ую причину в сложных социально-экономических условиях, патриархальной морали и низком половом воспитании, которое порождало страх перед беременностью[1534]. Врач Н. В. Тальберг, выступая на III Пироговском съезде, емко выразил комплекс этих причин: «Причины прогрессивного увеличения случаев преступного аборта при существующем суровом взгляде общества на беременность вне брака и при общем понижении материальных средств сравнительно с расширением потребностей жизни – заключается в недостатке нравственного развития и воспитания женщин, в отсутствии надлежащего представления в обществе о греховности и преступности аборта и особенности вреде его для здоровья женщины»[1535].
По мнению врача В. Л. Якобсона, «уголовные репрессии» не в состоянии уменьшить количество выкидышей. Будучи докладчиком IV Съезда российских акушеров и гинекологов (1911), он отмечал: «Запрещение государства прерывать беременность под угрозой наказания не властно над женщиной, которая под влиянием страха беременности, а иногда под влиянием нужды и стыда заглушает естественное чувство матери, подвергает себя противоестественной операции, угрожающей ей часто болезнью и смертью»[1536]. По мнению врача Н. В. Тальберга, суровое антиабортное законодательство не способно изменить ситуацию[1537]. Среди аргументов против ужесточения законодательства в отношении лиц, совершивших преступный выкидыш, сложная доказуемость самой процедуры[1538].
Впервые врачи стали указывать на причины экономического характера («вздорожание жизни»), заставлявшие женщин избавляться от беременности[1539]. К решению этой проблемы, по мнению Л. Г. Личкуса, должны были подключиться государство и общественные организации[1540].
Осознание неоднородности причин аборта привело к пониманию того, что необходимо вариативно подходить к мерам по борьбе с детоубийством, криминальными абортами, материнской смертностью. На пути противостояния абортам врачи предлагали системные изменения: внедрить новые принципы полового воспитания, бороться с патриархальной моралью, распространять средства искусственной контрацепции[1541]. Либеральные российские врачи пропагандировали средства контрацепции, в то время как их коллеги из США призывали усиливать уголовное преследование за распространение контрацептивов.
Наиболее радикальные мнения предполагали полную легализацию абортов[1542], что должно было явиться «предохранительным клапаном»[1543] от многочисленных случаев детоубийства и панацеей от криминальных действий.
Ожидание роста злоупотреблений со стороны врачей породило рассуждения о регламентации процедуры показаний к абортам[1544]. По мнению экспертов, решение об абортировании должно было быть принято не менее чем тремя специалистами. Клиническое пространство признавалось единственно возможным для проведения абортов. Большинство высказывалось в пользу государственных родильных клиник и отделений.
Ключевым в обсуждении стал перенос проблемы абортов из юридической и религиозно-нравственной плоскости в медико-социальную. С одной стороны, это означало наметившуюся в связи с развитием профессионального акушерства и гинекологии медикализацию репродуктивного поведения. Осознание неэффективности уголовных санкций против роста абортов и медикализация сферы репродуктивного поведения сделали актуальным вопрос о легализации абортов. С другой стороны, придание проблеме медико-социального значения означало расширение ее значимости в социальной политике государства.
Именно врачи стали придавать широкое социальное значение проблеме абортов. С трибун съездов, на страницах медицинских журналов они называли аборты «эпидемической социальной болезнью, этиологию которой нужно искать в недостатках организации самого общества», «болезнью, поразившей современное человечество»[1545], «грозным социальным явлением»[1546].
Содержание новой социальной политики против расширения абортов, по их мнению, – не ужесточение уголовного законодательства, а проведение таких мер, которые послужат естественным препятствием к увеличению количества абортов: социальная поддержка беднейших и многодетных семей, матерей, оставшихся без поддержки мужчин, лучшее перераспределение благ, социальная справедливость[1547].
