Юрий расхохотался, и она кинула на него гневный взгляд.
– Совесть бы поимели!
– Я ведь говорю – вам не повезло. Вы выходили замуж за мальчишек, ни черта не понимающих в любви. Почему бы теперь для разнообразия не выйти за человека опытного, знающего, как обращаться с женщинами?
– Вы самонадеянный тип, и вообще, наш разговор слишком далеко зашел.
– Но с каждой минутой становится все интересней. Итак, назначайте день свадьбы. Я готов подождать какое-то время. Пара месяцев – это уже прилично?
– Вы что, не поняли? Я не дала согласия.
– Мне упасть на колени? – совершенно неожиданно для нее он сделал это и театральным тоном продекламировал: – О Светлана! Лишь пылкость чувств заставляет меня в столь неподходящее время делать вам предложение руки и сердца. Но долее я не в силах сдерживать свою страсть! И не в силах скрывать, что нежное дружеское чувство, которое я всегда испытывал к вам, со временем переросло в чувство более глубокое, более прекрасное! Вы, наверное, уже догадались? Это любовь повергла меня к вашим стопам.
– Прекратите паясничать! Встаньте сейчас же!
– Не встану, – рассмеялся он и тут же поднялся. – Если не пообещаете выйти за меня, как только я вернусь, – я никуда не уеду и буду петь под вашими окнами серенады, пока не добьюсь согласия.
– Повторяю: я вообще ни за кого не хочу выходить замуж!
Юрий вопросительно смотрел, а она вдруг представила Мишу. Она увидела его в весеннем березовом лесу – юного, романтичного, красивого и сильного. Он-то и был настоящей причиной, из-за которой Светлана не хотела снова выходить замуж, хотя, в принципе, не возражала бы против Шереметьева – порой ей даже нравился этот самоуверенный наглец. Однако в глубине ее души теплилось тайное желание сохранить себя для Миши.
Света вспомнила о нем – и лицо ее смягчилось, стало мечтательным. Давно Юрий не видел ее такой. Некоторое время он смотрел на затуманившиеся, широко раскрытые карие глаза, на губы, которые тронула нежная улыбка, и вдруг, после короткого вздоха у него вырвалось:
– Какая же ты дурочка!
И прежде чем она вернулась к действительности, крепкие мужские руки уверенно обхватили ее, как много лет назад в автомобиле, и пол будто пошатнулся, и нахлынула беспомощность. Романтическое юное лицо расплылось в тумане… Юрий запрокинул ей голову и поцеловал, насильно раздвигая дрожащие губы, будя те странные ощущения, которые лишь раз, чуть-чуть, испытала она давным-давно, ранним весенним утром. Она сделала слабую попытку освободиться, но он еще сильней прижал ее, в то же время немного отстранившись, и посмотрел на поднятое к нему бледное лицо с полузакрытыми глазами. Когда он вновь впился ей в губы, она ответила на поцелуй, и сердце ее заколотилось как бешеное, а мелькнувшая на краешке сознания мысль: «Что я делаю? В такой день… Я не должна…» утонула в вихре нахлынувших ощущений, прежде неведомых.
Прошел миг или вечность. Наконец, оторвавшись от ее губ, он властно спросил:
– Да? Ну, говори, я не слышу… Да?
– Да, – послушно прошептала она.
И когда поняла, на что согласилась, это уже не казалось неестественным или кощунственным. Голова слегка кружилась от его поцелуев, но ей вовсе не хотелось, чтобы он прекращал.
Юра вновь наклонился, впился поцелуем, а затем, взяв за плечи, оторвал от себя, пристально вглядываясь в лицо.
– Ты сознательно согласилась? Не возьмешь слово назад?
– Нет, – тихо промолвила Света и вновь потянулась к нему, но он не дал.
– Посмотри мне в глаза. Ты так сказала из-за моих денег?
– Ну что ты, Юра! – возмутилась она, впрочем, не слишком искренне.
– Я предупреждал, что стерплю от тебя все, кроме вранья. И не хлопай ресницами, я не дурак и вижу тебя насквозь. Я жду ответа, ну так что, ради денег?
– Ну… отчасти, – нехотя призналась она.
Он рассмеялся. Видно было, что его не удивил такой ответ.
– Ну согласись, Юра, деньги ведь лишними не бывают? С другой стороны, я знаю тебя давно, с тобой никогда не бывает скучно, хоть ты порой и бесишь меня… В общем – ты мне нравишься.
– Только нравлюсь?
– Если я совру – ты ведь поймешь? Ты сам говорил – не врать.
– В данную минуту мне было бы приятнее услышать: «Я люблю тебя, Юрочка!»
Совсем отпустив ее, он странно улыбался, вроде бы слегка обиженно. Сжав руки в кулаки, он засунул их в карманы.
Из чистого упрямства она сказала:
– Зачем нам с тобой все эти глупости? Я сказала, что ты мне нравишься. Ты сказал, что хочешь меня.
– …твою мать… – тихо, но отчетливо выругался он. – Какой цинизм…
– Не ругайся!
– Придется тебе терпеть и ругательства, и еще много чего – это будет частью платы за то, что мои денежки попадут в эти прелестные ручки, – и, неожиданно склонившись, он поцеловал по очереди обе.
– Я не стала врать, потому что ты и так самодовольный тип. Ты ведь и сам не влюблен в меня, верно?
