ющего вида, непонятным сооружением с вращающейся плоской панелью и старым русским трехцветным флагом на высоком флагштоке. Но выпущенные колеса «Фридриха» уже чиркнули по металлическим плитам сборного покрытия, Гейдрих выключил мотор, и постепенно замедляющийся мессершмигт покатился по полосе прямо к группе бегущих ему навстречу солдат в незнакомой военной форме.
В этот момент Гейдрих подумал, что первая часть его плана успешно выполнена, теперь осталась сущая мелочь — показать пришельцам из будущего, что живой и добровольно сотрудничающий он будет им полезней, чем мертвый или переданный в руки большевиков.
1 сентября 1941 года. 17:25. Брянская область, райцентр Сураж.
Учительница немецкого языка и дворянка Варвара Ивановна Истрицкая.
— Варвара Ивановна, — сказал мне начальник разведки экспедиционных сил полковник Семенцов, — сегодня, пожалуйста, задержитесь на службе. К нам везут очень важного клиента, который нуждается в экстренном допросе. Если вы голодны, то у вас еще есть четверть часа, чтобы перехватить чего-нибудь в буфете и вернуться на рабочее место. Одним словом — одна нога здесь, другая тоже здесь.
Как говорила моя подруга из будущего Марина Андреевна: «Именно такой образ жизни и приводит к преждевременному гастриту и язвам. Кушай быстро, кушай всухомятку, кушай не в одно и то же время — и больничная койка вперемешку с мучительными болями тебе обеспечены…». Но что поделать, если я сама напросилась на такую службу с ненормированным рабочим временем… но зато тут хорошо платят, и уже на свой первый аванс я смогла накупить в «Военторге» потомков столько всякой всячины, что мама чуть не упала от вида всего этого в обморок. А как же иначе — ведь тащить пакеты, кульки и свертки мне помогали сразу трое парней.
Одним словом, быстро, просто стремительно, перекусив, я торопливо допила свой стакан какао, и, цокая каблучками, взбежала по лестнице на второй этаж, где в комнате для допросов меня уже ждал полковник Семенцов и молодой юноша-сержант по имени Сергей, который вел протоколы допросов, несмотря на то, что все фиксировалось на аудио-видео записи. И я пришла как раз вовремя. Через окно было видно, как к зданию штаба подъехала бронированная легковая машина потомков, которую они называют «Тигр», и оттуда двое крепких бойцов вывели худого высокого человека в немного помятой черной форме.
— Жирный нам, однако, попался сегодня лосось, — в предвкушении потер руки полковник Семенцов, как будто и в самом деле собирался съесть этого пленного.
— Да какой же он жирный, Павел Сергеевич, — наполовину в шутку, наполовину всерьез возразила я полковнику Семенцову, — вы посмотрите на него — кожа да кости, и нос торчит, как плавник. И не понимаю — чему вы так радуетесь? Он же эсесовец — а значит, упрямый и злой как собака. Помните того унтерштурмфюрера? Сколько вы с ним мучились, а заговорил он только после укола…
— Варенька! — воскликнул неожиданно развеселившийся полковник Семенцов, — жирный этот эсесовец не свои телом, а тем, что мы можем из него выжать. Поверьте, тем, что мы с него возьмем, можно будет намазать не один бутерброд. И вообще, этот тип не такой храбрый и упрямый, как вам это кажется. Он, можно сказать, сам сдался нам в плен, но весь цимес даже не в этом, а в том, как этого персонажа зовут. Это, собственной персоной, начальник главного управления имперской безопасности группенфюрер СС, то есть генерал-лейтенант, Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих, чтоб ему было пусто. То ли третий, то ли четвертый человек в Рейхе — и у нас в гостях. При этом надо понимать, что он сам, добровольно, перелетел на своем мессершмигте через линию фронта и, совершив посадку на нашем аэродроме, добровольно сдался к нам в плен.
— Ничего не понимаю, — сказала я, — как же это получается, что такой важный человек — то ли третий, как вы сказали, то ли четвертый человек у фашистов — вдруг сам перелетает через фронт и сдается в плен?
— Варенька, — уже серьезно спросил Семенцов, — вам такая фамилия «Гесс»
В ответ я только замотала головой, потому что не знала никакого Гесса.
— Ох, — вздохнул полковник, — это такая важная персона в окружении Гитлера, которая накануне нападения Германии на СССР на самолете перелетела в Англию с целью сдаться британским властям и предложить им варианты действий — от временного перемирия до совместного нападения на СССР. Черчилль посадил этого Гесса в тюрьму, где он сейчас и сидит. Если Гейдрих, подобно Гессу, привез нам предложения, от которых нельзя отказаться, то это значит, что там, в Берлине, уже поняли, насколько близко к их задницам подкрался суровый Полярный Лис, и, отчаянно не желая признавать реальность, заслали к нам этого Гейдриха с предложением договориться.
Я не поняла и половины из того, что мне говорил полковник Семенцов, особенно про полярного лиса, но главное все же уловила, и потому спросила:
— И что, Павел Сергеевич, вы действительно будете договариваться с этими фашистами?
