– А вы порядок цифр представляете? Речь может идти о миллионах долларов.
– Миллионах?.. – растерянно пролепетала Света.
– Да. Еще я слышал, что они отпускают пленников, принявших мусульманство.
– Надеюсь, он его примет…
– Улицкий? – Юра прищурился и покачал головой. – Сомневаюсь.
– Конечно, он примет мусульманство, если это единственный способ спастись, – уверенно заявила она.
– Спастись… Парадоксально звучит. Вы знаете, какое значение это слово имеет у православных верующих? Спасти свою душу, жить согласно божьим заповедям и этим заслужить место в раю.
– Миша неверующий, он атеист, – настаивала Света. – Не все ли равно – пусть притворится, что принимает это мусульманство, а потом сбежит.
Во взгляде Шереметьева ей почудилось мрачное изумление. Он вновь покачал головой:
– Нет, не станет он этого делать. Улицкий человек чести.
– Чепуха! При чем тут честь? Я бы с легкостью обманула этих афганцев. И вы тоже.
– Ошибаетесь. Я крещеный и даже иногда посещаю церковь. Я не стал бы клятвопреступником.
– Ерунда какая! – раздраженно воскликнула она. – Да кто узнает? Ведь не обязательно идти в церковь и сообщать: я переменил веру.
– А муки совести? Если вы, мой будущий библиотекарь, читали Голсуорси, то должны помнить: Уилфрида Дезерта доконал не остракизм, а сознание того, что под дулом пистолета он предпочел чести – жизнь.
Света не имела понятия, о чем он говорит, но продолжала упрямиться:
– Чепуха! Жизнь – дороже всего.
– Но не для людей чести. А ваш драгоценный Мишенька именно такой. Так что этот вариант отпадает. Свяжитесь с его отцом, он человек влиятельный, может, узнает что-то о возможности обмена пленными. Больше, к сожалению, ничего не могу вам посоветовать.
Павел Петрович Улицкий ничего не успел сделать. В ночь после трагического известия он скончался от инфаркта. Яна Витальевна не перенесла двойного удара судьбы – умерла буквально через две недели после похорон мужа.
Маня опять лежала в больнице. Тетя Поля постоянно принимала лекарства от давления и еле ползала по квартире.
В родительском доме Светы тоже все было плохо. Мама, совсем недавно молодая и энергичная женщина, сильно сдала за последний год – быстро уставала, то и дело сидела на больничных.
– Это папаша ваш меня довел, – жаловалась Ольга Петровна старшей дочери. – Сил больше нет так жить! Каждый день напивается. Уж где эти алкаши выпивку находят? Я боюсь, его с работы уволят – ведь ему с утра глаза не продрать, постоянно опаздывает. Светочка, хоть бы ты с ним поговорила…
Света сделала попытку, но поняла, что результата не будет. Придя в субботу утром, она застала отца в глубоком похмелье. Выглядел он ужасно – глаза заплыли, физиономия помятая, взгляд бессмысленный.
– Пап, ты в состоянии разговаривать?
– Конечно, доча. Ты пивка, случайно, не принесла?
– Пивка тебе? – почти взвизгнула в возмущении Света. – Пинка тебе надо, а не пивка! Ты что творишь? До чего маму довел?
– Ты как с отцом разговариваешь, соплячка? – попробовал повысить тон отец, правда, из-за упадка сил вышло у него не слишком грозно.
– Ты на себя в зеркало посмотри, на кого похож? Да я бы за один внешний вид тебя с работы выгнала!
– Доча, не надо так с отцом…
– А как надо? Может, похвалить тебя за то, что ты вытворяешь? Докатился – вещи из дома уносишь! Где мамина песцовая шапка? Где, я тебя спрашиваю? Пропил?
Григорий Иванович покачал головой, мутные глаза увлажнились пьяными слезами.
– Светка, я ж тебя… вот такую… на руках качал! А помнишь, как на шее у меня ездила? За уши дергала и кричала: «Папа, быстрей!» Эх, Светка!
– Сейчас ты на маминой шее сидишь, алкаш! Я бы на ее месте тебя сбросила!
Закончив бесполезный разговор, она вернулась в комнату.
– Мам, разводись ты с ним, чего мучиться?
Ольга Петровна махнула рукой:
– Куда разводиться? Нашу квартиру даже на две комнаты не разменять. Все равно жить вместе…
– Ну, тогда плюнь на него и перестань беспокоиться. Пусть напьется, пусть хоть вообще домой не является. Пускай его с работы уволят, а ты наплюй. Думай о своем здоровье. Что врачи-то говорят?
– Ранний климакс. Гипертония, стенокардия, гастрит, а может, уже и язва. Надо обследоваться.
Светлана сделала внушение младшей сестре: смотреть за матерью, а если что – вызывать на помощь.
– Но постарайся сама справляться, – наставляла она. – У меня на шее двое больных и ребенок. Не могу же я разорваться?
Но, хочешь не хочешь, приходилось разрываться. Когда спустя месяц Манюня вышла из больницы, туда попала тетя Поля с гипертоническим кризом.
Света не спала ночей – у Олежки резались зубки, он температурил, капризничал беспрестанно. Иной раз ее подмывало разбудить Маньку и сунуть сына: на, тренируйся, вот на что ты себя обрекаешь! Выносить ребенка – ерунда, хотя у тебя и это не больно-то хорошо выходит. Ты вот вырасти его! Выкорми, повышагивай ночами, укачивая! И кто это выдумал, что материнство – счастье? Обуза, оковы, кандалы – вот это что!
