[673] и др. Как указывают исследователи, определяя датировки железных гривен, М.В. Фехнер рассматривала их суммарно. На самом же деле было необходимо дифференцировать на группы: железные гривны без подвесок, амулеты-подвески в виде молоточков Тора без гривен, гривны с амулетами-подвесками в виде молоточков Тора — и разбирать датировку каждой группы в отдельности[674]. И.В. Дубов отмечает, что в Бирке найдена 51 гривна с молоточками Тора, но город прекратил существование к концу X в., и гривны эти найдены далеко не в поздних комплексах[675]. Он указывает находки этих предметов в довикингских погребениях Швеции (комплекс Вальсгерда 6), датируемый Г. Арвидссоном около 750 г.[676], и приводит ряд указаний на то, что гривны с молоточками Тора в Скандинавии датируются широко — с VIII по начало XI в., заключает, что так они должны датироваться и у нас, и исправляет Д.А. Авдусина в датировке кургана № 15 (10) из раскопок М.Ф. Кусцинского в Гнездове, который датируется не серединой X в., а около 900 г. (как его датировал А.Н. Кирпичников по типу найденного меча)[677]. Как мы видим, по приведенным данным, IX в. в Гнездове присутствует несомненно, что не отрицается также и учениками Д.А. Авдусина[678].
Рядовые жители Гнездова, по-видимому, более всего занимались торговлей, но также и ремеслом. Отмечалось, что поселение это значительно отличалось от древнерусских городов X — начала XI в. как по планировке, так и «по времени существования, а в известной мере и по формам социальной организации». «Появление такого рода поселений обусловлено в первую очередь своеобразием торговли IX–XI вв., охватывающей широкие слои населения». Такие центры возникали на «бойких перекрестках торговых путей» и именовались в Северной Европе «виками»[679]. Идея о сходстве Гнездова с такими «виками», в частности с Биркой в Швеции, Скирингссалем в Норвегии и Хедебю в Дании мне представляется исключительно плодотворной[680]. Это объясняет многое в истории Смоленской земли IX–X вв., всей Руси (и ждет своего исследователя).
Правомерно ли вслед за последними построениями Д.А. Авдусина[681] считать, что в IX–XI вв., на верхнем Днепре всего в десяти километрах друг от друга располагались два огромных древнерусских центра, один из которых — кривичское торгово-ремесленное поселение, где в течение одного столетия (судя лишь по захоронениям!) жило не менее 4–5 тыс. человек, в основном торговцев-воинов, которое было окружено крупнейшим в мире курганным могильником, имело городище (может быть святилище), а другой (только по современному названию!) должен быть летописным Смоленском, который «велик и мног людми» и управлялся старейшинами[682]. Как представляет себе Д.А. Авдусин реальные взаимоотношения предполагаемых им «политического» и «торгового» центров[683], расположенных бок о бок? Знает ли он этому исторические примеры? Не приходится сомневаться, что подобный уникальный симбиоз двух крупнейших центров древней Руси («удвоенный Смоленск») должен был бы играть выдающуюся роль в экономической и политической жизни Восточной Европы и может быть, даже соседних стран X в. Возможно ли, чтобы летописцы не нашли бы случая о нем упомянуть хоть раз? М.Н. Тихомиров первый указал на «малую вероятность» такого соседства (Д.А. Авдусин это место из его труда всегда опускает!) и, не зная об отсутствии в Смоленске слоев IX–X вв., присоединился к тогдашней точке зрения Д.А. Авдусина, что Гнездово — удаленный от Смоленска городской некрополь[684].
