Еще я смотрела на деревья. На участке между лесом и дорогой, где раньше росли трава и кусты, теперь прорезались маленькие елочки. Неужели потом здесь вырастет целый лес и заполнит собой весь Ховедет? Тогда я буду сидеть в контейнере и смотреть на лес.
«Она должна быть с тобой, – сказал папа, уложив мою сестренку в контейнер. – Тогда у вас обеих будет компания».
Мы отодвинули покрышки и мешки, чтобы она могла лежать в своем гробу в контейнере рядом со мной. А если отодвинуть деревянную крышку, то я могла смотреть на нее.
Ее гроб был красивее всех, что папа делал прежде. Мама рассказывала мне о его знаменитых гробах, но они вряд ли были лучше этого.
Сначала казалось странным, что сестренка лежит тут рядом со мной. Но вскоре я привыкла. Я подумала, хорошо, что мы здесь все втроем: мой брат, наша младшая сестра и я. Тем более что все думали, будто я умерла.
Дорогая Лив,
Какой сегодня день? У тебя ведь уже был день рождения? Здесь, в комнате, так темно. Я бы очень хотела, чтобы твой отец отодвинул вещи, которые загораживают окно, но он теперь нечасто ко мне заходит. Может быть, тебе удастся залезть наверх и убрать их? Только бы ничего на тебя не упало сверху. Например, радио, которое лежит выше всего.
Доченька, ты так давно не заходила ко мне. Как бы я хотела встать с кровати, выйти из комнаты, спуститься вниз. Выбраться отсюда. Надеюсь, ты скоро придешь ко мне с ведром и полотенцем. И захвати что-нибудь поесть и попить. Как же я хочу пить. Это все из-за воздуха.
На север
До приезда повара и открытия трактира оставалось всего несколько дней. Роальд покрасил и починил все, что нужно. Он с нетерпением ждал, как кухня вновь наполнится чудесным ароматом свежей еды и вытеснит запах краски. Он закончил все дела раньше, чем предполагал, но никак не мог успокоиться. Вдруг он что-то пропустил? Во всяком случае, тот план по ремонту, который он наметил изначально, был выполнен. И вот он, заслуженный выходной. Впервые за… шесть, семь, восемь лет? Он совершенно сбился со счета.
Время на острове текло не так, как на материке. Когда он работал учителем, то время выстраивалось перед его глазами в прямую линию с четкими делениями, как на линейке, – годовые контрольные работы, подготовка к урокам, каникулы, собрания, – и каждый новый год был отражением года минувшего. Все неминуемо повторялось: контрольные, уроки, каникулы, собрания. На острове же год тек плавно: сначала обволакивал Рождество, потом перетекал в лето и не спеша сливался с другими годами. Время не прерывалось, оно просто принимало разные формы. Здесь оно было добрым другом, которому не нужно было ничего, кроме того, чтобы просто быть.
Несмотря на то что Роальд успел насладиться тишиной, ему пришлось признаться себе, что он скучает по гостям, которые каждый день появлялись в баре как по расписанию. Он соскучился даже по продавцу рыбных шариков – такое прозвище ему дали в трактире, – который всегда сидел перед игровым автоматом и покидал его за одиннадцать минут до обеда. Девять с половиной минут – ровно столько, по его словам, проходило от его выхода из трактира до того, как он ставил велосипед у дома. И еще полторы минуты на то, чтобы встать с велосипеда, зайти на кухню, вымыть руки и сесть за стол.
Вот и все, что он в принципе рассказывал.
Нет, еще он был уверен, что свиное жаркое с соусом из петрушки надо сделать национальным блюдом. Особенно если оно ждет его дома. Вот почему он не смог устоять и вышел из трактира аж за двенадцать минут до обеда! А вот рыбные шарики он не любит, но когда-то на них можно было хорошо заработать, еще до того, как к власти пришел «красный блок» со своими идеями. Роальд никогда не понимал, что он имеет в виду. Но он и сам не любил рыбные шарики.
Про ребенка Роальд еще никому не рассказывал, хотя мог бы – на днях он пару раз встретил полицейского. Но что-то его остановило. Если уж с кем-то об этом говорить, то точно не с полицейским. Можно заехать в школу и посоветоваться с кем-то там. Например, он был бы не прочь поболтать с той симпатичной учительницей музыки. Правда с недавнего времени она помолвлена с каким-то моряком и явно мечтает о семье, детях и так далее.
Тогда, может быть, лучше поговорить с пожилым врачом, который иногда заходит в бар и всегда рассказывает один и тот же анекдот? Во всяком случае, врачи обычно знают всех в округе. Правда, существует врачебная тайна, но тайны на этом острове – понятие растяжимое.
Вроде бы никто ничего не говорит прямо – но все обо всем знают.
Подумав, Роальд наконец решил наведаться в гости на Ховедет. Один.
Он никогда там раньше не бывал. Никто не ездил на Ховедет без необходимости, а поскольку Роальд и сам прекрасно справлялся с починкой, то и с Йенсом Хордером он знаком не был.
