Был лишь один элемент, с которым столкнулись мы с Кентом и который не учли специалисты по стайному поведению. Это простой факт существования других роев: на улице всегда есть люди, идущие в обратную сторону. У городских пешеходов есть особые навыки.
“Любопытно наблюдать, как люди из пригородов ведут себя в метро, – сказал Кент. – Они идут сквозь толпу как танк”. Их сразу можно отличить от “местных”. Они пробиваются вперед, но это только затрудняет движение, и в результате толпы гостей образуют заторы. “Но мы-то знаем город и можем…” – и Кент ловко уклонился от идущего навстречу пешехода.
Этот маневр можно обозначить как “шаг и уклонение”. Если движение на тротуаре плотное и столкновение кажется неизбежным, мы выполняем танцевальную фигуру из двух шагов. Продолжая идти вперед, мы слегка поворачиваемся в сторону, выставляя вперед плечо, а не нос, и таким образом делаем шаг не вперед, а вбок. Мы поворачиваем корпус, втягиваем живот и благодаря этому в большинстве случаев лишь слегка задеваем других людей (когда это все-таки происходит, мы прижимаем руки к телу и отворачиваем лица друг от друга).
Маневр был описан учеными в результате бессчетного количества часов наблюдений за людьми. Некоторые смельчаки в поисках данных даже сами выходили на улицу. Они начинали с вечно оживленной Сорок второй улицы между Пятой и Шестой авеню в Среднем Манхэттене и ходили туда-сюда, стараясь вести себя естественно, но при этом специально не отступали в сторону при встрече с другими пешеходами. Люди, с которыми они неизбежно сталкивались, воспринимали это как нарушение пешеходных правил – потому что исследователи не выполняли свои обязанности по уклонению. В 70-х годах, когда проводились некоторые из указанных исследований, самым обычным результатом была довольно безобидная ругань: “Ты что, ослеп?” Даже не сознавая, какие правила позволяют нам избегать столкновений с людьми, мы сразу же замечаем, когда другой эти правила нарушает.
Есть и иные поправки, которые городские пешеходы делают на окружающих. Когда пути двух пешеходов пересекаются, одна из сторон замедляется – может быть, на пятую долю секунды, – чтобы оба смогли дальше идти в том же направлении. Если сзади кто-нибудь быстрым шагом нас нагоняет, мы отклоняемся вправо или влево, чтобы дать пройти. Мы с Кентом наблюдали, что иногда такое приспособительное поведение бывает более явным. Навстречу нам по узкому участку тротуара шла пара, державшаяся за руки. Ожидая столкновения с ними, я прижала руки к телу и продолжала идти вперед. Тогда мужчина быстрым танцевальным движением передвинул спутницу, поставив ее перед собой, чтобы гуськом пройти мимо нас. Мужчина, который шел за ними, ступил в клумбу, чтобы пропустить нас, и оставил в грязи отпечаток.
Даже те, кто останавливается посреди тротуара, приспосабливаются к другим пешеходам. Съемки Уайта показали, что люди в городе (не только туристы) часто останавливаются поболтать в гуще людского потока. Пешеходы, занятые разговором, который заставляет их идти медленнее или даже совсем остановиться – например, приветствуя приятеля, которого давно не видели, произнося слова прощания или отвечая на реплику, – оказываются прямо на пути у других. Как ни странно, эти другие – пешеходы, испытывающие неудобства, – плавно обходят их, как косяки рыб, обтекающие риф. Возможно, камеры исследователей стояли слишком далеко и не уловили проклятий. Однако вероятнее, что городской пешеход, двигающийся к своей цели, просто огибает людей на тротуаре, как обошел бы неодушевленное препятствие: никому не придет в голову обругать фонарный столб.
Все эти танцевальные па действенны по одной причине: мы постоянно смотрим – вперед и друг на друга. Мы делаем это не просто чтобы посмотреть, кто идет перед нами; мы постоянно, непрерывно осматриваемся, чтобы рассчитать, как должны двигаться относительно окружающих нас людей. Мы постоянно поворачиваем голову, поглядывая на тех, кто сзади и по сторонам. Когда голова направлена вперед, мы изучаем пространство перед собой. Наши глаза совершают саккадические движения. Находясь внутри длинной овальной защитной зоны, которая начинается от наших ног и простирается вперед примерно на четыре плитки тротуара, мы быстро отмечаем направление и скорость всех, кто направляется в нашу сторону. Мы также мельком оглядываем лица других людей и понимаем, смотрят ли эти люди вперед, как и мы сами – на свои длинные защитные овалы, – или на что-нибудь странное либо опасное, что может находиться у нас за спиной. Направление взгляда и наклон головы несут информацию. Чаще всего люди смотрят туда, куда они идут, то есть перед собой. Но, увидев пункт назначения, они устремляются в его сторону. Если кажется, что человек вглядывается в дверь здания, стоящего ниже по улице, то это скорее всего означает, что он туда и направляется. Можно также посмотреть на его голову: мы делаем опережающие движения головой, когда собираемся повернуть за угол. Наша голова опережает тело на 8° и на семь шагов, будто она торопится миновать поворот. Посмотрите на голову пешехода, и вы сможете с точностью до шага предсказать его маршрут. Мы знаем это без подсказки и даже не осознаем свое знание.
