. Из Гнездова происходят и восемь (9?) кладов арабских монет, найденных только за последние сто с лишним лет (!), датирующихся X в., т. е. тем же временем, что и весь комплекс[654].
Изучение гнездовских памятников началось с раскопок курганов М.Ф. Кусцинским в 1874 г. и затем продолжалось В.И. Сизовым, В.Д. Соколовым, С.И. Сергеевым, Е.Н. Клетновой, Г. Бугославским и др.
Первые исследователи интерпретировали памятник по-разному. В.И. Сизов, раскопавший 500 курганов, в 1902 г. характеризовал его как чисто славянский, «где возможный варяжский элемент не играл господствующей роли». Среди прочего населения он выделил купцов-воинов — зажиточных людей (захоронение в центральной группе курганов). К этой группе населения он отнес и похороненных в Гнездове варягов. При этом ученый недоумевал: «каким образом такая населенная и промышленная (ремесленная — Л.А.), местность могла остаться незамеченной для древних летописцев?», — и твердо находя, что Гнездово связано со Смоленском, предположил, что Гнездово «было погостом Смоленска и что здесь в Гнездове с древнейших времен развивалась торгово-промышленная жизнь, в то время как Смоленск был только острожком, или крепостью, где сидел правитель («муж княжой»), ездивший на полюдье, или принимавший дань, или товар, с окрестных мест. Население Смоленска, писал В.И. Сизов, было в то время незначительное и только административно-военное, и потому оно не оставило после себя ясных следов. «Основываясь на находках в Смоленске С.П. Писарева, ученый отметил отсутствие с них аналогий с курганными древностями Гнездова[655]. В.И. Сизов полагал, что оба гнездовских городища (Центральное — у самой деревни, при ручье Свинец (Свинка), и другое, расположенное западнее, у р. Ольши) служили укреплениями древних поселков, которые тянулись, судя по курганам, «длинной полосой» у правого берега Днепра[656]. После смерти В.И. Сизова (1904) эту мысль развивал А.А. Спицын: Гнездово — древний Смоленск, который располагался на Ольшанском городище, откуда Олег перенес его на Центральное городище, а при Ярославе Мудром город был перенесен на новое место[657]. Мысль ученых в основном, мы увидим, была верной (но к этому мы возвращаемся лишь теперь). В 1909 г. местным историком Г.К. Бугославским было выдвинуто утверждение, что у Гнездова «не было никакого поселения», ибо это некрополь Смоленска, находящегося на современном месте[658]. Тщательное обследование окрестностей Гнездова А.Н. Лявданским ранней весной 1924 г. позволило установить, что в Гнездове есть обширное селище, где «хорошо виден культурный слой» с посудой, которая «ничем не отличается (…) от большинства керамики Гнездовского могильника». «С открытием селища, — писал А.Н. Лявданский, — становятся более понятными и те случайные находки отдельных вещей и кладов, которые имели место в Гнездове»[659]. Помимо селища ученый определил, что от его керамики не отличается и посуда Центрального и Ольшанского городищ. Таким образом, А.Н. Лявданский был первым, кто установил, что Гнездово — сложный комплекс единовременных памятников, и тем самым поставил всю проблему Гнездова на подлинно научные рельсы. Однако сделав свои поразительные открытия и отвергнув «неосновательное заявление Бугославского»[660], вопрос о взаимоотношениях Гнездова и Смоленска ученый предоставил решать другим. В 40–50-х годах наука была возвращена к Бугославскому (Д.А. Авдусин), и только после кратковременных раскопок селища И.И. Ляпушкиным (1967–1968 гг. рис. 17) взгляды А.Н. Лявданского наконец получили права гражданства (см. раздел «Историография»). Гнездовское селище изучается Д.А. Авдусиным специально, и на его материалах его ученики пишут диссертации[661].