Столярная мастерская Хордера – или чем он теперь занимался, – казалось, совсем пришла в запустение. Вывеску на главном острове давно убрали, да и рождественские ели он уже давно не продавал. Кто-то видел, как он проезжал по острову с грудой мусора. Иногда он ошивался у свалки или на барахолке. Местные даже платили ему, чтобы он забрал у них металлолом.
Роальд удивлялся, что древний «Форд» Хордера все еще ездит. Говорили, что пикап принадлежал еще его отцу. Каким-то волшебным образом Йенсу удавалось держать его на плаву.
Марию Хордер Роальд видел всего однажды несколько лет назад в аптеке. Он даже не подумал бы, что это она, если бы рядом с ней не было Йенса.
Смешная парочка. Они просто сидели, молча держались за руки и смущенно улыбались. У Йенса были бездонные черные глаза. Он был стройный и крепкий, даже, наверное, красивый (если можно сказать так о мужчине), в потрясающей рубашке цвета слоновой кости. Мария на фоне мужа выглядела крупнее, но от этого не менее красивой. В трактире говорили, что она была очень стройной, когда только приехала на остров. Роальд поглядывал на нее, стоя в очереди, и с каждым разом она казалась ему все красивее. Было что-то невероятное в ее улыбке, в уголках губ. Вдруг настала ее очередь, и она пошла к кассе.
В последнее время Йенс Хордер стал больше походить на дикаря, а Мария, если верить слухам, стала невероятных размеров. Во всяком случае, так рассказывал почтальон, а он был последним, кто видел Марию на Ховедет. Это было давно.
С другой стороны, почтальон был не лучшим источником достоверной информации. Например, он говорил, что Хордеры каждый месяц получают письма от мафии, судя по всему – с очень большой суммой. Представить, что Йенс Хордер имел дело с мафией, было также сложно, как и то, что он убил свою мать. Кстати, в этом почтальон тоже был абсолютно уверен. Возможно, у почтальонов фантазия богаче, чем у других людей, ведь они получают такое количество информации и столько потенциальных секретов, которые могут только сами додумать. Если только они не просвечивают конверты рентгеном. Этот почтальон вряд ли мог заниматься подобными вещами. Не поэтому ли у него один глаз косит?
Чтобы наведаться в гости на Ховедет, Роальду нужен был предлог. И хоть путь был недолгий – всего лишь перебраться через перешеек, Роальд будто бы собирался в большое путешествие.
С Йенсом они едва были знакомы, и Роальд сомневался, что тот его вообще узнает. Опять же, нельзя ехать в гости без видимой причины. Можно, конечно, сказать все как есть: что ночью Роальд увидел мальчика, бегущего на Ховедет, и хотел спросить, не знают ли Йенс с Марией что-то об этом. Может, у них дома тоже что-то украли.
Нет, все-таки он не хотел вот так просто называть мальчика вором. Вдруг он таким образом ему навредит. У этого ребенка, кем бы он ни был, наверняка и так множество проблем. Да и стоить ли вообще упоминать ребенка при Йенсе и Марии.
Может быть, стоит пригласить их в трактир? А заодно как бы невзначай поинтересоваться, случались у них кражи. Но о ребенке ничего не говорить. Нет, это слишком далеко от сути дела. Очевидно, что Хордеров социальная жизнь острова мало интересовала. При старом хозяине Йенс иногда заглядывал в трактир. Но вряд ли они сидели вместе в баре, встречались на вечере дартса, отмечали праздник лета или Рождество. И только то, что дядя Роальда как-то раз заехал к Йенсу в мастерскую, не было достаточным поводом для того, чтобы надеть выходную рубашку и выпить вместе по кружке пива. Роальд даже не был уверен, что Йенс вообще пьет пиво. Да и есть ли у него выходная рубашка?
Так что же ему придумать?
Собака! Как-то раз в трактире Роальд обмолвился, что хотел бы завести собаку, но в то же время не уверен, что справится с такой ответственностью. На что парочка, Ларс и Взбучка, которые заходили посмотреть футбол, сказали, что он может иногда гулять с их охотничьей собакой.
Ларс страдал от подагры и с трудом ходил, а его жена всегда была очень раздражительной. Про таких обычно говорят: «излишне эмоциональная». После того как она влепила почтальону пощечину за то, что тот принес ей письмо из банка с суммой задолженности, их с мужем стали называли «Ларс и Взбучка». Все знали о ее проблемах с алкоголем, но никто это не обсуждал. Во всяком случае, при Ларсе.
У них была немецкая жесткошерстная легавая по кличке Ида. Она была похожа на пожилого джентльмена с бородой, несмотря на пятилетний возраст, и такая же эмоциональная, как хозяйка.
Вместе с тем Ида с бородкой была очень ласковой и сильной собакой. Ларс и Взбучка попросили Роальда спускать ее с поводка, только когда они сойдут с асфальтной дороги. Как же он ждал этого момента, потому что уже после десяти минут прогулки и безудержной гонки с Идой он не чувствовал руки.
По дороге на Хальсен он снова стал обдумывать свой план и понял, что до конца не знает, в чем он заключается. Значит, так. Предположим, он решил выгулять там собаку. Или? Вдобавок Роальд не знал, где ему можно ходить, – не весь же Хальсен принадлежал Хордеру. Где в таком случае граница? А есть ли она вообще?