[1503], что по факту означало прервать существующую беременность.
Ориентация на такие источники, как судебные дела и отчеты родильных отделений, ошибочно может привести к заключению, что к абортам прибегали преимущественно женщины из социальных низов. Женщины вполне обеспеченные, из интеллигентных кругов также осуществляли аборты, о чем свидетельствуют другие источники – эгодокументы, отчеты частных гинекологических лечебниц, свидетельства частнопрактикующих врачей. О повсеместном распространении абортов писал врач и публицист С. Елпатьевский: «В круг его вовлечены богатые и бедные, города и деревни, производят себе выкидыши не только девушки, но и мужние жены – и даже трудно сказать, кто чаще производит выкидыши»[1504]. Профессор М. Н. Гернет, выступая в 1914 году на съезде криминалистов, открыто констатировал, что состоятельные женщины используют легальные способы, при помощи врачей, осуществлять аборты: «Женщины богатого класса имеют возможность высоким гонораром оплачивать риск уголовного преследования и с трудом, но находят врачей, производящих нужную операцию в соответствующих условиях»[1505].
Редкие намеки в женских дневниках и воспоминаниях, публицистической и научной литературе дают основание предполагать, что абортивные практики присутствовали в жизни состоятельных и образованных кругов населения. Л. Н. Толстой в 1880‐е годы писал: «…с помощью науки на моей памяти сделалось то, что среди богатых классов явились десятки способов уничтожения плода. И вот женщины-матери, одни из богатых классов, державшие в своих руках власть, выпускают ее для того, чтобы не уступить уличным девкам и сравняться с ними. Зло уже далеко распространилось и с каждым днем распространяется дальше и дальше, и скоро оно охватит всех женщин богатых классов, и тогда они сравняются с мужчинами и вместе с ними потеряют разумный смысл жизни»[1506]. Русского классика возмущало прежде всего то, что «грех», ранее приписываемый исключительно женщинам из простонародья, стал распространяться и в среде образованных, благовоспитанных дворянок.
Врач Пирожкова заявляла, что в частных лечебницах и на дому при помощи профессионалов абортирование производили «более состоятельные классы», так как это было связано с финансовой стороной вопроса[1507]. Однако со временем желание произвести аборт с участием профессиональных акушеров, по свидетельству врача, стало встречаться среди всех слоев городского населения.
При официальном запрете на аборты женщины поступали в медучреждения в тяжелом состоянии после самостоятельных попыток прервать беременность. В медицинских картах в этом случае записывалось «мертворождение» или «преждевременные роды». С конца XIX века, до официальной легализации абортов, аборты по медицинским показаниям все чаще стали производиться в родильных и акушерских клиниках.
С развитием медицинских учреждений, а также расширением профессиональной акушерской помощи все большее число женщин по вопросам прерывания беременности обращалось к врачам-акушерам и образованным повивальным бабкам. Фактически разрушалось табу в данной сфере и некогда «тайные сведения», которые разделяли сельские бабки и женщины, рискнувшие «вытравить плод», становились объектом для медицинского анализа. Это позволило врачам собирать статистические данные о числе абортов, делая заключения о динамике явления, о социальных слоях, в которых данная практика была наиболее распространена. Успехи в научном акушерстве, внедрение правил асептики и антисептики сделали к концу XIX века процесс абортирования сравнительно легкой операцией, в связи с чем горожанки стали чаще обращаться именно к профессионалам. В каждом учебнике по акушерству начала XX века размещались сведения об особенностях протекания и искусственного возбуждения преждевременных родов[1508]. Студентов медицинских вузов обучали операции искусственного прерывания беременности на соответствующих университетских кафедрах, в то время как сам аборт был законодательно запрещен.
С появлением микроскопа, использованием рентгеновских лучей медицинская наука, в особенности эмбриология, разрушала традиционные представления об аборте как детоубийстве[1509].
