Только какой там ужин! Витька рывком разобрал постель и, сорвав с себя одежду, плюхнулся под одеяло. Мысли роем кружились в голове: «Куртка – дело рук Петушка! Это он, чтобы Русе угодить… А Алёнка тоже хороша! Смотрит на меня, а сама с Русей танцует, и рука на его плече!.. Провалитесь вы все!..»
Когда зазвонил телефон, он спрыгнул с кровати так поспешно, что чуть не подвернул ногу. Внутри все предательски дрожало: неужели Алёнка?!
– Алё, – раздалось в трубке. – Это ты, Витя? – услышал он ее робкий голос. – Мы на остановке ждали тебя… Ты куда-то пропал…
Витька молчал.
– Алё! Витя, ты меня слышишь?
– Да.
– Валентина Александровна сказала, что физкультуры не будет. И нам завтра ко второму уроку. Тебя в это время в классе не было, вот я и звоню…
– Спасибо, – сухо буркнул Витька, не зная, о чем говорить дальше. Сердце стучало громко – как тогда на кладбище. Боялся даже, что Алёнке слышно.
– Ну ладно тогда, пока… – грустно произнесла она и положила трубку.
Витька еще долго слушал телефонные гудки. Потом забрался с ногами в кресло, стал кусать ногти. И наконец решительно тряхнул головой. Завтра на перемене он назло всем подарит Алёнке значки. Пусть Руся хоть лопнет!.. И снова как ни в чем не бывало придет в своей голубой куртке. Мама говорила, что она хорошо стирается. У Петушка, наверное, челюсть отвиснет: зря старался! Главное – улыбаться! А если Колька откроет «варежку» и ляпнет, что вот, мол, достал-таки куртку из унитаза, он, Витька, удивленно захохочет: «Ты что, Петушок, с Луны свалился?! А может, во сне приснилось? Впрочем, скорее всего, со своей перепутал… Нюхни, не пахнет ли» Пацаны загогочут – это как пить дать. И Колька останется с носом.
Вскочив, открыл в ванной горячую воду и, что-то напевая себе под нос, принялся решительно настирывать куртку. Усердствовал так, что с кончика носа в таз стали стекать капельки пота.
Глава третья
Утром Витьку разбудил взволнованный Тошкин голос:
– Витька! Ты слышал, какой ночью хлестал ливень?!
Витька перевел осоловевший взгляд на потолок палатки. Но он был сухим. В палатке было светло. Значит, светило солнце.
– Тебе, наверное, это приснилось, – широко зевая, лениво изрек он.
– Ну конечно! – обиделся Тошка. – По брезенту так барабанило, что я долго заснуть не мог. И пол в палатке сырой. Даже подо мной мокро. Пощупай!
– Может, тут что другое? – съюморил Витька.
– Иди ты! – обидчиво сморщил нос Тош-ка. – Я тебе серьезно, а ты как этот…
Витька пощупал рукой пол. Он действительно был сырым. Витька задумался. Значит, без дождя не обошлось и вертолета не будет. Класс пожарной опасности смыло на несколько дней. Ну и пусть! Если и пролетит над ними, никаких знаков о происшествиях давать отцу не будут. Подумаешь – хлеба да соли нет. Целая река рыбы. С голоду не умрешь. Радовало то, что впереди – заброшенная деревня, куда отец после тушения пожара высаживал на отдых десантников. Сплошная романтика! А когда, расстегнув молнию палатки, высунул лицо наружу, от удивления присвистнул:
– Вот это да-а-а! Вода-то как поднялась! Как только нас в реку не смыло?! Ты, Тоша, прав, полоскало, наверное, всю ночь. А я спал как убитый!
– Уж не знаю, что тебе снилось, но среди ночи ты вдруг заорал: «Я здесь!!!»
Витька только хмыкнул. И вышел из палатки.
Река подобралась к самому входу разбитой на песчаном берегу палатки. Вбивать в песок колышки было легче, да и комаров на открытом месте меньше. Вот и не полезли вглубь острова – разве могли подумать, такое вот может случиться?
Остров заметно уменьшился в размерах. До воды было меньше полуметра. Костер разводить не стали: сухого хвороста после такого ливня вряд ли где найдешь. Позавтракали всухомятку, запили вчерашним чаем.
Шел уже третий день их робинзонады. Пороги остались позади, впереди – широкая гладь реки. Распустили спиннинг, стали дорóжить. Плыть по спокойной реке было истинным удовольствием. Открылась душа, выплескивая из себя то, от чего хочется освободиться.
– Ты, Тошка, наркотики пробовал?
– Не-а! – мотнул тот головой. – А ты?
– А я пробовал. Честно признаться, ничего хорошего! Это уже в шестом классе было. Я не стал тебе об этом рассказывать… Помнишь, я тогда какое-то время ходил на кружок по плетению из бересты? Так вот у нас там один фраер был, типа Гехи Заварухина. Однажды он каких-то таблеток принес, всех пацанов угощал. Ну, не при девчонках, конечно. Дурацкое состояние, скажу я тебе. Туман в голове, ничего не соображаешь. Идешь, шатаешься, как пьяный. И на другой день еще ноги тряслись. Но самое главное, перед мамой стыдно было. Меня ведь руководитель кружка домой привела. Хорошо еще, что отец в ту пору в командировке был. Мать ему ничего не рассказала. Я поклялся ей, что никогда больше эту гадость в рот не возьму. И даже кружок забросил, хоть нравилось берестой заниматься… Парня того видеть не хотел. Вот скажи, зачем пацаны эту дрянь глотают?
