Гулкий удар сотряс стены и раскачал пол. 974 Праф пошатнулась, выровнялась, перевела взгляд с Уагена на чужака и обратно на Уагена, а потом уточнила:
– А эта форма речи тебе известна?
Уаген кивнул.
Память о беге
Фигура возникла из ниоткуда, словно бы сгустилась из воздуха. Стороннему наблюдателю потребовались бы чувства, превосходящие разрешением естественные, чтобы заметить пыль, больше часа оседавшую на траву в километровом радиусе; лишь позднее стало бы понятно, что происходит нечто необычное, когда странное дуновение, отделившись от легкого ветерка, всколыхнуло травы на широкой равнине и медленно взвихрилось пылевой воронкой смерча, тихо кружась в воздухе, понемногу сжимаясь, уплотняясь, темнея и набирая скорость, пока вдруг не исчезло, а на его месте появилась высокая стройная челгрианка в повседневном загородном облачении касты Наделенных.
Ощутив себя завершенной, она первым делом присела на корточки, запустила пальцы в траву, вонзила когти в землю, выдрала клок дерна, поднесла его к широкому темному носу и медленно принюхалась.
Она выжидала. Сейчас ей все равно было нечем заняться, поэтому она решила как следует приглядеться и принюхаться к земле под ногами.
Запах обладал множеством тонов и оттенков. Трава заключала в себе многообразие ароматов, свеже´е и ярче тяжелых ноток почвы, пахла воздухом и ветром, а не грунтом.
Челгрианка вскинула голову, подставила шерсть ласковому прикосновению ветерка и огляделась. Ландшафт поражал почти идеальной простотой: во все стороны расстилались невысокие, по щиколотку, травы. Далеко-далеко на северо-востоке – намек на тучи: там вздымались горы Ксхессели, она заметила их еще с высоты. Над головой, в небесах, раскинулась аквамариновая ясность. Никаких следов конденсации. Это было хорошо. Солнце наполовину поднялось по южному небосклону. На севере сияли две полные луны, а над восточным горизонтом мерцала единственная дневная звезда.
Челгрианка сознавала, что часть ее разума использует информацию о расположении светил для расчета их координат, времени и точного азимутального направления своего движения. Итоговые знания ощущались как ненавязчивый фон, будто кто-то возвещал о своем присутствии осторожным стуком в дверь. Вызванный ею следующий слой данных развернулся поперек неба; внезапно ее глазам предстала наложенная на небосвод сетка, где были размечены маршруты множества спутников и немногочисленных суборбитальных транспортников, причем каждой отметке сопутствовали идентификаторы и указатели на более подробные массивы данных. Медленно пульсирующие точки отмечали спутники, движение которых претерпело вмешательство.
Заметив пару точек на восточном горизонте, она повернулась туда и отрегулировала зрение, внезапно ощутив единственный торопливый удар некоего подобия сердца. Из горсти просыпалось немного земли.
Точки оказались птицами, в нескольких сотнях метров от нее.
Она успокоилась.
Птицы взмыли в воздух и, обернувшись друг к другу, захлопали крыльями, то ли выставляя себя напоказ, то ли готовясь к схватке. Наверное, где-то неподалеку в траве сидела женская особь, наблюдала за самцами. Разум услужливо подсказал научное наименование и общеупотребительные названия этого вида, данные об ареале обитания, характере кормления, брачных ритуалах и прочие сведения. Две птицы снова опустились в траву. Послышались пронзительные крики. Она никогда прежде не слыхала голосов этих птиц, но знала, что они звучат подобающим образом.
Разумеется, оставалась еще возможность, что это вовсе не обычные безобидные птицы, а некие модифицированные или вообще небиологические создания; в таком случае они наверняка являются частью системы слежения. Что ж, ничего не поделаешь, придется еще немного подождать.
Ее внимание снова сосредоточилось на клоке дерна; она поднесла его к глазам, пристально вгляделась. В горсти было множество различных травинок и крошечных растений, бледных, желто-зеленых. Она рассматривала семена, корешки, стебельки, усики, лепестки, листики, шелуху. В сознании всплывала подробная информация о каждом из видов.
Она уже сознавала, что эти данные, в свой черед, оценивает какая-то иная часть ее разума. Если бы что-нибудь выглядело необычно или странно – к примеру, если бы по движениям птиц можно было бы предположить, что их тела тяжелей обычного, – то ее внимание автоматически переключилось бы на эту аномалию. Пока что все выглядело нормальным, и это обнадеживало. Данные, держась на самом краю восприятия, внушали приятную отстраненную уверенность.
В клоке дерна шевелились какие-то крохотные животные, ползали по крупицам грунта, по поверхности растений. Ей стали известны их названия и прочие сведения. Она смотрела, как какой-то червячок бледной ниточкой слепо вьется в гумусе.
Она вложила выдранный дерн в ямку, чуть придавила, разровняла. Отряхнула пыль с рук и снова огляделась. По-прежнему никаких признаков опасности. Птицы вдалеке взмыли к небу и опять опустились в траву. По равнине скользнула волна теплого воздуха, окатила ее со всех сторон, пригладила шерсть, не прикрытую кожаным жилетом и штанами. Она подняла плащ, набросила на плечи, и он стал частью ее естества, как жилет и штаны.