Что же собой представляет древнее население Гнездова? Прежде всего оно было в значительной мере полиэтничным. Помимо пяти десятков курганов с захоронениями норманнов (их было намного более, чем полагает Д.А. Авдусин, так как огромное количество погребений — особенно мужских — этнически неопределимы)[662] и одного — финки с Верхнего Поволжья, в курганах найден ряд погребений с обрядом, напоминающим восточных балтов (типа Акатовского могильника V–VII вв.). От последних, как полагает Е.А. Шмидт, этот обряд воспринят населением, оставившим длинные курганы. Есть и другие захоронения, которые, по мысли того же исследователя, деталями инвентаря напоминают погребения восточных балтов и перенесены сюда как «субстратный» пережиток «ассимилированного местного населения»[663]. Та же картина наблюдается при исследовании гнездовского поселения: «орудия труда, приемы домостроительства, формы керамики имеют широкие аналогии в первую очередь среди древностей балтских и славянских (вероятно, точнее, славянских и балтских. — Л.А.) племен Восточной Европы»[664]. Норманнские древности обнаружены также на гнездовском селище. Исследовавшая его Т.А. Пушкина отмечает, что первоначальный гнездовский поселок был смешанным из славян и скандинавов и лишь к концу X в. «местные балты и пришлые скандинавы были ассимилированы мощным потоком славян»[665].
Занятия населения Гнездова с отчетливостью прослеживаются на материалах как из раскопанных курганов, так и из селища и городища. Остатки земледельческих орудий крайне редки, больше свидетельств о ремесле и торговле. На селище еще И.И. Ляпушкиным было найдено много остатков шлаков, тиглей, литейных форм и незаконченных вещей. Документированы специальности: кузнечное и слесарное дело, ювелирное, стеклоделательное, керамическое производства и др. Ювелиры Гнездова создавали свои изделия, по-видимому, в расчете на местный рынок: спектральный анализ их продукции выявил ряд местных особенностей сплавов, которые частично напоминают сплавы Скандинавии и Прибалтики, Это, возможно, свидетельствует о едином источнике сырья, попадавшего в Гнездово путем торговли[666]. В разноэтничной среде мастеров появлялись изделия «смешанных типов». Клейма гончарной посуды, по предположению Т.А. Пушкиной, указывают на несколько гончарных мастерских[667]. Среди домашних промыслов материалы селища свидетельствуют об охоте, рыболовстве. Есть данные о ткачестве, обработке кости, домостроительстве, изготовлении ладей.
Торговля играла в гнездовском поселении едва ли не первую роль: памятник расположен в начале пути из Днепра на Двину. Здесь, как мы говорили, найдено самое большое количество кладов (и отдельных находок) арабских монет на территории Смоленской земли, и их численность ежегодно возрастает, как и количества импортных вещей. В Гнездове, мы видели, особенно сильна была связь со Скандинавскими странами, а весь характер памятника, как недавно доказано, близок многим поселениям Скандинавии[668].
Социальный состав населения Гнездова выявлен довольно определенно. Как уже показал Д.А. Авдусин, и с ним согласился Т. Арне, гнездовское население делится на три ярко выраженные группы: дружинный, подчинявший себе остальное население и состоявший из двух групп — военных вождей «пока еще племенной дружины» и рядовых дружинников и третьей группы — «воев»-ополченцев[669]. Первая представлена «Большими курганами» с богатым инвентарем вместе с женскими погребениями (по Д.А. Авдусину, рабынями), вторая — курганами с предметами вооружения, поясными наборами, гирьками от весов и весами, третья — самые многочисленные — безынвентарными погребениями в курганах.
Серьезнейший вопрос датировки гнездовского комплекса памятников все еще решается исследователями неоднозначно. В.И. Сизов и А.А. Спицын верно датировали его IX — началом XI в. В работах раннего периода Д.А. Авдусин нижней датой Гнездова считал IX в. и видел этому основания, например, в древностях раскопанного им кургана № 38 (две монеты династии Аббасидов, из которых на одной читается дата 842–843 гг., сердоликовые и хрустальные 14-гранные бусины IX в.[670]). Сейчас исследователь пересмотрел датировки гнездовских курганов и значительно их «омолодил» (подробному рассмотрению, правда, подвергнуты всего три кургана[671]). Основываясь на датировках М.В. Фехнер скандинавских гривен с молоточками Тора (X — начало XI в.), он считает, что IX в. «в Гнездове нет вовсе», курганов первой половины X в. немного, а основная масса насыпей, поддающихся датировке, относится ко второй половине X в., где якобы более всего и скандинавских захоронений[672]. Подобная передатировка гнездовских древностей значительно «облегчает» решение гнездовской проблемы, ибо все скандинавские вещи оказываются несвязанными с варягами IX в., о которых говорит летопись, но на самом деле затемняет его, так как вводит новые неясности и главное, как увидим, не соответствует истине. На IX в. в Гнездове настаивают И.И. Ляпушкин, В.А. Булкин, В.А. Назаренко, Е.А. Шмидт