Для борьбы с абортами предлагалось проводить комплекс мер, которые современные социологи квалифицируют как «широкую семейную политику»[1548]. Предполагалось предоставлять не только пособия по рождению ребенка, отпуск по беременности и родам, но и регулярную социальную помощь многодетным семьям, освобождение их от части налогов, распространение форм государственного воспитания, бесплатность обучения в школах[1549]. Звучали предложения об уничтожении института «внебрачных детей»[1550].
Не только социально-экономические условия жизни общества оказывали влияние на репродуктивное поведение населения. Тенденция сокращения рождаемости была характерна исключительно для городских жителей, а значит, она была тесно связана с процессами урбанизации. С одной стороны, ослабление действия традиционных социальных норм и уклада жизни, контролируемого общиной, приводило к индивидуализации жизни в городской среде. Внебрачные сексуальные связи, разводы, адюльтеры подрывали устои традиционной семьи с ориентацией на многодетность. С другой стороны, вовлечение женщин в публичную сферу жизни (образование, профессиональная деятельность) также меняло их отношение к деторождению. Боязнь материнства была связана с процессом формирования идеологии «сознательного», «профессионального» материнства. Со стороны экспертного сообщества (врачей, педагогов) к рождению и воспитанию детей предъявлялось все больше требований. Создаваемые идеалы материнской заботы, коммерциализация ухода за ребенком, необходимость в условиях города дать образование оказывали существенное влияние на «рационализацию» деторождения. Эту тенденцию заметили еще дореволюционные врачи, которые писали, что «непосильность» и «невозможность» выполнения возраставших «требований» толкали женщин ограничивать число деторождений, в том числе при помощи избавления от беременности[1551]. Урбанизация, с одной стороны, предъявляла все больше формальных требований к поведению человека, с другой, следствием ее стало ослабление социального контроля над поведением индивида.
Анализ социально-экономических причин, способствовавших росту числа криминальных абортов, привел часть врачебного сообщества к мысли о важности не только законодательной регламентации абортов по медицинским показаниям, но и введения социальных показаний к аборту, вызванных «крайней необходимостью»[1552]. К важнейшим социальным критериям относили «нужду», внебрачные беременности, влекущие собой «боязнь позора», беременность вследствие насилия или обмана. Наиболее радикальные мнения предполагали полную легализацию абортов («отказаться от уголовной наказуемости аборта, переведя его в группу деяний дозволенных»[1553]), что должно было явиться «предохранительным клапаном»[1554] от многочисленных случаев детоубийств и панацеей от криминальных абортов. Скептически настроенные врачи считали опасным вводить иные показания к абортам, кроме медицинских. В частности врач Н. В. Тальберг, выступая на III Пироговском съезде, полагал, что легализация социальных показаний к абортам откроет широкие возможности для злоупотреблений врачей, которые за высокую плату будут открыто выполнять аборты в медицинских учреждениях.
Ожидание роста злоупотреблений со стороны врачей породили рассуждения о регламентации процедуры показаний к абортам, что, по мнению экспертов, должно было предохранить общество от «возможного произвола врачей», а самих врачей «от возможных неприятностей»[1555]. По мнению докторов, решение об абортировании должно быть принято не менее чем тремя специалистами. Беременная в письменной форме должна была дать согласие на аборт. При этом она не рассматривалась в качестве полноценного субъекта. Полагалось, что муж (при его наличии) также должен был предоставлять согласие на прерывание беременности.
Спорным был вопрос о том, где могли бы производиться аборты. Большинство высказывалось в пользу государственных родильных клиник и отделений, в которых можно наилучшим образом пресечь все злоупотребления со стороны врачей. Однако реализовать это было нелегко, так как требовало существенного расширения числа городских родильных приютов. В связи с этим высказывались мысли о допустимости производить аборты в частных клиниках, но при условии усиления государственного контроля над ними. Несмотря на то что доминирующая часть врачей рассматривали больничное пространство в качестве исключительного для производства абортов, некоторыми акушерами допускалась возможность производства операции «на дому»[1556]