Он покачал головой, синие глаза прищурились:
– Нет, моя прелесть, я не влюблен в тебя. А и был бы – так ты станешь последним человеком, которому я в этом признаюсь. Жаль мне того несчастного, который действительно тебя полюбит, – его ждет незавидная участь.
Юрий рывком притянул ее к себе и снова поцеловал, жадно, грубо, больно. И ему было безразлично, отвечает ли она на поцелуй. Рука его нашла ее грудь и крепко стиснула. Света тут же оттолкнула его.
– Прекрати сейчас же!
Она стояла с видом оскорбленного достоинства, а Шереметьев лишь ухмыльнулся:
– Не разыгрывай девственницу, дорогая, я прекрасно помню, что ты дважды была замужем, – и добавил примирительным тоном: – На обратном пути я заскочу в Париж, куплю тебе подвенечное платье и обручальное кольцо с бриллиантами.
– С бриллиантами? – оживилась Света. – Дорогое кольцо?
– Неприлично дорогое, – утвердительно кивнул он и, открыв дверь, вышел в коридор. Несколько растерянная, она последовала за ним.
– Ты что, уходишь?..
– Какой бы наглостью я ни обладал, – осклабился Шереметьев, натягивая тонкого драпа пальто, – но все-таки не осмелюсь занять еще не остывшее после господина Смирнова место в твоей постели.
– Ты просто невыносимый тип! Знаешь, если ты не вернешься, я не буду страдать.
– I'll be back, – нарочито пробасил он и скрылся за дверью.
Глава 17
Спустя два месяца во время воскресного визита с чаепитием Светлана сообщила близким, что вновь выходит замуж. Соня кинула на сестру гневный взгляд и, не сказав ни слова, вылетела из комнаты. Тетя Поля прослезилась и покачала головой, Миша смотрел только в чашку, мама недовольно поджала губы.
Одна Маня встретила известие с улыбкой:
– Светочка, конечно, вроде бы слишком это быстро, но… Мы не вправе осуждать тебя. А Юру я всегда считала очень хорошим и чутким человеком. Надеюсь, вы будете счастливы.
Позже, наедине, Ольга Петровна недовольно спросила у дочери:
– Опять из-за денег?
– Мама!
– А я думаю, что так!
– Ты ничего не знаешь, мамочка. Юра давно за мной ухаживал, еще когда Олежка совсем крохой был.
– Что ж ты тогда за него не вышла?
– Ну, мало ли… Зато теперь выхожу! Или ты считаешь, я должна похоронить себя после смерти мужа? Траур соблюдать многие годы?
– Какой уж траур, будто я тебя не знаю! Но вот не верю я, что ты по любви…
– Юра мне нравится. А что касается денег… Порадовалась бы, что дочь в богатстве будет жить.
– А разве это главное? – покачала головой Ольга Петровна.
– Я выхожу замуж, и точка! – отрезала Света. – И можешь не говорить, что большие деньги честно не зарабатываются. Знаю. Но мне плевать! Я буду жить так, как вам и не снилось, и уверяю тебя – буду счастлива!
Медовый месяц новобрачные провели в Париже. Светин загранпаспорт был готов как раз ко дню свадьбы, и прямо с банкета в клубе молодожены отправились в аэропорт.
Отель «Ритц» снаружи не показался Светлане чем-то сногсшибательным.
– Наша «Астория» в три раза больше, – обронила она, вступая под сень маркизы со знаменитым на весь мир логотипом.
– Зато рядом мекка модниц – Рю де ла Пе, Дом Шанель, бутики Картье и других всемирно известных фирм, – с улыбкой проинформировал Юра.
В апартаментах он подвел ее к огромному, до пола, окну.
– Знаменитая Вандомская колонна.
Света выглянула на площадь и пожала плечами.
– Наша Александрийская повыше будет, и эта к тому же какая-то зеленая, неухоженная.
Зато сам номер привел ее в восторг. Такое она только в музеях видела. Да что там в музеях! В музее всегда понимаешь, что эта резная мебель – старье, которого лучше не касаться руками, а то рассыплется. А здесь она усаживалась в золоченое кресло и бросала сумочку на инкрустированный настоящим перламутром столик; плескалась в отделанной мрамором ванной комнате, размером превосходящей ее прежнюю спальню; нежилась на царского размера кровати, устроенной в задрапированном золотистой парчой алькове под расписанным херувимами потолком.
– Хочу всегда жить в такой красоте, – заявила на второй день Света.
– Хочешь остаться в Париже, моя прелесть? Боюсь, не получится. Я приезжаю сюда только отдыхать.
– Нет, я хочу такую обстановку в доме. И расписные потолки, и эти ковры на стенах…
– Гобелены, – поправил Юра.
– И хрустальные люстры, и мебель… Здесь красиво, как в Зимнем дворце.
– Не слышал, чтоб там сдавали комнаты, – хмыкнул он.
– Я серьезно. Неужели возвращаться в мою квартирку после этого?
– Нет, конечно. Думаю, мы будем жить на Каменном острове.
– На Каменном? О-о! Там шикарные дома для всяких шишек. Ты купил там дом?
– Нет. Я купил разрешение его построить.
Впервые очутившись за границей, Света была поражена тамошними магазинами. Она-то думала, что теперь в Питере можно купить все, однако отсюда, из Парижа, изобилие российских прилавков казалось убожеством. Она нарочно заходила в продовольственные лавки и на глазок прикидывала количество сортов сыра, колбас, молочных продуктов. В ресторанах перепробовала все, заказывала каждый день разные блюда, недоступные ей прежде деликатесы.