Описываемый 1167 год начался крупным мероприятием: по приказу Ростислава владимир-волынский, луцкий, бужский, гродненский князья и три его сына (Рюрик, Давыд и Мстислав) долго стояли у Канева, ожидая греческие караваны судов для защиты от половцев. В этих заботах прошли весна, лето и осень. В конце 1167 г. Ростиславом был задуман длительный поход к Новгороду для примирения новгородцев с его сыном Святославом. В Чичерске князь провел два дня в веселье и во взаимных подарках со своей дочерью и зятем Олегом Святославичем. Далее следовала своя, Смоленская, земля, его здесь встречали смоляне якобы за 300 верст (такого расстояния от Чичерска до Смоленска, как бы он ни ехал, быть не могло). Несколько ближе к городу встречали его внуки, а затем сам смоленский князь Роман, епископ Мануил и тысяцкий (?) Внезд. Весь город был на ногах: Ростислава помнили и стар и мал: он княжил в Смоленске с огромной пользой для страны — 34 года! Смоленские торжества задержали великого князя на несколько дней, далее он держал путь на Торопец во владения сына Мстислава. Но уже здесь он почувствовал себя нехорошо. Поездка в Новгород была отменена, сын Святослав был вызван к отцу на Луки, куда съехались и все именитые новгородцы. Примирение состоялось, новгородцы клялись держаться Святослава до его смерти, и с новыми подарками старый князь, чувствовавший себя все хуже, повернул в Смоленск. Стало ясно, что он умирает, и сестра Рогнеда уговаривала его остаться, чтобы «лечи Смоленьски в своем ему зданьи». Умирающий понимал, что судьбы стола великого князя зависят от того, где он умрет и будет положен, и требовал везти его скорее в Киев. Ростислав несомненно надеялся привести к присяге киевлян его сыновьям. Его везли кратчайшим путем через домениальные земли смоленских князей на юге страны. Но судьба решила иначе: в селе своей сестры Рогнедине (в волости Заруб, ныне Рогнедино Брянской области), Ростислав подозвал своего покладника[964] Ивана Фролковича (может быть, это Иванко ручечник?) и боярина Бориса Захарьевича и сказал: «Взовита ми Семьюна-попа, ать створить молитву!». Требовался духовник: Ростислав отходил. Летописец подробно рассказывает, как перед смертью молился великий князь, как стихал его голос и по вискам текли слезы. Он умер 14 марта 1159 г.[965] Вместе с ним уходил в прошлое целый мир. Его положили в Киеве «у святаго Федора, в отни ему манастыри» (21 марта). Повествование Ипатьевской летописи о последнем путешествии и смерти Ростислава Мстиславича — одно из самых сильных мест этого источника.
Смоленская земля во второй половине XII — начале XIII в.
Восьмилетнее княжение Ростислава в Киеве было решающим для судьбы Смоленской земли. Пример Полоцкой земли, раздираемой после смерти Всеслава Полоцкого его многочисленными сыновьями, был поучителен. Ростислав посадил в Смоленске своего старшего сына, одного из младших — в Торопце (Мстислава), а остальных постарался наделить землями вне пределов своего фамильного княжения. Так, Святослав оказался в Новгороде, Рюрик — в Овруче, Давыд — в Новом Торге, а затем в Витебске и, наконец, в Вышгороде под самым Киевом. «Владения (смоленских Ростиславичей. — Л.А.), — писал Б.А. Рыбаков, — острым клином спускались с севера на юг, как меч, направленный на Киев. Острием меча был Вышгород в 18 км от Киева, принадлежащий Давыду Ростиславичу и бывший главной стратегической опорой смоленских князей на юге»[966]. Однако при всех неблагоприятных обстоятельствах сыновья Ростиславичи могли вернуться в свое княжество и поделить их домениальные владения между собой. Так в 1161 г. отец возвратил Давыда «Смоленску Романови», тогда же оставив Новгород, в Смоленск через Полоцк бежал Святослав Ростиславич, он и погребен в Смоленске в 1170 г.[967] На эту же возможность возвращения в Смоленск и дележа домена указывает, как увидим, и разгневанный Андрей Боголюбский (1174 г.).
Ростислав ехал в Киев умирать, знал о возможности кончины в пути и, несомненно, высказал волю о престолонаследии. Сыновья его киевский стол вынуждены были уступить своему двоюродному брату Изяславу Мстиславичу — маститому многоопытному сподвижнику их отца. После длительных перипетий 15 мая 1169 г. он и поднялся на киевский стол. Против него сразу же начались интриги, которые приходилось разбирать Ростиславичам. Летом такую интригу они рассматривали в Печерском монастыре. Затем в 1170 г., оскорбленные бояре Петр и Нестор Бориславичи, прогнанные из Киева за воровство их людьми княжеских коней, начали уверять Давыда в Вышгороде, что Мстислав хочет их коварно схватить. «Брате, а про что, а кое вина? А крест к нама ци давно цѣловал?» — недоумевал в Овруче Рюрик. Выдать клеветников Мстиславу Давыд отказался: «а пакы ми кто повѣсть, оже тѣхъ выдамъ?». Пришлось идти на новое крестоцелование, что несколько утихомирило страсти и клевету[968].
В древнерусских землях теперь отчетливо обрисовались три мощные силы: буйный тиран Андрей Боголюбский (Суздаль), Ростиславичи (Смоленск, Новгород и города под Киевом) и Мстислав Изяславич (Киев). Обстановка накалялась. Мстислав блокировался с новгородцами (недовольными Святославом), Ростиславичи — с Боголюбским[969].
