я даже не знала, правша он или левша, а развязать обе – боялась.
Мы с мамой выяснили, что я левша. Она писала правой рукой, но сказала, что и то, и то одинаково хорошо. Чтобы это доказать, она иногда писала левой рукой – так у нее всегда почему-то получались большие буквы. Может, и незнакомец умеет писать обеими руками, поэтому я могу отвязать любую руку? Еще нужны ручка и бумага, а они есть только в спальне у мамы. К ней мне запретили подниматься. Папа точно не хотел, чтобы я что-то отвязывала.
Я и сама знала, что нельзя. Но пришел Карл и сказал, что хочет его отвязать.
Он начал упрашивать меня.
Вдруг я заплакала. Незнакомец посмотрел на меня, снова что-то промычал и задвигал пальцами правой руки.
Я заплакала еще громче.
Потом встала и пошла в мастерскую.
Там плакал папа. Он сидел на краю большого гроба в окружении полиэтиленовых пакетов. Из одного выкатились упаковки бинта. Под верстаком стояли канистры с маслом, а за ними – мешки с солью.
Он не кричал и не всхлипывал. Он просто тихо плакал – так, как обычно плачу я. Слезы катились по его бороде. Я представила, какая она стала тяжелая и мокрая.
Увидев меня, он протянул мне руку. У него были добрые глаза. Злые глаза не могут плакать.
Я медленно пошла в его сторону. Когда я подошла достаточно близко, и он мог дотянуться до меня, он схватил меня за рукав, прижал к себе и обнял. Я стояла между его коленей, и его огромная мокрая борода щекотала мне шею.
Мы оба плакали. Сама не знаю, почему я плакала. Наверное, потому, что не понимала, отчего плачет папа.
Даже через свитер я чувствовала, какие у него теплые, добрые руки. Он давно так меня не обнимал. Может быть, я плакала из-за этого. Или из-за того, что увидела гроб.
– Нам нужно кое-что сделать, – тихо сказал он.
Я неподвижно стояла в его объятиях.
– Мне нужно помочь твоей маме, Лив.
Я молчала.
– Мы же оба хотим, чтобы ей стало лучше, правда?
Я кивнула и посмотрела на мешки с солью и канистры масла.
– Мы же хотим, чтобы она осталась с нами, сохранить ее навсегда. Правда же, Лив?
Я снова кивнула. Правда, на этот раз – сомневаясь. Конечно, я бы хотела, чтобы мама осталась с нами, но уже не была уверена, хочу ли я кивать.
– Я боюсь, что мы можем ее потерять, если ничего не сделаем. Только мы можем…
– Помочь ей? – спросила я.
– Конечно. Помочь.
– А тот мужчина?
– Он не может ей помочь. Но он поможет нам.
Я ничего не поняла.
Тут я заметила, что мы уже не плачем. У меня в горле застыл ком, а шея была мокрой от папиной бороды.
– Как же он поможет?
Папа ответил не сразу.
– Она пока… недостаточно… маленькая, чтобы выйти из комнаты. Поэтому лучше сделать все там, в спальне. Там она будет вместе со своими книгами. Здорово, правда же?
Я не стала кивать.
– Она потом тоже будет сохнуть? – настороженно спросила я, посмотрев на мешки с солью.
– Да.
– И уменьшаться?
– Все правильно.
– Несколько недель, пока ты не…
– Да. А ты очистишь для меня смолу. Еще нам нужно достать большие стеклянные сосуды, которые мы принесли из дома аптекаря. Они где-то во дворе. Но время еще есть, Лив. У нас еще полно времени. Сначала мама примет ванну. Соляную ванну.
– А что с незнакомцем?
– Он поможет мне поднять ванну наверх. Одному мне не справиться. Ты, конечно, очень сильная, но на ванну сил и у тебя не хватит. Поэтому даже очень хорошо, что он к нам зашел. А то я сомневался, как…
На этом он замолчал.
– А что с ним будет потом? Он просто уйдет?
– Да, просто уйдет, – ответил он каким-то странным голосом.
– Тогда ему нужно быть осторожнее с нашими ловушками.
– Точно.
– Можно, я покажу их ему?
– Да… Конечно, можно.
Я заметила, что он хотел сказать что-то еще.
– Лив, ты знаешь, зачем он пришел?
– Он искал собаку… внизу у…
Вдруг у меня будто пропал голос. Надо было спросить папу о собаке и капкане с огромными клыками, которые так сильно врезались ей в лапу, что она кричала и выла.
Но я так и не смогла спросить. Я снова заплакала.
– Он был один?
Я кивнула. Слезы катились из моих глаз, как два водопада.
Папа прижал меня к себе еще крепче.
– Лив, все будет хорошо. Мама даже ничего не заметит. У меня есть таблетки для нее. Они в один миг заберут всю ее боль. Потом ей станет гораздо лучше. Ей это просто необходимо.
Лучше, значит. А еще он говорил, что ей лучше побыть одной.
Я не хотела, чтобы мама была одна. Я хотела быть с ней.
– Мама что, останется там совсем одна?
– Как только она будет готова, мы спустим ее к нам. Она не будет больше плакать, болеть, просить еды. Ей больше никогда не будет больно. Ты сможешь читать ей вслух, как раньше. А знаешь, что еще?
Он погладил меня по голове.
– Она тебя услышит, потому что ее сердце останется в ней.
Он опустил руку в гроб и принялся что-то там искать.