Медикализация репродуктивного поведения выражалась в возрастающей тенденции выполнения вполне легальных абортов, по так называемым «медицинским показаниям», в родильных и гинекологических стационарах. Развитие научного акушерства сделало возможным прерывание беременности, что стало неотъемлемой частью гинекологических процедур, осуществляемых врачами. В связи с этим в картах и журналах родильных отделений с конца XIX века все чаще стали встречаться надписи «abortus», хотя многие авторы учебников продолжали отдавать предпочтение терминологии «искусственный выкидыш». Клиническое пространство становилось местом, где искусственное прерывание беременности приобретало легитимность в глазах общественности. Врач по факту наделялся условным правом определять показания к аборту. Несмотря на запрет, аборты зачастую производились под видом оперативной помощи при преждевременных родах и выкидышах, а также при медицинском подтверждении физиологических особенностей (узкий таз), слабости здоровья беременной (сердечно-сосудистые заболевания, чахотка, воспаления легких, нефрит и др.). Складывались юридический и медицинский казусы. Уголовный закон никак не дифференцировал аборт, в то время как в медицинском дискурсе сформировался корпус показаний к прерыванию беременности.
Грань между нормой и патологией была условной, о чем говорят названия показаний к искусственному прерыванию беременности – «безусловные» и «относительные»[1510]. «Безусловными» считались признаки, при которых можно было объективно доказать опасность для жизни матери продолжавшейся беременности. Жизнь матери априори рассматривалась значимее, чем жизнь ребенка. Среди показаний для аборта были такие, которые можно квалифицировать двояко. К примеру, среди них – «неукротимая рвота»[1511]. В описании операций искусственного прерывания беременности в отчетах родильных отделений зачастую значился именно этот показатель к абортированию. К примеру, 22-летней жене врача была сделана операция в Медико-хирургической академии на основании безуспешности лечения «тошноты и рвоты» («С первых чисел ноября появилась тошнота и рвота… во всякое время дня и ночи. Всякое лечение безуспешно»[1512]). В одной из частных московских акушерских лечебниц женщине была произведена операция по прерыванию беременности по причине того, что «беременная значительно истощена, вследствие постоянной рвоты <…> больная почти ничего не может есть»[1513]. В описании другого случая указано, что пациенткой явилась французская подданная, которая пришла по поводу отсутствия на протяжении двух месяцев регул. Она выражала крайнее беспокойство по поводу вероятной беременности. Женщине было произведено абортирование на основании все того же «крайнего истощения»[1514].
Анализ врачебных рекомендаций к «искусственному выкидышу» показывает, что большинство признаков определялось степенью их опасности для матери. Акушер получал легитимность в определении степени угрозы беременности для матери, тем самым давая показания к прерыванию беременности. К показаниям для аборта могли выступить болезни сердца, легких, почек (врач определяет степень остроты), анемия, сужение таза[1515].
Наличие «относительных» признаков создавало возможность вполне легально производить операцию. Однако врач, производивший аборты, находился в сложном положении. Неразвитость уголовного законодательства в этой сфере могла стать причиной к уголовному преследованию. С другой стороны, появлялся соблазн совершения оперативного вмешательства за высокое вознаграждение.
Расширение медицинского контроля над репродуктивным поведением населения, формирование новых представлений о нормальном и аномальном течении беременности дало основания апробировать операции по прерыванию беременности на поздних сроках. Для разграничения производимых оперативных вмешательств была введена новая терминология: искусственный выкидыш (операции у женщин с беременностью до трех месяцев) и преждевременное вызывание родов (операция на сроках свыше трех месяцев). Первыми клиентками «легальных» абортариев становились представительницы высших и средних слоев городского общества. Они обладали достаточными ресурсами, чтобы осуществить вполне квалифицированный аборт по медицинским показаниям[1516].
Благодаря развитию научного акушерства аборт в медицинских учреждениях приобретал легитимность среди горожанок, что было связано с уверенностью в безопасности и легкости производимой операции. Врачи также шли навстречу женщинам, вероятно, заинтересованные в собирании «акушерского материала», побуждаемые материальной выгодой. В данном случае интересы пациенток и врачей совпадали.
Анализ разрозненных данных показывает, что с начала XX века устойчиво наблюдался рост абортов, производимых врачами по медицинским показаниям.
Таблица 4. Количество абортов, производимых в Московских больницах и родильных отделениях (1-я, 2-я городские больницы, Яузская, Сокольническая, Басманная больницы)