Важная роль, которую играют эти взгляды в успехе всего танца, становится заметна, когда в дело вступает относительно новый вид пешеходов: люди с телефонами. Их повадки во время разговора изменяют динамику людского косяка. Теперь уже нельзя сказать, что каждая рыба в глубине своего древнего мозга понимает, где находятся остальные члены косяка. Люди, разговаривающие по телефону, даже не особо используют свои рыбьи мозги: все их внимание направлено на человека, с которым они беседуют. Они не замечают, когда кто-либо подходит слишком близко; они забывают наблюдать за своими защитными овалами и отступать в сторону, чтобы избежать столкновения. Они уже не следуют правилам, благодаря которым перемещение по оживленному тротуару протекает плавно: они не выравнивают свое положение относительно других (постоянно отклоняются от курса); не избегают столкновений (и часто сталкиваются); не проскальзывают между другими людьми (а натыкаются на них). Они более не соблюдают общественный договор о правостороннем движении и петляют по полосам пешеходного движения. Люди, сочиняющие эсэмэс, ничуть не лучше, а обычно и хуже: они даже не поворачивают голову перед тем, как повернуть, а идут, ссутулившись и уставившись на свои большие пальцы, набирающие сообщение. Я подозреваю, что если реконструировать маршрут говорящего по телефону человека и синхронизировать его с разговором, можно понять, как тот прошел: прямолинейные вопросы и ответы соответствовали бы движению вперед; смена темы и уход от прямого вопроса соответствовали бы зигзагообразному движению из стороны в сторону.
Интересно, что не все аспекты поведения человека в толпе зеркально отражают роевое поведение животных. На первый взгляд, кузнечики Anabrus simplex и пустынная саранча замечательно взаимодействуют между собой, маршируя в одном направлении в составе караванов длиной несколько километров. Но они не просто взаимодействуют. Они еще и занимаются каннибализмом. Оказывается, один из способов обеспечения плавного движения роя – пытаться съесть животное, идущее впереди вас, и при этом не быть съеденным животным, идущим за вами. Поэтому не сразу ясно, идут животные вместе или спасаются друг от друга.
Коллективное поведение некоторых представителей пустынной саранчи очень полезно для роения. Существует нейропсихологический механизм, который объясняет, что именно заставляет одинокую саранчу искать общества. Коллективное поведение этих насекомых коррелирует со значительным повышением содержания серотонина в центральной нервной системе. У человека серотонин участвует во многих аспектах поведения, включая групповое. Некоторые из самых обычных современных антидепрессантов модулируют действие серотонина, увеличивая его количество в нашем мозге. Предположительно, повышение количества серотонина также позволяет нам спокойно двигаться в составе роя из представителей нашего вида – а в некоторых случаях даже воспринимать это как награду.
Выбравшись на следующем перекрестке из своей пачки, я огляделась. Кент как раз осматривал противоположную, западную сторону улицы. Я восприняла это как приглашение. Я слегка изменила направление, и мы вместе перешли через дорогу, не обменявшись ни словом.
Нужно сказать, что мы перешли дорогу не по пешеходному переходу. Истинного жителя Нью-Йорка можно легко вычислить в другом городе, потому что он делает то, что спонтанно сделали мы: зевая по сторонам, перешли улицу. На проезжей части я посмотрела вверх, на кабину грузовика, который ехал прямо на нас. Водитель решил не сбивать нас и сбросил скорость.
Только что произошло два классических уличных события: одно историческое, а другое психологическое. Историческое событие заключалось в том, что мы поддержали гордую городскую традицию переходить дорогу где нам заблагорассудится. Фраза “идти, зевая по сторонам” была впервые применена сто лет назад для описания поведения пешехода, не привыкшего и не подготовленного к безопасному передвижению по городу. Это было одно из множества слов с умеренно негативным оттенком, которыми обозначались неумелые пешеходы. В статье 1924 года в “Нью-Йорк таймс” упоминались “виражисты, которые поворачивают круто, не предупреждая об этом”, “бегуны, которые бросаются к цели и затем обратно”, “ретроактивные пешеходы, которые движутся как крабы”, “идущие по левой стороне растяпы”, “флегматики”, а также “те, кто бежит, бросаясь из стороны в сторону”. Все это категории людей, заслуживающих осуждения за хаос на дорогах и тротуарах. Фраза “ехать, зевая по сторонам” не прижилась, хотя ее и предлагали многие зевающие по сторонам пешеходы, которые видели в быстрой езде по улицам настоящую угрозу.
Переход улицы в неположенном месте – это нарушение правил дорожного движения, однако я охотно это делаю. Свое поведение я аргументирую тем, что, переходя дорогу в нарушение правил, слежу за своими действиями внимательнее, чем тогда, когда бездумно следую сигналам светофора. Здесь есть психологический компонент: внимание. Кент согласился со мной: “Вы находитесь в большей безопасности, потому что принимаете решения на основе зрительного контакта”.