– И ты даже сможешь смотреть на нее!
Он достал рисунок. Мама на нем улыбалась. На всем белом свете не было ничего красивее этого рисунка и никого прекрасней моей мамы.
Папа резко вскочил, и я отпрянула назад. Я снова не понимала, что мне нужно делать. Плакать я уже не могла. Карл то приходил, то исчезал.
Я посмотрела на папу – в одно мгновение он стал огромным.
Это он нарисовал маму.
Капканы расставил тоже он.
А теперь мы убьем маму.
– Идем, Лив, – сказал он.
И я пошла, хоть и не хотела.
Сначала мы пошли обратно в белую комнату. Незнакомец все так же лежал, крепко привязанный к кровати, с заткнутым ртом и не двигался. Ему было не вырваться. Когда папа зашел, незнакомец немного поднял голову и посмотрел на него.
Папа быстро взглянул на незнакомца и снова потащил меня на улицу. Он закрыл за собой дверь и сказал:
– Лив, жди здесь и следи за ним. Он не может сбежать, но ты должна быть настороже. Если потребуется – стреляй из лука. Я пойду в дом и отодвину вещи, чтобы можно было занести ванну.
– Я хочу поговорить с мамой, – сказала я совсем тихонько сквозь проступающие слезы.
Папа опустился на колени и посмотрел на меня. Его лицо было так близко, что я увидела свое отражение в его черных, тяжелых, как камни, глазах. Он больше не плакал. Нет, у моего папы другие глаза. Они блестят. А это – просто камни.
– НЕТ! Останешься здесь. Я скоро вернусь.
Не знаю, как долго его не было. Я заметила только, что солнце еще не начало садиться. На огромном синем небе не было ни облачка.
Бабочки
Йенс показал Марии банку с таблетками. В другой руке у него был стакан воды.
Мария не видела его глаз, только руки. Они тряслись.
Она кивнула и медленно открыла рот. В уголках ее губ были трещины. Она давно ничего не пила и очень устала.
На мгновение она почувствовала, как губы Йенса коснулись ее лба. Легко-легко. Как бабочки.
Он сделал шаг назад и скрылся в темноте. Она слышала его шаги на лестнице. Он передвигал что-то тяжелое. И стонал.
Или плакал.
Мария нашла блокнот.
И собрала последние силы.
ЛИВ ВОТ И ПРИШЛО ВРЕМЯ
Добыча
Ткань больно врезалась в уголки рта. Иногда приходилось делать глубокий вдох через нос, чтобы подавить тошноту. Это плохо помогало, потому что воздух в комнате сам по себе был удушающим. Нужно сосредоточиться. Роальд игнорировал этот запах и просто радовался тому, что в комнате вообще был кислород. Нужно сосредоточиться, чтобы страх задохнуться не пересилил его. Если бы его стошнило – то все, конец. Если бы простуда, от которой он недавно избавился, подкралась снова и у него был заложен нос – все уже точно было бы кончено. А как насчет того, чтобы чихнуть с кляпом во рту? Если он чихнет, то точно задохнется. Поэтому Роальд думал о кислороде. Слава богу, он все еще мог дышать. Он делал глубокие вдохи и пытался замедлить пульс. А еще он пытался думать.
Мария написала: «ВСЕМ 3 НУЖНА ПОМОЩЬ». Что же, отлично.
Роальд боялся за нее и девочку. Больше всего его беспокоил Йенс Хордер. Как долго его уже нет? Может ли он кого-то убить?
Что имел в виду Йенс, сказав: «Он пригодится нам позже»? С одной стороны, эти слова вселяли в Роальда надежду на то, что пока его не тронут. Но «позже»… Да и как вообще он может пригодиться Хордеру?
Роальд думал о помощи из Корстеда. Знает ли кто-то, что он отправился на Ховедет? Нет, он никому не говорил. Какой же дурак… Надо было хоть кому-нибудь рассказать, сообщить в полицию, да хотя бы повару записку оставить.
Если он не вернется сегодня в Корстед, что тогда? Когда кто-нибудь заподозрит неладное? Ларс и Взбучка точно удивятся, что он не привел Иду домой. Тогда Ларс наверняка позвонит вечером в трактир. А может, даже заглянет туда. Хотя это вряд ли – его взрывная женушка уже наверняка придумала ему кучу дел. Значит, Ларс оставит это на завтра. А завтра он дойдет до повара, который как раз вернулся из отпуска и тоже потерял Роальда.
И только тогда они пойдут в полицию. Завтра. Скорее всего – днем. Если они забьют тревогу раньше, то это будет выглядеть как необоснованная истерика.
Роальд сосредоточился на дыхании. Йенсу придется отпустить его! Даже у безумия должен быть предел.
Тем не менее им действительно нужна помощь. Всем троим! Роальд решил, что постарается сделать все возможное. Он даст им понять, что не желает им вреда и не представляет для них угрозы.
Потом пазл в голове Роальда наконец сложился.
Его осенило.
Со всеми событиями этого дня – собакой, мусором, мальчиком, который оказался девочкой, – Роальд совершенно не обратил внимания на то, что отец назвал ее по имени. Лив. Лив Хордер! Она и была той дочерью, о смерти которой они сообщили в полицию.
А теперь Роальд разоблачил Хордера.
На пороге появился Йенс. Сердце Роальда снова бешено заколотилось. Для чего он нужен Хордеру? И что будет с ним потом?