Ветер пришел с запада. Ветер освежал, уносил хвастливые птичьи крики, так что в третий раз птицы взмыли ввысь до странности тихо.
В ветре легчайшим намеком ощущался тонкий привкус соли. Она наконец решилась. Хватит ждать.
Она затянула петлехвостку плаща вокруг длинного рыжеватого хвоста, обернулась к ветру.
Жаль, что она так и не выбрала имени. Будь у нее имя, она бы его сейчас произнесла; оно прозвучало бы своеобразным волеизъявлением. У нее не было имени, потому что она не была той, кем казалась; она была не женской особью, не челгрианкой и вообще не биологическим существом как таковым.
Я – оружие устрашения, созданное Культурой для того, чтобы ужасать, предостерегать и наставлять на самом высоком уровне, подумала она. Имя было бы обманом.
На всякий случай она проверила полученные распоряжения. Да, все верно. Ей предоставлена полная свобода действий. Отсутствие подробных указаний можно истолковать как вполне конкретное указание. Она вольна поступать как вздумается; ее спустили с поводка.
Отлично.
Она присела на задние ноги, подняла руки, сунула их в перчаточные карманы верхней части жилета, затем стремительно, почти прыжком, сорвалась с места, быстро перейдя на непринужденный бег, и понеслась по траве длинными размеренными скачками, сжимая и растягивая мощные мышцы спины, упруго выгибая тело так, что задние ноги вплотную прижимались к широкой срединной конечности, а потом молниеносно расходились, подбрасывая ее в воздух.
Она наслаждалась бегом, постигая неизбывную суть ветра, бьющего в лицо. Бежать. Преследовать. Загнать. Изловить и уничтожить.
Плащ трепетал на ветру. Хвост бил по бокам.
9. Страна пилонов
– Об этом месте я и сам почти забыл.
Кабе посмотрел на сереброкожего спутника:
– Правда?
– Здесь уже две сотни лет ничего не происходит, – пояснил аватар. – Разве что запустение.
– Как и на всем орбиталище, – заметил Циллер притворно-невинным тоном.
Аватар сделал вид, что обиделся.
Древний вагончик канатной дороги заскрипел, огибая высокий пилон, со скрежетом и лязгом прошел через стрелочный перевод по кольцу на вершине мачтовой опоры и, сменив направление, двинулся к следующему пилону на далеком холме среди изломов равнины.
– Концентратор, а вы хоть что-нибудь забываете? – спросил Кабе.
– Только если мне хочется, – ровным голосом отозвался аватар.
Он полулежал на мягком диване, обтянутом блестящей красной кожей, закинув ноги в ботинках на бронзовый поручень, отделявший пассажирский отсек от кабины водителя, где Циллер то разглядывал приборы на панели управления, то дергал рычаги, то перебирал тросы, протянутые сквозь отверстие в полу вагончика к крепежным скобам на потолке.
– А вам часто хочется? – спросил Кабе, трилистником примостившийся на полу: высота роскошно обставленного вагончика иначе не позволяла; вагончик был рассчитан на десяток пассажиров и экипаж из двоих человек.
Аватар наморщил лоб:
– Не припоминаю.
Кабе рассмеялся:
– Значит, вы можете о чем-то позабыть, а потом позабыть и о том, что позабыли?
– В таком случае мне пришлось бы забыть и о том, что я изначально забыл позабыть.
– Вполне возможно.
– И какую цель преследует эта содержательная беседа? – воскликнул Циллер.
– Никакую, – сказал аватар. – Она просто плывет по течению, вот как мы сейчас.
– Мы не просто плывем по течению, – заявил Циллер. – Мы исследуем.
– Вы, может, и исследуете, – ответил аватар, – а я нет. Я вижу, где мы находимся, потому что это в точности известно Концентратору. Хотите взглянуть? Я предоставлю вам подробные карты местности.
– Вашей компьютерной душе неведома тяга к приключениям, – сказал Циллер.
Аватар потянулся и смахнул пылинку с ботинка.
– По-вашему, у меня есть душа? Или это комплимент?
– Разумеется, у вас нет души. – Циллер с силой дернул трос и закрепил его.
Вагончик прибавил скорость и, покачиваясь, понесся над равниной, поросшей кустарником. Тень вагончика ползла по тусклому красно-оранжевому грунту. Вагончик проплыл над галечными заносами пересохшего речного русла, и четко очерченная тень, вытянувшись, сдвинулась в сторону. Порыв ветра взвихрил внизу тучи пыли, долетел до вагончика и чуть заметно накренил его; в деревянных оконных рамах задребезжали стекла.
– Это хорошо, – ответил аватар. – Я ведь никогда не думал, что она у меня есть, а если и думал, то, должно быть, забыл об этом.
– То-то и оно, – сказал Кабе.
Циллер раздраженно фыркнул.
Канатная дорога с вагончиками, движимыми силой ветра, пересекала Эпсизирские Разломы, обширную полуобжитую территорию на Плите Кантропа, почти в четверти окружности орбиталища по направлению вращения от домов Циллера и Кабе на Ксаравве и Осинорси. Разломы представляли собой сеть пересохших рек, раскинувшуюся почти на тысячу километров в ширину и втрое больше в длину. Из космоса казалось, что бурые равнины Кантропы в этом месте затянуты паутиной, сотканной из миллионов спутанных серых и охряных нитей.