[500]), и можно полагать, что в засушливые или дождливые годы в них вносились какие-то коррективы («по силе»). Любопытно проследить, как давно уже существовали нормы, близкие к тем, которые отражает наш документ? Установленный нами факт, что эти нормы здесь выражены в старых денежных единицах, позволяет беспрепятственно обратиться к временам более древним, предшествующим составлению нашего источника.
При перераспределении столов 15 июля 1077 г. на Волыни, Всеволод Ярославич получил Чернигов, а его бывший смоленский стол достался его сыну Владимиру Мономаху[501]. Не прокняжив и года в Смоленске, уже на Пасху 8 апреля 1078 г. благодарный Мономах торжественно въезжал в Чернигов, везя отцу на Красный двор солидный подарок: 300 гривен золота. Это 3000 гривен серебра — сумма огромная. Все денежное богатство минских князей, кроме потраченного ими на постройку трапезной в Печерском монастыре, составило 700 гривен серебра и 100 гривен золота (т. е. 1700 гривен серебра[502]). Откуда же молодой Мономах мог получить столь крупную сумму денег для сыновнего подарка? Не забудем, что, кроме того, он должен был обеспечить своих собственных вассалов, слуг домена и княжеского двора. Б.А. Романов уже предполагал, что сумма дара была собрана Мономахом в Смоленской земле, исходя из суммы дани, которая была близка к этому дару[503]. Действительно, неурожайный год миновал уже давно (1075 г.), следующие два года были урожайными, и за осень 1077 г. Мономах мог собрать причитающуюся сумму в полном объеме, а зимой (1077 г. был в источнике мартовским) мог даже превратить ее в золотые слитки. Однако предшествующие наблюдения заставляют внести в слишком прямолинейное построение Б.А. Романова важные коррективы: в 1077–1078 гг. смоленская дань была намного меньше дани 1134–1136 гг.: она не собиралась с вятичей и голяди и взималась только с первых 17 пунктов списка даней (не выходя за пределы кривичей). По нормам 30-х годов XII в. она должна была равняться всего 2705 гривнам серебра, а в 70-х годах XI в. была, возможно, и меньшей. Где же Мономах добыл недостающие (по нормам XII в.) 295 гривен? Он был еще молод и мало вероятно, что эту сумму он мог дополнить личными «сбережениями». Ясно, что недостающая сумма была им покрыта за счет вир, продаж и, главное, полюдья, лишь упомянутых в источнике 1136 г., так как епископии они не поступали. Все сказанное заставляет нас предположить, что нормы обложения в 30-х годах XII в. были близки к нормам 70-х годов XI в. и за 40 лет особых изменений не претерпели. Процесс их становления, видимо, приходится на начальные периоды княжеской власти в Смоленске — на вторую и третью четверти XI в.
Попробуем рассмотреть в общих чертах прочие княжеские доходы. Полюдье, видимо, особый доход князя, который он не делил с епископией. Я.Н. Щапов даже предполагает, что система его сбора отличалась от других сборов и именно это не позволяло делиться им с церковью[504]. Но, кажется, здесь было иначе: «люди» — свободные общинники[505], полюдье в это позднее сравнительно время — осенний поход князя, именно в те отдаленные уголки земли, где общинники считали себя еще свободными от дани князю, но он уже числил ее по своей разверстке. Не случайно в тех случаях, когда полюдье «просочилось» в Устав Ростислава, дань не упоминается (Копысь, Лучин). Полюдье, таким образом, в 30-х годах выплачивалось только свободным населением. Кто не платил дани, тот должен был отдавать князю полюдье, и наоборот. Полюдье — это «даровая» дань со свободных (вспомним «осеньннее полюдье даровьное» грамоты Мстислава Владимировича и его сына Всеволода на с. Буйцы под Новгородом, 1125–1132 гг.[506]). Наша археологическая карта скоплений древних поселений в Смоленской земле такие уголки, не платившие дани, вполне отражает. Их можно видеть, конечно, более всего в северной части земли; на р. Вязьме, где много курганов, на Лучесе (притоке Межи), на р. Пырышне у с. Оковцы и т. д. (рис. 5)[507].
Сложнее с такими доходами, как «вира» и «продажа» — штрафы за убийство и оскорбление действием. Дедичи, мы видели, платили в Путтино «присно» 6 гривен с виры. Как ее можно было предугадать? Видимо, община иногда, отстаивая независимость от дани и не желая пускать княжеских даныциков, вирников и т. д., откупалась согласием платить виру постоянно. То же и относительно продаж — еще одного вида побора князя с населения.
Князь получал еще «общесмоленские доходы» — «корчмити», «торговое», мыто, гостиную дань, «перевоз», и, наконец, «суждале-залесскую дань» (о которой говорилось).
