Хадидиан, зоолог до мозга костей, предпочитал относиться к крысам беспристрастно:
– Строго говоря, крыса – наименее изученное из животных.
– А что там можно изучать?
– Насколько велики их участки обитания. Насколько они социальные животные. Как устроены их группы. Мы ничего не знаем об их поведенческом репертуаре.
Отчасти из-за этого, а отчасти потому, что людям не удается предугадать действия крыс хотя бы на шаг вперед, по словам Хадидиана, “нынешние методы контроля над крысиными популяциями немногим отличаются от средневековых”. “Обычное следствие истребления крыс – это довольно быстрое восстановление численности популяции до прежнего или даже чуть более высокого уровня”, – объяснил он.
Но кое-что мы все-таки знаем – например то, что крысы живут в городе лишь потому, что там живут люди. Их вездесущесть многое говорит о нас самих. Если бы мы были чистоплотнее, рядом с нами не жили бы ни крысы, ни еноты. И те, и другие – оппортунистические всеядные: едят все, что сумеют найти. И вот удача: встретить людей, которые оставляют обилие съестного в своих домах и мусорных баках. Крысы едят все, что можно съесть, и ради пищи могут прогрызать даже свинцовые трубы. Они с одинаковым удовольствием могут отобедать небольшим беспозвоночным – или орехами и фруктами. Правда, больше всего они любят сладкую калорийную пищу с высоким содержанием белка. Как и мы, крысы едят острую пищу – преодолев первоначальное и вполне понятное отвращение к ней.
Мы даже подкармливаем крыс. Предполагается, что лакомства, которыми горожане прикармливают белок, предназначены для белок. В каждом районе есть один или несколько жителей, которые регулярно снабжают животных, в первую очередь белок и птиц, корками, орехами и семечками. Эти люди разбрасывают лакомство, сидя на лавочке, или, как Гензель и Гретель, бросают крошки на дорогу во время прогулок. Но именно крысы, выходящие на улицу после того, как белки и люди устроились на ночлег, пожинают вкусные плоды человеческого поведения.
Вследствие пищевых пристрастий крыс и нашей привычки их подкармливать они живут везде, где живем мы. Если вы читаете эту книгу в городе, то почти наверняка менее чем в 400 м от этого места живет крыса – не пробегает мимо, а именно живет: устраивает нору и заводит семью. Изучение крыс в Балтиморе показало, что активность крыс, как правило, ограничена одним кварталом или переулком. По мере того, как новые поколения рождаются и покидают родительское гнездо, формируются крысиные “районы”, где участок размером с одиннадцать городских кварталов служит домом для множества родственных крыс. Мы создали инфраструктуру, которая прекрасно их поддерживает. Крысам очень нравится шахматное расположение улиц, потому что так проще ориентироваться в пространстве. Крыса может картировать свою личную территорию на основе запахов: вот участок, обработанный моющим средством, вот дорожка, протоптанная людьми, гуляющими с собаками, а вот место, куда люди выходят курить.
Во время прогулки я постоянно замечала ловушки для крыс. Но ни теперь, ни прежде я ни разу не видела в ловушках животных. Они недоверчиво относятся к новым предметам – они неофобы, – и этим, по крайней мере отчасти, объясняется то, почему их так сложно поймать: крыса чует другую крысу, сидящую в черном ящике. Любую новую пищу они пробуют на зуб, прежде чем проглотить кусок, которым можно отравиться. В тот вечер я заметила крысу, которая, принюхиваясь, устремилась к другой крысе – и вдруг обошла ее стороной. Учитывая то, что крысы умеют различать запахи, исходящие из чужого рта, эта крыса, возможно, встретилась с менее сообразительным и удачливым сородичем.
Мы снова были на улице одни: животные куда-то делись. Хотя подземные коммуникации очень популярны у животных, в городе есть обширные территории, лежащие над поверхностью земли. Я спросила Хадидиана, чем отличается Нью-Йорк, по которому мы гуляли, от Вашингтона или Балтимора, где он наблюдает за городскими животными. Он не колебался с ответом: “Здесь все здания гораздо выше. В Вашингтоне нет домов выше двенадцати этажей, потому что власти не хотят закрывать вид на исторические здания. А здесь здания, по сути, – настоящие утесы”.
Мы посмотрели вверх.
Словно подтверждая слова Хадидиана, стая голубей слетела с краснокирпичного насеста, нависавшего над Амстердам-авеню. В тот момент, когда птицы, казалось, должны были сесть на крышу грузовой фуры, они взмыли и скрылись за углом.
Биологи не знают точно, зачем голуби – и птицы вообще – время от времени взмывают в небо целой стаей. Возможно, так они ищут пищу, спасаются от настоящего или предполагаемого хищника либо просто разминают крылья. В любом случае “стайный полет” – одно из самых прекрасных зрелищ, доступных в городе любителю природы. И его можно наблюдать каждый день, даже каждый час, во всех городских районах – в богатых и бедных кварталах, над пустырями и между небоскребами. Например, прямо сейчас, когда я это написала, я заметила боковым зрением движение: на фоне светлого неба за высокими окнами Колумбийского университета стая голубей пролетела изящной дугой и расселась на карнизах.