«Летописи не знают Гнездова, вероятно, по той причине, — пишет Д.А. Авдусин, почему им мало знакома и вся Смоленская земля со Смоленском» и видит этому основания в том, что Смоленск не упоминается в летописи с 882 по 1015 г.[685] Но летописцу не мог быть мало известен главный город у волоков крупнейшей коммуникации Руси, и причины здесь, очевидно, в ином. Автор также забывает, что Смоленск все-таки неоднократно фигурирует в летописях, Гнездово же — ни разу! «Летописи не знают Гнездова» потому, что именуют его Смоленском! Существование «Гнездовского» Смоленска подтверждается и археологией. Ряд летописей сообщает, что Владимир Святой посадил в Смоленске своего десятого сына Станислава[686]. Этот факт, мы говорили, бесспорен, так как о нем сообщает византийская хроника Георгия Кедрина, в этой своей части восходящая к Иоанну Скилице (XI в.)[687], и известие это, как показал А.А. Шахматов, «заслуживает всяческого внимания» (вероятно, Станислав и умер там в 1036 г.)[688]. Где же был город, которым управлял Станислав? Остается предположить — в Гнездове. И действительно, именно там найдена его тамга![689]
Смоленск «предстает теперь как центр смоленских кривичей, обнесенный, вероятно, какими-то укреплениями (деревянными и небольшими), и не удивительно, что, узнав о его величине и многолюдстве, Константин Багрянородный принял его за большую крепость. Дань в этом городе делилась с варягами и со Станиславом (и через него с Киевом), — город был достаточно богат. Князь же его был слаб, с варяжской данью не боролся, а проезжие купцы по тогдашнему времени вынуждены были блокироваться друг с другом и быть воинами. Не исключено, что соседние Полоцк и Витебск имели то же происхождение, что и Смоленск, правда, пока это лишь предположение.
Все больше раздается голосов в пользу того, что Гнездовский комплекс — остатки первоначального Смоленска IX–X вв., но оснований этому почти еще не приводится[690].
Не обойдем и наименования «Гнездово». Здесь оно встречается в документах сравнительно поздно, но вряд ли случайно, а в нашем толковании приобретает и особый смысл. «Название «Гнездово», — писал М.Н. Тихомиров, — связывается с понятием «гнезда», по-древнерусски, рода. Вероятно, такого происхождения и название одного из древнейших польских городов — Гнезно»[691]. Гнезно — столица древнепольского государства IX в. На денарии Болеслава Храброго (около 1000 г.) есть надпись civitas Gnezdun (город Гнездун), что может быть, подкрепляет эту гипотезу Тихомирова[692]. Гнездовский Смоленск — родоплеменной центр днепровских кривичей с громадным некрополем и может быть святилищем — был в представлении современных ему жителей тоже «гнездом» с названием Смоленск. После переноса Смоленска на современное место весь старый комплекс города стал именоваться Гнездом, и отсюда наименование деревни, которая ныне стоит на месте заброшенного древнего центра[693]. Эту же мысль мы находим у Т. Арне, который не согласился с Д.А. Авдусиным в его требовании возвратиться к Г.К. Бугославскому и придерживался точки зрения А.А. Спицына: «Я предполагаю, что наименование Гнездово возникло после основания теперешнего Смоленска, чтобы обозначить гнездо, из которого развился город»[694]. Впрочем известны случаи, когда старые части городов, когда они не забрасывались, получали и особое наименование другого рода[695].
Не приходится сомневаться, что в таком историческом городе, как современный Смоленск, древности находят постоянно: остатки древних церковных здании и деревянных построек, «россыпи» плинфы и цемянки (по И.Д. Белогорцеву, таких мест в городе 46), деревянные мостовые, саркофаги, гробы в виде «дубовых колод», «каменные трубы» (?), древние вещи и монеты[696]. Классификация всего этого еще ждет исследователя.
Древний Смоленск располагался на обеих сторонах Днепра. На левом возвышенном берегу среди холмов Соборный, Вознесенский, Казанский и Георгиевский протекают ручьи (соответственно): Пятницкий, Воскресенский и Егорьевский. На правобережье возвышается в отдалении от берега Покровская гора и текут ручьи: Городянка, Ильиновский и Курпошевский. Мысль, что древнейшая часть современного Смоленска была на Соборной горе, высказывалась уже давно. И.И. Орловский отметил между Троицким монастырем и этой горой «сухой ров», через который некогда был перекинут якобы подъемный мост[697]. На этой же горе еще в 1902 г. виднелись еще следы вала — ныне лишь небольшое повышение уровня южной части[698].
Культурные отложения на детинце датируются не ранее второй половины XI в. В монгольское время здесь высилось не менее трех каменных построек (из плинф): Успенский собор Мономаха (1101 г.), кирпичное здание со сходом с угла вблизи края детинца и бесстолпная капелла[699].
Дальнейший рост города начался с примыкавших территорий ко рвам детинца. При Мономахе если и был окольный город, то непосредственно за Сухим рвом, и его рельеф всего яснее читается на рисунке Гондиуса 1634 г.