. Суммируя все обстоятельства, суды присяжных зачастую оправдывали обвиняемых или привлекали их к аресту на несколько дней, реже месяцев[1486]. Присяжные заседатели руководствовались не столько законом, сколько учитывали комплекс мотивов, побудивших женщину прервать беременность. На практике зарождалась квалификация действий, связанных с практиками абортирования, в то время как закон не предусматривал такой возможности. Фактически происходила легитимизация абортивных практик присяжными заседателями в условиях нелегальности самой практики.
Статистические данные по Витебской губернии, приведенные в исследовании В. Линденберга, подтверждают положение о ничтожном числе разбирательств по вопросу о «плодоизгнании». Из 573 дел по детоубийству и «плодоизганию», рассматриваемых в окружных судах Витебской губернии за 1897–1906 годы, только шесть случаев (1,04%) приходилось на аборты[1487]. Процент осужденных по обвинению в детоубийстве был крайне низок. Наиболее распространенная форма наказания – арест на несколько недель. Ни одно обвинение в «плодоизгнании» за десять лет, по данным Линденберга, не было доведено до суда.
За 1885–1904 годы в Варшавской губернии из одиннадцати дел по обвинению в преступном выкидыше, дошедших до суда, только в трех случаях был вынесен обвинительный приговор[1488]. Зарождалась квалификация действий, связанных с «плодоизгнанием», в то время как закон не предусматривал такой возможности. Существовавшие драконовские законы в отношении совершавших «плодоизгнание» на практике оказывались формальными, что приводило к невозможности со стороны государства эффективно контролировать репродуктивное поведение.
Таким образом, существовавшие меры в отношении совершавших плодоизгнание на практике не несли существенной угрозы. Это происходило, прежде всего, по причине сложной и зачастую невозможной доказуемости умышленно произведенного аборта. Однако сам факт присутствия закона, накладывавшего уголовную ответственность на женщину и врачебный персонал, «заставлял» женщину пользоваться традиционными способами абортирования, в крайне редких случаях обращаясь к врачам.
Важно понимать и другую сторону проблемы. Разрозненные отчеты родильных отделений с 1880‐х годов стали фиксировать устойчивую тенденцию возрастающего числа выкидышей и мертворождений среди горожанок. Данный процесс в России начался на 40–50 лет позже, чем в США, Англии, что было связано с замедленными темпами буржуазного развития, урбанизации, женской эмансипации[1489]. Врачи подчеркивали, что за 65 лет число выкидышей возросло в России в 49 раз[1490].
Врачи различных родильных отделений отмечали резкий рост числа «выкидышей» с начала XX века. Так, в Санкт-Петербургском родильном доме с 1904 по 1909 год количество «выкидышей» возросло на 17%, в акушерской клинике Женского медицинского института с 1903 по 1909 год – на 55%[1491]. Полные отчеты Императорского клинического повивально-гинекологического института позволяют фиксировать последовательную тенденцию роста числа выкидышей. К 1910 году выкидыши составляли пятую часть всех врачебных манипуляций в родильном отделении.
Таблица 3. Число выкидышей к количеству родов в Императорском клиническом повивально-гинекологическом институте
Источник: Якобсон В. Л. Современный выкидыш с общественной и медицинской точки зрения // Труды IV съезда общества российских акушеров и гинекологов (16–19 декабря 1911 г. в С-Петербурге). Вып. I. СПб.: тип. Орбита, 1912. С. 8–10.
Данная тенденция стала трактоваться врачами не как следствие ухудшающегося репродуктивного здоровья женщин, а как последствия криминальных абортов, совершаемых женщинами самостоятельно в домашних условиях. Врачи-акушеры били тревогу: «3/4 от всех современных выкидышей искусственны и незаконны»[1492]. Тенденция роста числа криминальных абортов была характерна не только для столичных, но и для провинциальных городов[1493].
Необходимо добавить, что медицинская статистика – вершина айсберга. Случаи мертворождений за пределами медицинских учреждений и при отсутствии подозрений в детоубийстве никак не регистрировались. Это происходило главным образом от того, что отсутствовали законодательные акты, обязывавшие врачей фиксировать случаи мертворождений.