— А вот черта с два, — ответил полковник, — никаких переговоров. Нацизм — это такой зверь, который хорош только мертвым. Впрочем, наше начальство может поморочить Гитлеру голову видимостью таких переговоров, но и видимость штука рискованная, потому что даже видимости такого поворота народ не поймет — ни здесь, ни там, у нас. А сейчас т-с-с, формальности в канцелярии закончены и клиента уже ведут к нам бриться.
Мне, сказать честно, с одной стороны, было интересно посмотреть, каков он из себя — третий или четвертый человек в Рейхе, а с другой стороны, от ожидания прихода этого Гейдриха мне было боязно и немного противно. Не выветрились еще страх и отвращение, навеянные немецкой оккупацией. И вот открылась дверь — и вошел высокий, худой как цапля, лощеный персонаж с прилизанными светлыми волосами, на лице которого, подобно горному пику на равнине, выделялся огромный, немного помятый румпель горбинкой. Очевидно, в недалеком прошлом его и так не вызывающее симпатий личико кто-то попытался отрихтовать с помощью кулаков[25].
— Садитесь, — полковник Семенцов указал визитеру прикрученный к полу вращающийся стул, — давайте начнем с самого простого — назовите мне свои фамилию, имя, звание и цель прибытия на территорию, контролируемую нашими войсками. Только не надо мне заливать о том, что вы тут оказались совершенно случайно или что вас силой заставили перейти линию фронта.
Голос эсэсовца был похож на хриплое воронье карканье.
— Я Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих, прибыл к вам со специальной миссией по личному поручению фюрера германской нации, — заговорил он, но тут же поправился, — но по здравому размышлению и будучи человеком более трезвомыслящим и более информированным, чем фюрер, я решил не выполнять никаких его поручений, а вместо того предложить свои услуги ловкого и опытного в политике человека вам, русским из будущего.
Выслушав мой перевод, полковник Семенцов некоторое время обалдело молчал, а потом под почти беззвучное хихиканье сержанта Сергея выдал:
— Окуеть, Варя, ты только послушай — этот тип с окровавленными по локоть руками прибыл предложить нам свои услуги! Я сейчас запрыгаю от счастья, а потом заплачу от восторга. Только переводить этого не надо. Лучше переведи вопрос о том, чем, по его, Гейдрихову мнению, такой ловкий и опытный в политике человек, как он, может быть полезен нам, пришельцам из будущего, в этом мире привыкшим решать все вопросы ударом лома? Ведь мы воюем, а не плетем политические интриги, и грубая вооруженная сила на нашей стороне, это он тоже должен понимать. Военный крах третьего рейха — это вопрос времени, и этого времени нам потребуется не так много, максимум год-полтора. Единственная информация, которая нас интересует в настоящий момент, относится к расстановке войск и к ближайшим планам германского командования. И все. Планы медведя на будущее нас не волнуют. Коврик на полу — вот его будущее.
Я перевела эти слова, и Гейдрих, до того прямой как палка, ссутулился и как-то обвис, будто из него злостно выпустили воздух. Он-то и в самом деле подумал, что русские из будущего обрадуются его предложению сотрудничать, а над ним тут начали откровенно глумиться, как над юродивым, возомнившим о себе бог весть что.
— Ну, тогда, — произнес Гейдрих, уже теряя почву под ногами, — я могу дать вам характеристики на всех сколь-нибудь значимых партийных функционеров и германских государственных чиновников.
— А зачем? — пожал плечами Семенцов, — Если нам понадобится хоть что-нибудь узнать, то мы заглянем в архивы, только и всего. Конечно, можно кое-что уточнить, но эта задача далеко не первостепенной важности, поэтому именно сейчас это совсем не интересно.
— Но почему же? — вскричал Гейдрих, — почему вам это не интересно? Архивы никогда не бывают полны настолько, чтобы это удовлетворяло людей нашей с вами профессии. Война рано или поздно кончится, и вы захотите узнать, кому из политиков и чиновников можно доверять, а кому нет.
— А потому, — ответил Семенцов, склонившийся опираясь руками на стол, — что мы ведем войну с государством, руководство которого планировало уничтожить большую часть нашего народа, а тех, кто выживет — превратить в своих рабов. На такой войне не может быть никаких интриг, прощения и человеколюбивого сожаления об убитых врагах — без разницы, носили они оружие или нет. В конце концов, вскрытие покажет, кто из вас и в чем был замаран. Вы пошли на переговоры и сотрудничество только тогда, когда увидели, что на вас пошла войной сила, против которой вы ровным счетом ничего не можете поделать, но которая сама, в свою очередь, способна сделать с вами все, что пожелает. Никто не будет с вами разговаривать, потому что переговоры с последователями вашего фюрера являются ужасной мерзостью и способны запачкать карьеру любого политика, который на них решится. Даже в Германии нашего времени, попади вы туда, от вас будут шарахаться как от прокаженного, не говоря уже о других странах. А хотите, мы депортируем вас живого и здорового прямо в Израиль? Вот там обрадуются вашему унижению.