Но Тошка молчал. И Витька, чтобы сменить щекотливую тему разговора, зачем-то спросил:
– Тош, а с отцом своим ты общаешься?
Тот покачал головой.
– Я даже его не видел никогда. Не знаю, кто он по профессии, где живет. И расспрашивать маму не могу. Она сразу в себе замыкается, а то еще и плакать начинает.
Однажды семейный альбом с фотографиями нашел. Ну, все там наши родственники: бабушка, дедушка, тетя Тоня с дядей Павлом, мои сестры двоюродные, Лида с Викой. И вдруг… фотография мужчины, внешность нерусская, южного типа. Узкое лицо, у меня такое же, чуб черный вьющийся. Красивый! И главное, взгляд умный, серьезный. Думаю, что это отец и есть.
Как-то тетю Тоню, мамину старшую сестру, стал пытать, про отца расспрашивать. Она только, вздохнув, сказала, что чужие тайны человек выдавать не имеет права. На фотографиях, где я маленький, его тоже нигде не видно. Хоть есть даже фотки, где меня, трехмесячного, в каком-то корыте в деревне у бабушки купают. – Тут Тошка запнулся, осторожно взглянул на Витьку, словно проверяя, стоит ли дальше раскрывать свои домашние тайны. Убедившись, что Витька слушает его с самым серьезным видом, продолжал: – Знаешь, я ни на маму, ни на кого из наших родственников не похож совсем. Так что и не знаю, какой я национальности.
Витька внимательно посмотрел на друга. Тош-ка действительно был больше похож на южанина. Смуглое лицо, черные, будто нарисованные, брови. И взгляд у друга – ну как бы это сказать? – твердый, что ли… К тому же не по годам взрослый. Словом, не такой, как у других пацанов в их классе. К нему даже учителя как-то по-особому относятся. И мыслит он не так, как все.
Тошка молчал. И вдруг озвучил свои мысли:
– Почему так бывает: любят друг друга мужчина и женщина, ребенка рожают, а потом… раз – и расходятся, как в море корабли? Ты бы, Витька, мог своего ребенка бросить?
Витька неопределенно пожал плечами. Об этом он никогда не задумывался. И в голову такое не приходило. Представил, что бы с ним было, если бы папка от них ушел… С ума сойти! А ведь у половины ребят в их классе отцов нет.
Или вон Томку Стриженову взять. Она вообще из детдома. Нормальная девчонка, а одноклассницы ее сторонятся, будто она третьего сорта. Ну и что, что у нее шмоток модных нет. Зато она красивая и добрая. Он, Витька, такую бы полюбил. Она ни на кого свысока не смотрит. И внешне на Алёнку похожа. Такая же худенькая, стройная…
– А тебе, Тош, из девчонок в классе кто нравится?
Тошка медлил с ответом, и Витька заметил, что друг смутился.
– Извини, – спохватился Витька, поняв, что перешел запретную черту. – Если не хочешь – не говори. Я не обижусь.
Но Тошка, внимательно взглянув на него, тихо выдохнул:
– Юлька. – И, словно обрадовавшись своему прорвавшемуся откровению, зачастил: – Она скромная и умная. Всякой фигни, как другие девчонки, не несет. И слушать умеет. Мы с ней с пятого класса дружим. Интересными книжками обмениваемся. Бывает, и выходные вместе проводим. Я и домой к ней хожу. У нее тоже отца нет. А мать, тетя Рая, очень добрая и шутить любит. Моей маме Юлька тоже нравится. Она ей все свои кулинарные секреты передает. А в классе дружбу свою стараемся не показывать. Ну, ты понял… Девчонки завистливые и посплетничать любят. Да и пацаны, как Заваруха, что без царя в голове, тоже есть. Мне-то их насмешки – по барабану. Но за Юльку боюсь. Начнут травить да ехидничать.
Мы с Юлькой на велосипедах любим кататься. А еще ходим в клуб любителей животных, за собаками бездомными ухаживаем. Люблю я собак за их преданность. Увидят меня – подбегут, лапами обхватят, оближут лицо, руки… У мамы в столовке разных съестных отходов полно, я им таскаю. Собака – она ведь друг человека. Как можно друга на улицу из дома выгнать?! А еще слышал, был случай, когда хозяева, уезжая в отпуск, собаку в ветлечебнице усыпили. – Лицо у Тошки съежилось, потемнело. – Вот как так можно?! У меня это в голове не укладывается…
В глазах у друга было столько сочувствия, душевной муки, что она тотчас передалась Витьке. Собака ведь у них тоже была. Спаниель Бим-ка. Под машину попал. Вся семья целый месяц в трауре ходила. Словно кто из близких людей умер. У мамы такая депрессия началась, что даже к психиатру обращалась. Отец шутить перестал. А он, Витька, ляжет спать – и подушку слезами заливает: Бимка перед глазами стоит.
До того умный пес был! Все понимал, только что не говорил. Начнет лакомства выпрашивать, сядет на задние лапы, а передними перед собой машет, будто дирижирует. Смешно так. Ровно в девять тридцать, как только заканчивалась программа «Время», поводок из прихожей нес, на пол к ногам клал: мол, пора гулять. И будет при этом так проникновенно в глаза глядеть! Витька до сих пор понять не может: на свои биочасы или на музыку программы Бимка ориентировался?
А еще вспомнилось, как боялся Бимка хлопушек. Обхватит ему ногу всеми четырьмя лапами и сидит, как мартышка на стволе пальмы. И скулит, домой просится. Ш