Первое время после смерти дочери она видеть мужа не могла и долго продолжала мысленно обвинять его. И слишком Света была погружена в себя: ей слышался звонкий как колокольчик голосок и заливистый смех Лорочки, вспоминались милые шалости. Свете не приходило в голову, что и Юра думает о том же, только ему еще больнее, чем ей.
На протяжении долгих недель они почти не встречались в огромном доме, а если случайно оказывались вместе за обеденным столом, то обменивались лишь незначительными фразами – вежливо, как абсолютно чужие люди.
Сейчас, одинокая, мучимая непонятной тревогой, Света и рада бы была сломать барьер, но муж словно специально удерживал ее на расстоянии, не желая разговаривать ни о чем, кроме необходимого. «Передай, пожалуйста, соль. Спасибо». – «Заказать на завтра грибной суп? Ты ведь любишь его». – «Как хочешь». – «Но ты будешь обедать дома?» – «Не знаю, возможно». Вот и все их разговоры.
Злость прошла, уступив место горечи потери, а потом просто тихой грусти, и Света уже желала примирения с мужем. Горевать вместе с ним и вместе вспоминать потерянного ребенка – вот чего ей сейчас хотелось. Она готова была сказать Юре, что не винит его. Ведь и она гордилась тем, что пятилетняя дочка ездит на пони, а ни у кого из детей знакомых пони нет. И она тоже баловала Лору, и у нее самой не хватало духу сделать замечание, когда дочка показывала ей язык. Теперь Света поняла, как неправильно это было – обвинять мужа в смерти Лоры, и готова была попросить прощения за все ужасные слова, что наговорила в ту ночь… Но случая все не представлялось. Он смотрел на нее пустыми, чужими глазами, и Светлана будто немела под его взглядом. Признание все откладывалось и откладывалось, и наступил такой момент, когда оказалось, что сделать его просто невозможно.
Юра редко ужинал дома, а когда случалось, почти всегда бывал пьян. Раньше под действием спиртного у него развязывался язык, он шутил или язвительно насмехался над женой, теперь же, выпив, сидел мрачный и молчаливый. А если не приходил к ужину, то мог явиться среди ночи или даже поздним утром. Порой охранник помогал ему подняться по лестнице, сам Юрий был уже не в состоянии преодолеть двадцать ступенек. Света подозревала, что он перестал наведываться в свой банк – не мог же он ехать туда пьяный, а трезвым она его почти не видела. Юра забросил теннис и тренажерный зал, располнел и обрюзг. Лицо часто выглядело помятым, порой бывал помятым и костюм, чего за ним сроду не водилось. Иногда он не появлялся дома больше суток, и Света подозревала, что он у своей Рыжей Суки, хотя, конечно, Стелла не единственная проститутка в городе.
В прежние времена она устроила бы скандал, обвинила мужа в том, что он пьянствует и проводит времени в притонах больше, чем дома, но сейчас чувствовала, что не может этого сделать, как не могла заставить себя попросить прощения за ужасные обвинения.
Когда Олег приехал на каникулы, Света купила ему и Маниному Паше путевки в международный юношеский лагерь. Юра не выходил из запоя, а на нее саму накатила такая страшная апатия, что не было сил разговаривать даже с сыном.
Она могла говорить только с Маней, больше у нее никого не осталось. Но Маня в последнее время часто хворала и не могла к ней приезжать, а сама Света боялась встретиться в ее доме с Мишей. Она знала, что когда-нибудь, потом, они встретятся и обо всем поговорят, и она поймет, что Миша по-прежнему любит ее, иначе и быть не может. Но это произойдет не скоро. Сейчас она не хотела видеть даже его.
Однажды, когда Маня все-таки заехала, то столкнулась в дверях с Юрой, которого не видела несколько недель. Он сухо кивнул и тут же попрощался, сказав, что ему срочно надо куда-то по делам.
– По делам, – хмыкнула Света, когда за мужем закрылась дверь. – Думаю, все его дела теперь в стрип-баре, или в какой-нибудь элитной сауне, или где там водятся проститутки…
– Света! – укоризненно воскликнула Маня. – Мне кажется, он ужасно выглядит, не может человек в таком горе…
– Может. И к девкам ездит, и пьет как лошадь.
– Он убьет себя, если не перестанет пить. Я его просто не узнаю. Он пытается забыться, вот и пьет. Знаешь, Светочка, мне кажется, если бы ты решилась родить…
Света горько усмехнулась. Легко сказать – родить! Да она бы с радостью родила, если бы это прогнало ту отчужденность, которая читалась в Юриных глазах. Но это невозможно. Для этого надо хотя бы оказаться в одной постели, а муж проходил мимо приоткрытой двери ее спальни, не замечая, что она больше не запирается. Он ничего не замечал и не хотел. А сама постучаться к нему Света боялась. Вдруг он пошлет ее? Да и стыдно вешаться на отупевшего от пьянки мужика, который только что вернулся от своей шлюхи.
Глава 25
Лето подошло к концу. Пытаясь развеяться от тоски и щемящего беспокойства, Светлана сама отвезла сына в Лондон перед началом учебного года и осталась там на пару недель. Затем решила махнуть на Канары. Торопиться было некуда, дома ее никто не ждал.
Бьющая через край радость отдыхающих на пляжах ей претила, и она почти все время проводила на своей вилле, бездумно лежа в шезлонге возле бассейна и надеясь, что под солнцем сердце перестанет дрожать от тревоги и напитается энергией, необходимой, чтобы жить дальше.
