Папа заставил меня поклясться, что я всегда буду ходить только по правильным проходам. Он говорил, что доверяет мне больше всего на свете. Меня это радовало, но почему-то в то же время и немного расстраивало. Не знаю почему.
Незнакомец не пошел мимо комбайна. Видимо, он услышал какие-то звуки из сарая, потому что внезапно посмотрел в ту сторону. Поэтому он повернул к двери сарая и долго там стоял.
В этот момент я подумала, что должна его застрелить.
Я запросто могла попасть в него, потому что он стоял спокойно и что-то разглядывал. Особенно если бы я подкралась поближе и опустилась на колено – в таком положении я всегда попадала в цель. Я выросла и стала меткой, как Робин Гуд.
А стал бы Робин Гуд стрелять человеку в спину?
А что сказала бы мама, узнав, что я кого-то застрелила?
А что сказал бы папа, узнав, что я не застрелила незнакомца? Ведь у меня была возможность. Мне кажется, папа бы точно застрелил его на моем месте.
Тогда нужно больше стрел, и, скорее всего, придется добить его выстрелом в голову. Я не понимала, как быть с таким крупным мужчиной – ведь это точно не то же самое, что стрелять в животное или бабушку. Я никогда не стреляла во взрослых. А если я промажу? Я сжала в руках лук.
Но опоздала – он пошел обходить сарай. Что он хотел найти на поле? Кроме нас, там никто не ходил, да и мы туда больше не ходили. Он что, хочет забрать наших курочек? А есть ли там еще курочки… Гусей точно больше не было.
Я пошла за ним. Для этого нужно было выбраться из опушки леса, и я молниеносно пробежала от своего укрытия за деревьями к новому – за горой вещей у желтого велосипеда. Оттуда я видела, как он идет через поле к задней части дома. Там вообще не было ловушек. Интересно, знал ли он об этом?
Если бы я пошла мимо сарая, он бы точно меня заметил, поэтому я выбрала безопасный путь через двор. Там всегда было за чем спрятаться. К тому же я умела двигаться быстро и тихо, даже ползком.
Он стучал в дверь кладовой, пока я пряталась за ванной, за углом сарая. Я слышала, как он стучит, и даже мельком увидела его, когда он немного шагнул назад. Он что-то искал. Ключ? Вскоре после этого я слышала, как он запер за собой дверь, и видела, как прямо на него выбежал кролик.
Я выжидала.
Выбежали еще два кролика.
Потом он закричал: «Эй!»
Я увидела, что занавеска на кухне немного приоткрыта. Но там было темно, поэтому в окно я ничего не увидела.
Что, если он нашел маму?
Если бы не мысль о маме, я бы уже давно спряталась в контейнере. Но вместо этого я сидела за ванной и не шевелилась, смотря на окно маминой спальни.
Вдруг из дома раздался грохот. Я услышала чей-то крик. Мама не могла кричать, значит, это он.
Он кричал очень громко.
У меня даже не было никаких мыслей в голове. Я просто сидела и не могла пошевелиться. Мои слезы, должно быть, тоже не могли, потому что мне хотелось заплакать, но не получалось. Не было ни слез, ни Карла. Он не пришел. И папа не пришел.
Тем временем незнакомец все еще был в доме с мамой.
Какое-то время спустя он снова вышел через заднюю дверь. Я не понимала, что делать.
Потом – не знаю сколько времени прошло, минута или целый час, – открылась входная дверь. Я сжалась от страха, потому что не ожидала увидеть его именно там. Мне пришлось немного повернуться, чтобы было лучше видно, что там происходит. А может, я сделала это, просто чтобы немного размяться.
В этот самый момент он увидел меня. Никогда не забуду, как он крикнул: «Эй, ты!» Впервые за очень долгое время со мной говорил кто-то, кроме папы.
Наверное, нужно было скорее хватать стрелу и стрелять. Я уверена, что попала бы ему в сердце. Это было легко – он стоял у двери на верхней ступеньке.
Но я не хотела стрелять. Когда сердце бьется так громко, что его стук можно услышать, в него не хочется целиться. Я не хотела стрелять в чье-то сердце.
Поэтому я решила бежать.
Я выбрала безопасный проход мимо сарая и побежала направо между вещей в лес к тому месту, где пряталась до этого. В гуще он не сможет меня поймать. К тому же я уже была на шаг впереди. Странно – я не хотела, чтобы он меня поймал, но в чем-то сомневалась, и поэтому бежала не так быстро, как могла.
Мне казалось, что сердце само пыталось выпрыгнуть из моей груди и вернуться обратно. При этом кто-то как будто бил по нему снаружи, чтобы вернуть на место. Или бил, чтобы вернуть на место меня? Может, это был Карл.
У леса я остановилась, чтобы посмотреть, догоняет ли он. Незнакомец был уже близко. Значит, он выбрал путь без ловушек мимо конфорки. Он что-то кричал, но я не слышала.
Единственное, о чем я думала, было то, что он бежит прямо на меня. Еще немного – и он доберется до комбайна.
Я хотела бежать дальше, но не могла.
Вдруг прямо перед моими глазами что-то резким рывком подбросило его в воздух и потащило наверх, так что он повис и болтался под комбайном.
Вниз головой.
Прямо как в Шервудском лесу.