Такое стайное поведение определяется как “кружение и вращение”, хотя даже любитель может заметить, что эти слова довольно плохо описывают динамику полета. Группа из тысяч европейских скворцов образует темную тучу, которая пульсирует, постоянно изменяя форму (это называют мурмурацией). Стаи из десятков голубей проносятся, будто по невидимым американским горкам, в 3–9 м над землей, следуя по невидимой нам извилистой, ухабистой дороге.
Биологи и другие люди, интересующиеся эмерджентным поведением – поведением группы, которое не определяется ни одним из ее членов, – указывают на существование нескольких характеристик, свойственных всякому стайному полету. Это полет строго координированного типа, который отвечает определенным правилам. Отдельные птицы, поднимаясь в воздух, нередко увлекают за собой стаю, однако когда стая уже в воздухе, лидера у нее нет. Птицы могут осуществлять стайный полет в любое время дня, но обычно они делают это в сумерках или перед закатом, когда устраиваются на ночлег. Внутри стаи птицы держатся друг от друга на расстоянии, равном по меньшей мере размаху крыльев, хотя на периферии стаи они могут группироваться плотнее, чем в центре. В длину и в ширину стая больше, чем в толщину: она образует всего один слой. Во время маневров группа осуществляет повороты с равными радиусами. Иными словами, когда стая поворачивает влево, то это происходит не потому, что налево поворачивает отдельная птица. Птицы в передней части стаи летят по слабоизогнутой дуге и в результате оказываются на правой стороне группы. А птицы, летящие слева, оказываются на ведущем краю. Когда стая голубей планирует по воздуху, птицы движутся под острым углом к горизонтали: это придает стае стабильность, особенно на ветру. Неудивительно, что голуби так ловко летают по открытым всем ветрам “долинам” города.
Глядя на то, как птицы парят, падают и взмывают, я почувствовала, что становлюсь немного счастливее, просто наблюдая за ними. Я подумала, что определить функцию такого поведения, возможно, так сложно отчасти потому, что оно совершенно не функционально. А самое нефункциональное поведение, которое наблюдается у млекопитающих и большинства позвоночных, – это игра. Может быть, птицы парят просто потому, что коллективный полет без определенной цели просто приятен?
Когда долго смотришь на эти птичьи игры, траектории, по которым они следуют, становятся почти осязаемыми. Если представить себе город, каким его видят птицы, то он будет выглядеть как утесы, перемежающиеся ущельями.
“Когда смотришь на все это, – объяснил мне Хадидиан, указывая на здания, – вспоминаешь об экологии утесов. На любом здании есть «ветровая тень»: незначительные участки, куда не проникает ветер. Этих участков не касается эрозия, которая затрагивает большую часть структур или поверхностей”. В результате, хотя здание в целом выглядит негостеприимным, стена может поддерживать целую экосистему. На утесах также есть микроместообитания и участки с микроклиматом, и они дают приют огромному количеству специализированных растений и животных.
Утес – это, как правило, высокая отвесная скала с плоской вершиной. Иными словами, его форма почти совпадает с формой многоэтажных домов. На естественном утесе множество мест для жизни. На поверхности скалы живут водоросли, в расселинах селятся небольшие растения, на полках скальных склонов накапливается растительный мусор и то, что на нем растет, – и все это привлекает животных, беспозвоночных и позвоночных, которые питаются растениями. То же относится и к зданиям: многочисленные растения-оппортунисты живут на пористом камне, в углублениях между камнями или в сломах камней, в стыках кирпичей или кусков мрамора, камня или стали. А на вершине вполне могут оказаться хищные птицы, свившие гнездо на карнизе или в нише.
Или под кондиционером. Соколы, ястребы, даже орлы довольно обычны для городского неба. Они строят гнезда на колокольнях соборов, на башнях мостов и (самый известный случай) на карнизе здания на Пятой авеню, напротив Центрального парка. Животные, здания и экология зданий (рукотворных утесов) – все это демонстрирует удивительное сходство с утесами естественными. Среди животных, обитающих на скалах, есть мыши, белки, хищные птицы, еноты, дикобразы… Звучит знакомо? Кто-то даже наблюдал, как на скалах кормятся и размножаются койоты – а койоты являются одними из последних переселенцев в города. На городских “утесах” пока нет медведей, рысей и горных козлов. Но кто знает, что будет дальше!
Некоторые экологи даже предложили “гипотезу городских «утесов»”: городские крысы, мыши, летучие мыши, голуби и растения произошли от обитавших на утесах древних крыс, мышей, летучих мышей, голубей и растений. Останки ископаемых людей, начиная с Homo erectus, находят в пещерах у основания скал. Поскольку со временем наши предки переместились из пещер в укрытия из дерева, стали и камня, животные могли просто переселиться вместе с нами. Люди живут в “бетонных или стеклянных подобиях пещер, ущелий и покрытых осыпью склонов, в которых обитали наши предки”, – пишет автор теории Дуг Ларсон. Скалы поддерживали жизнь видов, которым приходилось приспосабливаться к необычным условиям. Адаптивность им очень пригодилась, когда они последовали за людьми, и оказалась достаточно гибкой, чтобы они смогли питаться нашей пищей и жить внутри или снаружи наших жилищ.