Неспокойно было в Новгороде тоже: перемена князей в Киеве придала бодрости новгородцам, они начали тайно собираться по дворам и вести тайные переговоры. Предупрежденный Святослав бежал в Луки, новгородцы бросились в догонку, но князь их укрылся в Смоленской земле, оттуда перебрался на верхнюю Волгу, с помощью Боголюбского пожег Новый Торг, а Роман Смоленский и Мстислав Торопецкий пожгли новгородские же Луки. С включением в борьбу полочан Новгород оказался блокированным. С большим трудом путь к киевскому Мстиславу был найден новгородцами «на Вячка и на Володаря» (через земли в Прибалтике)[970]. Антиростиславичскую политику теперь в Новгороде возглавлял посадник Якун[971]. Приглашенный сын Мстислава Киевского Роман стал новгородским князем только после снятия блокады на пасху 14 апреля 1168 г. Месть новгородцев не заставила себя ждать: они пожгли «Полоцкую волость», не дойдя до Полоцка 30 верст, а ранней весной двинулись к Торопцу «и пожгоша домы ихъ и головъ множество полониша»[972]. Столь блестящая победа над торопчанами, оставшаяся безнаказанной, объясняется выбором момента: «тому же лѣту исходящу на весну» (т. е. как раз в интересующее нас время — Новгородская летопись построена на мартовском исчислении годов[973]), состоялся колоссальный поход русских князей на Киев, в котором принимало участие четыре сына Ростислава: Роман (Смоленск), Рюрик (Овруч), Давыд (Вышгород), Мстислав (Торопец). Летопись дополняет: «С смолняны и с торопцаны»[974]. Разделение на смолян и торопчан показывает, что торопчане имели своего собственного князя (Мстислава Ростиславича). Разграбление Торопца было возможно потому, что Смоленский и торопецкий князья были в отсутствии.
Смоленские князья играли крупную роль в трехнедельной осаде Киева. Нападающие собирались в Вышгороде у Давыда, и оттуда был начат штурм. Киев пал 12 марта 1169 г. Мстислав Изяславич был сменен на киевском столе (вероятно, по воле Боголюбского) Глебом Юрьевичем, но ненадолго: он вскоре умер, ходили слухи, что его, как и Долгорукого, отравили. Можно думать, что Ростиславичи, столь близко стоящие к Киеву и сильные в «Русской земле», согласились на Глеба только благодаря каким-то ответным обещаниям со стороны владимирско-суздальских князей. Действительно, Новгородская летопись сообщает о вокняжении «на святаго Иерофея» (4 октября 1170 г.) в Новгороде Рюрика Ростиславича. Ипатьевская летопись дополняет, что, уходя в Новгород (намного ранее — 8 августа), он передал «волость свою брату своему Давидови»[975]. Овруч, следовательно, Ростиславичи не теряли.
В Новгороде явление Рюрика было воспринято по-разному. Князь сместил посадника Жирослава и заменил Иванком Захарьиничем — конечно, сыном убитого Захария (1167 г.), который «переветь дрьжаще къ Святославу» Ростиславичу[976]. Вероятно, смена посадников связана с отходом Рюрика Ростиславича от союза с Андреем Боголюбским, но и Рюрик долго не продержался, зимой 1171 г. он уже возвращался в свои южнорусские владения.
В Киеве тоже все было непрочно. Взамен умершего Глеба, Ростиславичи (без участия уже Боголюбского) пригласили внука Изяслава Мстиславича Владимира Дорогобужского, тот тайно перешел в Киев, но прокняжил лишь 4 месяца: в июне 1171 г., в «русальную неделю», он вдруг «занемог» и скоропостижно умер. Возможно, и его постигла участь Долгорукого и Глеба.
В 1173 г. еще можно было говорить о равновесии сил. Было решено посадить на киевский стол старшего Ростиславича — Романа из Смоленска, а стол в Новгороде Рюрик освобождал для сына Боголюбского Юрия. Встреча Романа в Киеве (июль 1174 г.) была обставлена крайне торжественно — с крестами и хоругвями и всем высшим духовенством. Слава отца в Киеве была еще необычайно сильна. Через Смоленскую землю, где сидел Ярополк Романович, в 1173 г. возвращался Рюрик, на Лучине, как мы помним, у него родился сын, получивший этот город в свое владение.
Дружба победителей Ростиславичей и суздальского князя долго продолжаться не могла: они явно с каждым годом усиливались. Андрей начал «вины покладывати на Ростиславичей» и требовать выдачи убийц Глеба. Их отказ вызвал его необузданный гнев: «не ходиши в моеи воле сь братьею своею, — писал он Роману, — а поиди с Киева, Давыд исъ Вышгорода, а Мьстиславъ из Белгорода! А то вы — Смоленскъ! А там ся подѣлите!» Угроза была сильна, Роман вернулся в Смоленск, но остальные Ростиславичи уйти отказались. В Киев вошел брат Андрея Всеволод. Ростиславичи еще надеялись уговорить суздальского князя миром. Из их обращения к этому князю мы узнаем, что после смерти Ростислава Ростиславича предложили ему союз на базе вассалитета: «Брате! Въ правду тя нарекли есмы отцомь собѣ и крестъ есмы целовали к тобѣ и стоимъ въ крестьномъ цѣлованьI» (…) Андрѣи же отвѣта имъ (не) вьда»