Но сегодня они и не заметят, что со мной что-то не так. Я буду хорошей, умной доченькой, которую он с таким удовольствием демонстрирует остальным. И кто знает, может, если сегодня все пройдет как по маслу, я получу обратно ноутбук, а отец позабудет о своих безумных планах.
Я подошла к отцу Бернарду и пожала ему руку.
– Рад снова увидеться, Одри, – сказал он с улыбкой, но глаза его совсем не улыбались; он смотрел серьезно.
Анна удивленно изучила мой наряд. Разумеется, она тут же заметила, что я не накрасилась, это же Анна. Я с любопытством взглянула на отца, но тот делал вид, что слишком занят вином, чтобы заметить вопросительный взгляд Анны.
Франциска вошла в столовую с омаровым биском. Отец налил вина и мне тоже, полбокала пино-гри. Он всегда показывал этикетку перед подачей. Из вежливости, а также в образовательных целях: учиться винной культуре – это часть воспитания, как он всегда говорил, но на этот раз по его взгляду было понятно, что он предпочел бы вылить мой бокал в вазу с розами.
– Как дела в школе? – спросил отец Бернард, проглотив очередную ложку супа.
– Все отлично, – ответила я. – Но я прикладываю к этому немало усилий, как вы заметили. Прошу прощения за это.
Я была рада, что он пришел. Если папа начнет говорить о лечении, я могу попробовать склонить отца Бернарда на свою сторону. Анна бы никогда, никогда не стала бы делать то, с чем не согласен ее духовный наставник, как она его часто называла. Сегодня она и отец Антонио были моими союзниками.
Моя рука застыла где-то на полпути от тарелки ко рту: я что, правда, мысленно назвала его Антонио? Боже, ну не надо, взмолилась я. Не здесь. Не сейчас. А своему альтер эго из семнадцатого века я строго сказала: «Потерпи, ладно? Если эти видения что-то значат, если ты хочешь, чтобы я что-то для тебя сделала, сейчас тебе лучше оставить меня в покое, иначе мы обе пожалеем».
Я собрала всю волю в кулак и попыталась быть здесь и сейчас. Я налила большой стакан холодной воды и пододвинула бокал с вином к папе.
– Хочу иметь ясный ум, чтобы доделать уроки.
– Повезло же вам с дочкой, – заметил отец Бернард.
На закуску у нас были рулетики из семги. Франциска здорово потрудилась: в ломтики копченой рыбы она завернула мусс из свежего лосося и перевязала их стебельками шнитт-лука. При других обстоятельствах я была бы в полном восторге – по совету Александра, я слежу за количеством углеводов и стараюсь есть рыбу минимум два раза в неделю, чтобы кожа оставалась упругой, – но сегодня ничего не лезло в горло. Я пила свою ледяную воду, то и дело прижимая стакан к щеке, чтобы оставаться в сознании. Родители ничего не заметили, они не смолкая болтали о реставрации церкви, обсуждали, нашелся ли кто-нибудь, кто смог бы восстановить витражи, вспомнили новую девушку-волонтера, которая собирала прекрасные букеты, поговорили о тревожном снижении количества прихожан.
Отец Бернард выглядел рассеянным. Иногда не отвечал на вопросы, и я несколько раз замечала, что он, застыв с вилкой и ножом в руках, смотрит на меня. Когда принесли горячее, он даже не потянулся за приборами. Посреди хвалебной оды Анны тексельскому ягненку, которого подала Франциска, он перебил ее:
– Может, пришло время перейти к делу, Анна?
– К делу? – повторил отец в недоумении.
Анна заерзала на стуле. На щеках у нее выступил румянец.
– Извини, – ответила она. – Знаю, как ты к этому относишься, дорогой, но я думаю, у меня тоже есть право на собственное мнение. Поверь мне, попытаться точно стоит. Отец Бернард согласен со мной, не так ли, отец?
– Я бы предпочел, чтобы вы приняли решение совместно. – Священник колебался. – Вместе, как одна семья. Это же не пустяк, в конце концов.
Отец швырнул приборы на стол. Очевидно, он был в ярости.
– О чем вообще речь? – встревожилась я. – Ты же не пообещала ему, что я в воскресенье пойду на службу?
Анна чувствовала себя победителем. Она довольно кивнула и обратилась к отцу Бернарду:
– Вот видите? Отвращение к церкви и всему святому. Этим все сказано, не так ли?
– Многие молодые люди в определенный момент теряют желание ходить в церковь, – ответил священник. – И не все они одержимы, Анна.
Я вскочила со стула.
– Одержимы? Кто-нибудь объяснит мне, в чем дело?
Анна с отцом Бернардом не отвечали. Папа положил приборы поровнее, откашлялся и с совершенно спокойным видом сказал:
– В этом нет необходимости. Простите, отец, но влезать в этот средневековый балаган я не собираюсь. Одри ляжет в лечебницу, мы сегодня все решили. Вместе.
Все уставились на меня. Я была вне себя от злости и в полном отчаянии одновременно. Он хочет отправить меня в больницу. А она… Да, чего она, собственно, добивается? Я сделала глубокий вдох, чтобы успокоить сердцебиение и повернулась к отцу Бернарду, единственному человеку за столом, которому могла хоть немного доверять.
– Отец, пожалуйста, вы не могли бы объяснить, что происходит?
– В этом нет необходимости, – повторил папа настойчиво, но, казалось, священник его не слышит.