«Корчмити» — дань с корчем упомянута в Уставе 4 раза. Она взималась на восточных окраинах земли (Путтино), на западных (Копысь), на южных (Прупой) и северных (Лучин), т. е. во всех тех местах, где въезжали в страну со стороны, стояли корчмы с постоялыми дворами. Лишь в одном случае — в самой отдаленной части земли, на территории голядско-вятических земель, корчмари выплачивали точно установленную сумму — полпяты гривны (4,5 гривны, что было связано, видимо, с трудностями контроля, и корчемная выручка была передана на откуп, в остальных — эти доходы зависели от доходов самих корчем).
«Торговое», т. е. дань с торга, упоминается в Уставе всего один раз. Взималось оно в Копыси. Как видно на карте (рис. 6), по цепочке курганов правой стороны Днепра, город этот, расположенный на левом берегу, стоял против ответвления от Днепра 60-километровой сухопутной дороги на Друцк (и далее на Полоцк). Днепр здесь летом мелок, и конница свободно его переходила в XVII–XVIII вв.[508], в осеннее и весеннее время, очевидно, существовал перевоз, дававший князю известный доход. Доход получался с существовавшего здесь оживленного торга и княжеской корчмы. На разнообразие торговых операций, возможно, указывает «громадный» клад арабских монет, найденный вблизи Копыси у д. Застенок в 1901 г.[509]
К «торговому» близка «гостиная дань» — дань за провоз товаров, упоминаемая в Уставе дважды (ее брали в Пацыни на Десне и еще восточнее на р. Болви в Оболви). Вероятно, эта же дань обозначена в источнике сокращенно, как «гость» (получалась в Путтине), а также «мыто» — дань за провоз товаров (в Лучине). Кажется неслучайным, что все эти торговые пошлины взимались на окраинах Смоленской земли, при въезде в страну.
Таковы были доходы смоленских князей исходя из Устава Ростислава Смоленского 1136 г.
Вече и князь в Смоленской земле
Вече хорошо известно на Руси в Киеве и особенно в северных и северо-западных землях, в городах Новгороде, Пскове, Ладоге, Полоцке, Смоленске и т. д. Термин «вече» происходит, возможно, от слова вещать — говорить и связан с совещанием вообще. Оно применялось к самым разнородным явлениям[510]. «Вече» — народное совещание — уходит своими корнями в родо-племенные сходки. Вслед за предшественниками Б.Д. Греков рассматривает его как особый институт и выделяет три его стадии: «догосударственную» (вече в полной силе), «государственную» (эпоха Киевской Руси — вече почти не функционирует) и эпоху феодальной раздробленности (вече набирает вновь силу)[511].
Смоленск входил, как сказано, в северный круг русских городов, существовал уже с IX в., и не приходится сомневаться, что в этом городе вече прошло все три свои стадии. Можно думать, что в докняжеском Смоленске, который был «силен и мног людми», вече было сильным и подчинялось старейшинам, о которых говорит летопись. Аскольд и Дир, оставившие свои следы в Полоцкой земле, возможно, сжегшие и сам Полоцк[512], к Смоленску подступить не решились.
Вече на второй и третьей стадии связано со смоленскими князьями, поэтому нам следует рассмотреть характер княжеской власти в Смоленской земле.
В конце X в. Владимир Святой сменил смоленских посадников, навязанных Смоленску Киевом еще при Олеге (882 г.), своим десятым сыном Станиславом. Сообщение это сравнительно поздних летописей достоверно, так как подтверждается, как уже говорилось, хроникой византийца Иоанна Скилицы (переписанной еще в X в. Георгием Кедриным)[513]. Более чем сорокалетнее его правление в этом городе ничем не ознаменовалось, при нем, очевидно, даже не была снята с кривичей варяжская дань.
Возобновление князей в Смоленске в 1054 г. ознаменовало новую эпоху в истории земли. Как утверждались князья в Смоленске, мы не знаем. Известно лишь, что первые два князя — сыновья Ярослава Мудрого — прокняжили там не более трех лет каждый и потом внезапно скончались, а город был якобы разделен на три части[514], правда, ненадолго. Можно думать, что при этих первых князьях смоленского княжества (оно было организовано лишь теперь) была отстроена и княжеская цитадель выше Гнездовского Смоленска, на высоких отрогах гор левобережья Днепра (место современного Смоленска)[515]. Старый город был силен, и без нее князья борьбы с ним не выдерживали.
«Владельческие судьбы» Ростиславичей подробно изучены А.Е. Пресняковым[516]. Родоначальник их — Ростислав — получил Смоленск в год смерти деда — Владимира Мономаха (1125 г.). Вместе с братом И