Пошла третья неделя ее отдыха на Тенерифе, когда позвонил Юрий и сказал всего пять слов: «Срочно приезжай, Машенька умирает. Рак». Оглушенная этим известием, она начала было задавать вопросы, но муж только повторил: «Приезжай быстрее. И сообщи, когда тебя встречать».
Семь часов полета из аэропорта Королевы Софии до Пулково показались бесконечно долгими, и она, не переставая, молила бога, чтобы все оказалось не так серьезно. В конце концов, рак теперь лечится, главное, чтобы время не было упущено. Может, Юра преувеличивает, может, все не так еще и страшно? Но увидев встречающего ее мужа, Света испугалась. Всего один-единственный раз, на похоронах Лорочки, она видела у него такое каменное лицо. С упавшим сердцем она подбежала к нему.
– Юра, что?.. Маня уже…
– Нет, она еще жива. Мы сейчас поедем в больницу. Она ждет тебя.
В машине, не в силах смотреть на его мрачное лицо, Светлана уставилась в окно, за которым мелькали знакомые улицы. В другой раз она бы заметила, какими неряшливым и неприветливым выглядит родной город после обласканных солнцем цветущих садов заморского острова, а сейчас смотрела невидящими глазами.
«Так вот почему щемило сердце, вот она, беда, которой не ждала. Если Маня умрет, у меня совсем никого не останется».
Она обернулась к мужу.
– Юра, что врачи говорят?
– Скоротечный рак желудка. Метастазы. Операцию делать поздно, – умолкнув на секунду, он тихо добавил: – Она умирает.
– Господи, у нее ведь мама тоже умерла от рака!.. Я заметила, что Маня похудела в последнее время, но она ведь всегда была худенькой, как мальчишка. Неужели она не чувствовала? Почему раньше к врачам не обратилась?
– Маша легла в больницу на обследование, но тогда Лорочка умерла…
«А потом она два месяца от меня не отходила, – вспомнила Света. – Конечно, время было упущено».
– Ты пойдешь со мной? – спросила она, когда машина остановилась возле онкоцентра на Каменном острове.
– Нет, – покачал он головой. – Я уже был там и… Нет у меня сил смотреть, как она мучается.
– Может, обезболивающие, наркотики?..
– Ей делают укол на ночь. Она хочет быть в сознании, чтобы попрощаться со всеми.
В длинном больничном коридоре одинокой фигурой маячил Михаил. Света кинулась к нему.
– Миша, как она? К ней можно?
– Там сейчас врач. Манечка ждет тебя.
В его глазах Света прочла ответ на все вопросы, и сердце у нее упало. Все правда. Маня умирает. Страх, больший, чем уже ставшая привычной постоянная тревога, заполнил душу. Неужели скоро она останется одна, без подруги, которая всю жизнь была рядом, подставляла свое худенькое плечо, и единственная из всех никогда не осуждала ее, даже если она делала подлости.
– Я не верю, что Маня может умереть, – быстро проговорила Света, надеясь по глазам Миши прочесть, что он тоже не верит.
Но в глазах его она не увидела и тени надежды – только боль и печаль.
– Почему она не говорила? Если б я знала, я бы заставила ее лечиться. Ты-то что, не видел?
– Ты ведь знаешь, Маня не любила жаловаться. Принимала молча прописанные от сердца лекарства. А когда заболел желудок, вначале подумали, что это гастрит. Врач советовала обследоваться, но… Маня принимала лекарства от гастрита, а оказалось – рак.
Дверь палаты отворилась, в коридор вышел лечащий врач.
– Думаю, вам не стоит уходить, если вы хотите пробыть до конца. Боюсь, это произойдет сегодня, – сказал он Мише и обернулся к Светлане: – Вы ее подруга? Она звала Свету.
– Да, это я, – кивнула она и вступила в палату.
Маня лежала почему-то не у стены или у окна, а посередине. Ее истаявшее тело казалось слишком маленьким для стандартной больничной кровати. Увидев лицо подруги, Света ужаснулась и поняла, что конец близко. Никогда она не видела такого воскового цвета лица. Нос и скулы Мани заострились, обведенные темными кругами глаза провалились, запекшиеся серые губы стали тоньше. Вдруг веки дернулись, Маня чуть приоткрыла глаза. Губы беззвучно шевельнулись.
Света с трудом сглотнула вставший в горле ком.
– Манечка, я приехала.
Ей хотелось сказать, что теперь Маня поправится, но она не смогла произнести этих утешающих слов. Света чувствовала, что Маня знает о близкой смерти и ждет ее как избавления от съедающей изнутри боли. Присев рядом, она тихонько пожала Манину руку. Рука оказалась безжизненной и холодной.
Маня все силилась что-то сказать.
– Обещай… – едва слышно прошелестело слово.
– Конечно, Маня. Все что угодно. Для тебя я все сделаю!
– Пашеньку… Не оставь… Позаботься… Он ведь родился благодаря тебе… – Маня попыталась улыбнуться. – Ты помнишь?
Разве могла Света забыть, как перетаскивала подругу на высокую, никелированную, еще бабушкину кровать, как тужилась вместе с ней, как тянула и поворачивала младенца, боясь, что все ему сломает. Как обрезала пуповину, а потом не знала, что делать дальше, и просто перетянула ее сложенной вдвое самой толстой ниткой, что нашлась в доме. Как они с Соней уронили новорожденного в таз, когда обмывали, и думали, что он захлебнулся, и трясли его вниз головой, и хлопали по спине, пока не запищал… Конечно же, она помнила. Как помнила свои тогдашние мысли о том, что, если Маня умрет… И вот она умирает.