– Твоя мама, Анна, думает, что твои проблемы связаны с… бесами. – Заметив мой удивленный взгляд, он добавил: – С вмешательством дьявола.
Отец резко встал с места. Подняв упавшую салфетку, он бросил ее на стол, прямо в мятный соус.
– Простите, преподобный, на этом позвольте закончить этот разговор. Я не могу и не хочу быть свидетелем вашего ветхозаветного бреда.
С этими словами он вышел из-за стола. Дверь с грохотом захлопнулась.
Анна как будто не могла решить, что делать дальше, но спустя мгновение я прочитала в ее глазах облегчение. Она подождала, пока тяжелые шаги стихнут и любезно спросила:
– Дорогая, разве ты не хотела бы быстро и эффективно избавиться от демона вместо того, чтобы месяцами, а то и годами лежать в клинике?
Теперь настала очередь отца Бернарда неловко ерзать на стуле.
– Это как-то… очень своеобразное представление, Анна. И слишком уж упрощенное, на мой взгляд. Как я уже тебе говорил, причины проблем Одри мне совершенно не ясны. Сначала нужно во многом разобраться, прежде чем вообще задумываться об экзорцизме.
Экзорцизм… Мне не послышалось?
– Вы имеете в виду, как в том фильме, где девушка парит над кроватью и поворачивает голову на триста шестьдесят градусов? – Я была в шоке.
– Это голливудская версия, дитя мое. В жизни все выглядит не так драматично. Но результаты могут быть настолько же впечатляющими. – Он говорил это так, словно мы обсуждали погоду.
И они считают сумасшедшей меня!
– Значит… по миру до сих пор бродят священники-самодуры, которые по запросу отчаявшихся родителей готовы изгонять дьявола из ребенка?
Отец Бернард улыбнулся, как любящий дедуля.
– Один из них даже сидит с тобой за столом, Одри.
Я окончательно потеряла дар речи.
– Каждый рукоположенный священник может совершать обряд экзорцизма на основании духовной власти, данной Церкви Христом, – объяснил он. – Обязательное условие – разрешение епископа, и он дает его лишь в том случае, если соответствующий священник обладает достаточными, по его мнению, знаниями, набожностью и мудростью, чтобы осуществить изгнание. Так постановила Церковь.
– Когда? В начале летоисчисления? Или в Средние века?
Священник улыбнулся:
– Последний раз – в тысяча девятьсот восемьдесят третьем году. Но, разумеется, до этого тоже существовали определенные правила и протоколы.
Анна слушала его с таким видом, будто он вещал о простейших вещах. Конечно, она давно это задумала, решила я. Она заманила нас в ловушку, меня и отца.
– То есть сегодня вы пришли для того, чтобы понять, одержима я бесами или нет, – разозлилась я. – И чего вы ожидали? Что, увидев вас, я проблююсь, как в том фильме? Начну сыпать проклятиями?
– Одри, – одернула меня было Анна, однако отец Бернард ласково посмотрел мне в глаза и сказал:
– Я здесь, потому что узнал, что тебя что-то беспокоит, а по мнению твоей матери – Анны, – терапия не дает достаточного результата. Я не утверждаю, что смогу тебе помочь, дитя, однозначно нет, для этого я слишком мало знаю о твоей проблеме, но если я все же смогу, то сделаю это с удовольствием.
– У него уже есть такой опыт, – подчеркнула Анна.
– Такой опыт? Я думала, что священникам нельзя…
– Одри!
Все, я довела Анну до белого каления. Она забрюзжала что-то про «вульгарно» и «не к месту», но отец Бернард, непоколебимый отец Бернард, спокойно ответил:
– Анна имела в виду, что мне было дозволено помочь людям, которые чувствовали, что в них вселился какой-то дух, какая-то сущность. Поверь мне, Одри, это может сильно сбивать с толку.
– Сейчас это называют ДРЛ, – фыркнула я.
– ДРЛ? – переспросила Анна.
– Диссоциативное расстройство личности, – пояснил отец Бернард.
Ага, значит, термин этот он знает. Я немного обрадовалась.
– Но, насколько мне известно, – продолжил он задумчиво, – нет никаких сведений о том, откуда при ДРЛ берутся альтер эго и почему некоторые страдают этим расстройством, другие же – к счастью, большинство людей – нет. Почему я не могу назвать злое, разрушительное альтер эго бесом? И если я могу изгнать этого беса с Божьей помощью, то имеет ли вообще значение, какой ярлык на него прилепить?
– Но если ты предпочитаешь отправиться в лечебницу… – Анна снова была сама любезность.
Я закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Что, если все это возможно?.. Что, если моя жизнь как по щелчку пальцев вернется в нормальное русло, стоит отцу Бернарду проделать свой фокус-покус? Я просто буду ходить в школу, не боясь странных видений. Смогу сладко спать и просыпаться по утрам без синяков под глазами. Буду дальше встречаться с Александром, а не ждать, когда какая-нибудь девица заметит, что что-то не так, и уведет его.
– А как это происходит? – неуверенно спросила я, но затем мрачно добавила: – Папа ни за что не согласится, сто процентов.
– В общем-то, все довольно просто, – ответил отец Бернард, сложив приборы в тарелке так, будто закончил трапезу, хотя сам практически не притронулся к мясу и картофельному гратену. Он съел лишь пару горошин.