Одну его ногу туго стянула петля, другой он тряс в воздухе. Он махал руками, пытаясь дотянуться до земли, но ничего не получалось. Пока он вертелся, петля на шее ослабла и упала на землю.
Он был похож на рыбку.
«Сними меня отсюда!» – закричал он.
Я не знала, что делать.
Я просто стояла и чего-то ждала. Он все кричал и кричал, а я все стояла и стояла. Не двигаясь. В этом мне не было равных.
Он вдруг перестал бороться, и из его голоса пропала злость. Он медленно просто качался и крутился, как когда-то скрипка над нашей плитой или елка на потолке, если их толкнуть и раскачать.
Он заговорил со мной, но я не отвечала.
«Не поможешь мне спуститься?»
«Я не сделаю тебе ничего плохого, я просто хочу поговорить».
«Ты же не оставишь меня висеть тут вниз головой».
Вот что он говорил.
Но я и с места не сдвинулась.
– Я только что говорил с женщиной в спальне. Вы же родственники? Она просила меня вам помочь.
Эти слова заставили меня все же немного сдвинуться.
– Помочь нам? – наконец сказала я. Я поняла, что он меня не слышит, поэтому подошла немного ближе.
– Помочь нам? – снова спросила я.
Он кивнул. Смотрелось это забавно, потому что он висел вниз головой и, чтобы кивнуть, тянул голову вверх.
Он повернулся ко мне и немного прищурился.
– Ты девочка? – спросил он.
Я кивнула.
– Это ты стреляла в собаку?
Я словно воды в рот набрала и попыталась кивнуть и покачать головой одновременно.
– Да, но я не…
Вдруг во дворе я увидела папу. Он внимательно на что-то смотрел. Затем он убрал все свои полиэтиленовые пакеты и медленно пошел в нашу сторону по безопасному пути мимо мастерской. Я видела, как его голова или он весь движется среди вещей. Он что-то высматривал, но я не понимала, на меня он смотрит или нет.
Где-то между нами вверх тормашками висел человек. Может быть, папа смотрел на него.
Папа сказал мне освободить в белой комнате место для кровати – той самой, в которой сначала спал он, а потом бабушка, когда он ее убил. Все самое тяжелое он вынес сам.
Я сделала все, как он сказал, не понимая – зачем. Мне было страшно: я не знала, что он сделает с незнакомцем и что потом будет с нами.
Когда я толкала последний мешок, то увидела этого мужчину в дверях. В комнате было не очень темно, но солнце светило ему в спину, поэтому я почти не могла его разглядеть. Но это точно был он, потому что он был больше папы, а когда он сделал шаг вперед, я увидела у него во рту что-то похожее на скрученный кусок ткани.
Он издал какой-то звук.
Я не издавала ни звука.
Потом я поняла, что папа стоял за ним. Он сказал мужчине лечь на кровать. Когда он стал двигаться к кровати, я прижалась к ящику. Мужчина посмотрел на меня, но я отвела взгляд.
Он повернулся спиной, и я увидела, что его руки связаны, а папа держит нож. Этим же ножом он резал мою сестренку.
Лучше бы у этого человека были злые глаза. Но я не видела в них злость ни сейчас, ни когда он висел у комбайна. Я вспомнила, как он плакал, когда увидел свою собаку рядом с капканом.
Злые глаза не могут плакать.
Папа привязал ноги и руки незнакомца к стойкам кровати. Штанина на одной ноге была немного задрана, и я заметила глубокую красную бороздку вокруг его щиколотки. Из нее шла кровь. При виде этого у меня неприятно заныло в животе. Наверное, ему было очень больно висеть под комбайном. И как же ему больно сейчас.
Тут я представила, как больно было кроликам, попавшим в наши ловушки, ведь я уже поняла, что темнота не забирает у них боль. Я много раз снимала петли с их перетянутых шей и видела, как глубоко проволока прорезала шерсть и мясо. Что, если эти кролики умирали не сразу? Что, если они чувствовали, как проволока проникает все глубже и глубже, а темнота так и не взяла их боль себе?
Иногда я украдкой поглядывала на глаза незнакомца. Когда он смотрел на папу, в них был страх. Когда он смотрел на меня, его глаза походили на глаза той собаки, молившей о помощи.
– Лив, останься здесь и присмотри за ним. Но близко не подходи. Зови меня, если он попытается сбежать, – сказал папа и пошел к двери. – Он пригодится нам позже.
– А ты куда? – испуганно спросила я. Мне совсем не хотелось оставаться наедине с этим человеком. Правда, с нами там был еще Карл. Время от времени.
Папа повернулся и сказал:
– Мне нужно кое-что сделать в мастерской. Я оставлю дверь открытой.
– Можно мне к маме?
– Нет! Ты нужна мне здесь. А маме лучше побыть одной.
Он ушел.
Кто сказал, что быть одному – лучше?
Я пристроилась у двери и стала следить. На ремне у меня висел перочинный нож, а лук и колчан со стрелами остались у газовой конфорки – я вынесла их на улицу, когда переносила вещи из мастерской в дом.
Незнакомец просто лежал.
Он попытался что-то сказать, но из-за ткани во рту получилось только странное мычанье, которое я не разобрала. Хорошо было бы, если бы он мог написать эти слова для меня. Но тогда мне пришлось бы отвязать ему одну руку, но