеловать жену, и если он того не делает, это – позор, за которым следовали побои (но уже в курене)[1250].
Очень важным для жены-изменницы у казаков было публичное признание вины. Иногда (и только оно одно) могло спасти от позорящего наказания. И если женщина шла на это – казаку полагалось простить виновную:
«Если жена в отсутствие мужа изменит ему, то при его возвращении она, несмотря на все собрание народа, повергается перед ним на колени, сознается в проступке и просит прощения. Другие при этом тоже упрашивают казака, говоря: „Что делать! Один Бог без греха, мы все грешные!“ Казак всегда в этом случае должен – пусть, скрепя сердце, – простить жену, и если даже она прижила детей с любовником. Их полагалось признать своими… Если же жена не осмеливалась выйти навстречу мужу, ее ожидали нескончаемые побои»[1251].
В целом же у донских казаков на свободу поведения замужней казачки смотрели «обыкновенно снисходительно»[1252]. В донских говорах внебрачных партнеров называли любашами/любашками[1253]. В иных губерниях мужики, имевшие по договоренности одну женщину в любовницах (зачастую мужняя жена спала не только с мужем, но и с его приятелем или с отцом мужа, то есть свекром), звали друг друга свояками[1254]. Схожую ситуацию в отношении замужних женщин неожиданно описал калужский информатор Фонда Тенишева: «Если молодая впадет в грех, соседи снисходительно относятся к ее проступку. „Разве ей не хочется? Суди Бог, а не люди!“»[1255]
Любопытно, что в некоторых российских губерниях (например, Ярославской[1256]) мир допускал месть законной жены женщине-разлучнице в виде позорящих наказаний – битья окон, вымазывания сажей и дегтем ворот (однако к рубежу XIX–XX веков волостные суды уже смотрели на это как на самоуправство и осуждали)[1257]. У казаков, а также на Вологодчине описаны как бытовавшие всевозможные позорящие наказания для таковых женок, подчас вдовых, что готовы были стать любовницами, уводить мужей из своих семей, «сманивать» к себе. Позорящими способами наказания одной женщины другой было разбивание окон в доме разлучницы[1258], отрезание хвостов у ее скотины, обмазывание ее куреня дегтем, избиения (при участии соседей), вплоть до поджогов, убийств, отрезание косы, порча одежды и иного имущества[1259].
В то же время ситуация, когда и муж-казак, и жена-казачка имели каждый «друзей» на стороне, но жили друг с другом при этом согласно, зазорной не считалась[1260], но была редкой. Народное воззрение на справедливость и не только допустимость, но даже необходимость физического воздействия мужа на жену-изменницу, на протяжении всего XIX столетия было практически неоспоримым. В Центральных и Южнорусских губерниях избиения мужьями жен за неверность были особенно зверскими. Описаний их – масса. Били ременными прутьями, повесив вниз головной «к переводине на дворе собственного дома», привязав к сохе или за волосы к потолочной балке, припрядывали «косой к хвосту лошади и в таком виде» непрерывно избивали сидя на лошади верхом, соседи смотрели на это равнодушно: «свой муж, что хотит, то и делает»[1261]. «Ни один человек не осмеливался сказать даже слово за страдалицу в той уверенности, что это дело правое, что муж имеет неограниченную власть над своею женою»[1262]. «Один казак, заподозрив в измене свою жену, привязал ее косами к оглобле и с этой несчастной пристяжной проехал во всю прыть до соседнего форпоста»[1263].
Даже на Русском Севере, где крестьяне практически никогда не позорили жен, которые баловались, считалось необходимым дать волю супружеской мести, да и их хозяйственных соображений мужу выгоднее было ее «скорей бить, учить, чем гнать».
Баловство становилось тем более частым, чем скорей распространялось отходничество, о котором информатор по Вологодчине сказал, что оно имело «пагубное влияние: возвращаются почти каждая падшими»[1264]. В Ярославской губернии муж жены-изменницы также, по обычаю, избивал ее до полусмерти – исключения составляли только случаи сожительства жены с богатым человеком, «когда муж мог за счет жены поживиться деньгами, в это случае муж бил жену лишь для блезира, для вида, чтобы над ним не смеялись соседи»[1265]. Если в Пололжье связанную виновницу народный обычай предписывал избить именно «на народе», публично, а не только (и не столько) дома[1266], то в Твери, Костроме и на Русском Севере считалось правильным «сора из избы не выносить»; там же всеми делами о супружеских изменах ведали старики, а не волостные суды. Помимо избиений, распространенной формой опозорения было там отрезание мужем косы у жены[1267].
«Старое понятие, приравнивавшее жену к рабочему скоту, выражается и во встречающемся нередко наказании жены мужем припряганием ее к лошади; это наказание применяется исключительно к жене, непокорной мужу…»[1268] Даже в начале XX века это наказание – впрягание в телегу или сани вместо рабочего скота (при этом «муж заставлял везти его, а сам бил жену плетью», «привязывал жену к оглобле за косы, а сам гнал лошадь вскачь»), встречалось в Алтайском крае и его пом