И днем Света вертелась как белка в колесе. Ездила в больницу к тете Поле, выстаивала в очередях за продуктами. Раза по три на неделе заглядывала к своим. Сонька, зараза пятнадцатилетняя, ни черта не убирала. У мамы едва хватало сил сварить еду из продуктов, которые притаскивала старшая дочь. А Света ощущала себя ломовой лошадью, на которую все грузят и грузят, и заставляют везти, и конца этому не предвидится.
Учеба отпала сама собой, про дискотеки она тоже забыла. Порой вспоминала куда-то пропавшего Шереметьева. Опять, наверное, где-нибудь за границей. А сейчас он бы очень пригодился со своими дефицитными продуктами и автомобилем. Хотя вряд ли у него найдется время ожидать возле магазина, пока она вывалится оттуда с полными сумками.
Только полными сумки становились все реже и реже.
Шереметьев объявился накануне Дня Советской Армии. Света сама не ожидала, что так обрадуется, у нее даже сердце подпрыгнуло, когда подавала ему руку.
Он стоял на пороге, пахнущий морозцем и каким-то приятным одеколоном, и, мягко улыбаясь, смотрел сверху вниз со своей всегдашней иронией в синих глазах.
– Давненько я у вас не бывал… Что-то вы плоховато выглядите, мадам.
– Хороший комплимент для начала, – недовольно скривилась Света.
– Я вовсе не хотел вас обидеть. Меня это на самом деле беспокоит. Что случилось, дорогая?
– Проходите на кухню, я сейчас.
В своей комнате она наскоро привела себя в порядок. Домашний халатик сменила на джинсы и водолазку, расчесала волосы и тряхнула головой, чтобы казались пышнее. Тронула ресницы тушью и мазнула по губам блеском. Дольше заниматься внешностью неудобно, да и Юра может подумать, что это ради него…
«А разве не так? – спросила она себя. И ответила: – Нет, конечно. Просто неприлично такой росомахой перед мужчиной».
Юрий курил у окна и, обернувшись, окинул ее с головы до пят своим фирменным раздевающим взглядом.
– Ну вот, уже лучше, – сказал он, присаживаясь вслед за ней к столу. – Так что же случилось у вас, дружок?
Это по-детски ласковое слово умилило ее. Ведь может нормально разговаривать, но чаще почему-то предпочитает издеваться. Света вздохнула:
– Столько всего произошло… Вы же ничего не знаете. Столько навалилось всего, и, как назло, подряд, одно за другим!
– Беда редко ходит одна.
– Это точно. Все началось с того извещения… Павел Петрович не вынес, умер в ту же ночь.
– Да что вы?..
– Сердце… Яна Витальевна пережила его всего на две недели. А Маньку периодически укладывают на сохранение.
– Все так серьезно?
Она пожала плечами.
– Не знаю. Говорят, сердце. И почки могут отказать во время родов, вот и следят за ней… А тут еще тетя Поля – лекарства принимала-принимала, а ни черта не помогло. Гипертонический криз. До сих пор в больнице.
– А Маня?
– Я их с Олежкой на улицу вывела. Представляете, она так ослабела, что не может коляску из парадной вынести. Пять ступенек для нее много.
– Но ведь она уже… на каком месяце?
– Шестой пошел.
– А вашему сыну?
– Через месяц год исполнится. Ходить пробует.
– Так что – кончилась халява, Светочка? Теперь все на вас?
– Да, – тяжко вздохнула она. – И еще дома… Мама болеет часто, ей помощь нужна. А папа… Я вам не говорила, стеснялась. Он спился совсем. Сестра – соплячка, на нее надежды никакой.
– Да, не позавидуешь вам, – сказал он безо всякого ехидства.
– Если бы еще хоть жизнь нормальная, а то с этим дефицитом… Мама с тетей Полей из-за болезни пролетают мимо продуктовых заказов на работе, а они нас сильно выручали. Я теперь за день обегаю все магазины района, в одном одно урвать удастся, в другом – другое.
– Урвать? – удивленно переспросил Юрий.
– А как еще это можно назвать? Вы что, совсем ничего не понимаете? Хотя где уж вам! Вы-то, наверное, по магазинам не ходите.
– Это правда, давно не ходил, – серьезно ответил он. – Простите, Света, не сообразил, надо было привезти продуктов. Я исправлюсь, навезу вам целую машину гуманитарной помощи.
– Опять издеваетесь? – нахмурилась она.
– Отнюдь. Называю вещи своими именами. Моя фирма задействована в поставках гуманитарной помощи из-за бугра. Выгодное дело.
– Какая выгода? Она же распределяется бесплатно?
– Львиная доля все же доходит по назначению, но какая-то часть… Надо быть дураком, чтобы упустить шанс и не воспользоваться. Я продаю эти продукты или использую для бартера.
– Вы воруете?! – воскликнула Света, уставившись на него во все глаза.
– Уверяю, не я один. В этой цепочке греют руки все.
– Какой же вы мерзавец! – возмущенно произнесли ее губы.
А мысли в голове были прямо противоположные: «Вот ведь прохиндей! Умеет устроиться. В голодное время торгует продуктами, которые ему даром достались. Интересно, сколько он ворует? Даже если один процент… Но счет ведь идет на тонны! Представляю, как он разбогател».