Важным источником, свидетельствовавшим о возрастании числа абортов среди городского населения, явились документы частных гинекологических и акушерских клиник начала XX в. В начале XX в. частные гинекологические и акушерские лечебницы стали пользоваться большим спросом. Их пациентки – состоятельные женщины, избегавшие посещения городских и земских больниц, рассчитанных по большей части на социальные низы. В частные гинекологические клиники обращались горожанки, которые при помощи повивальных бабок, частных врачей и даже самостоятельно пытались прервать беременность в домашних условиях. Как правило, пациентки частных клиник с подобным анамнезом находились в чрезвычайно тяжелом состоянии. Среди клинических данных – немало случаев с летальным исходом. Если врачи фиксировали смерть пациентки, они подавали рапорт во врачебное управление с подробным описанием обстоятельств и произведенных врачебных манипуляций. Наиболее частой причиной смерти пациенток было заражение крови: «Доношу, что 25 сентября сего года в заведуемой мною акушерско-гинекологической лечебнице скончалась от септического заражения крови жена офицера флота Александра Данилова»[1494].
Анализ описанных в отчетах и рапортах случаев показывает, что в зависимости от состояния пациентки приезжали в клинику самостоятельно или при помощи родственников, а также могли вызвать акушера (гинеколога) на дом. Врачи нередко фиксировали тяжелое состояние «больных» и выражали подозрение на произведенный в домашних условиях аборт («септический аборт»): «19 февраля в 8‐м часу вечера д-р Полканов был вызван на квартиру… по поводу тяжелого состояния больной, лихорадящей несколько дней после происшедшего у нее на квартире 3‐х месячного аборта»[1495].
Отчетные документы клиник демонстрируют, что ни одна из пациенток не признавалась в попытках осуществить плодоизгнание: «На поставленный вопрос: чем вызван аборт больная отвечает отрицанием искусственного вмешательства»[1496]. Женщины приводили различные доводы, способные отвести подозрения в совершенном ими аборте: «Жена офицера Александра Александровна Данилова, 24 лет. Больная отрицает искусственное происхождение аборта, а внесение инфекции объяснила исследованием акушерки, приглашенной для оказания помощи после возникновения кровотечения»[1497].
Приведем еще один врачебный случай, зафиксированный в истории болезни, который передает типичную картину поведения горожанок при самостоятельном абортировании и характер их взаимодействия с врачом: «26 мая в 8 час. вечера д-р Полканов был спешно вызван на квартиру больной, находившейся в тяжком состоянии от сильного маточного кровотечения, продолжавшегося 3‐е суток. Больная – мать 4‐х детей, живет при муже. Обстановка квартиры бедная, кровать и белье – грязные. Вид больной лихорадочный и резко малокровный. Температура – 39,3. Пульс – 110, слабого наполнения. Жалуется на схваткообразные боли внизу живота. Последние регулы были 2 месяца тому назад. Все время занималась работою. Что вызвало появление кровотечения – указать не может. Всякое намеренное вмешательство к прерыванию беременности отрицает. Муж больной выражает свое сожаление по поводу наступившего аборта и уверяет, что никаких вмешательств не было… Поставленная клизма не дала дефекации. Ночью температура 40,3. Вынут тампон, спринцевание. После этого появилось кровотечение, для остановки которого впрыснут эрготин и введен марлевый влагалищный тампон. Сознание полное, но есть предчувствие смерти. Утром положение безнадежное, ввиду прогрессирующего цианоза и отсутствия пульса в периферических артериях. Вливание соленого раствора – 1 литр. Камфора. <…> Желтуха нарастает/острая желтая атрофия печени? Положение больной признано безнадежным. Перед смертью больная, отрицавшая до того времени искусственное происхождение аборта, сообщила в присутствии мужа, что она действительно принимала меры к изгнанию плода дней за 10 до сего времени, что с этой целью ей было введено в матку постороннее тело, но указать, кто ей производил, отказалась категорически»[1498].
Клинические отчеты демонстрируют сложное эмоциональное состояние пациенток. Зачастую женщины не раскаивались в содеянном, считая, что беременность и рождение очередного ребенка хуже смерти. Врачи отмечали страх пациенток перед беременностью, которые нередко боялись «своего ребенка больше тюрьмы, болезни и смерти»[1499].
Содержатели частных клиник признавались, что главная причина выкидышей – самостоятельные попытки женщин избавиться от беременности[1500]. Отчеты частнопрактикующих врачей и повивальных бабок[1501], женские эгодокументы[1502] пестрят свидетельствами абортирований, произведенных самостоятельно и все чаще в условиях акушерских клиник. Нередко пациентки обращались к врачам частных клиник с просьбой «открыть им задержавшиеся регулы»