– Вынужден предположить, что да.
– Гм. – Циллер умолк.
Аватар обернулся и посмотрел на него. За спиной Циллера медленно проплывали скалы и вуалевые деревья на склонах глубокого ущелья. Барка плавно покачивалась под ногами.
– В таком случае, – продолжил челгрианин, – зачем мне, да и любому другому, сочинять симфонию или что-то еще?
Аватар удивленно вздернул бровь:
– Ну, начнем с того, что вам это доставит удовлетворение.
– Игнорируйте субъективные показатели. Что она даст слушателям?
– Знание того, что симфонию сочинил представитель их вида, а не Разум.
– Игнорируйте и это. Представим, что им не сообщили, кто автор, или для них это не имеет значения.
– Если от них скроют эту информацию, сравнение будет неполным. Если для них она не имеет значения, то такая группа людей окажется совершенно уникальна среди всех мною дотоле встреченных.
– Но раз вы…
– Циллер, вас беспокоит то, что Разумы – искусственные интеллекты, если вам так привычнее, – способны создавать, или якобы создавать, настоящие произведения искусства?
– Да, беспокоит – если такие произведения искусства сопоставимы с моими.
– Циллер, это совершенно не важно. Вам надо мыслить, как скалолазу.
– Как это?
– А вот так. Некоторые тратят время, обливаются потом, терпят боль, холод, лишения, рискуют здоровьем и – в определенных случаях – даже самой жизнью, чтобы покорить горную вершину, а потом оказывается, что там уже устроили пикник какие-то туристы, которых туда доставил летательный аппарат.
– Будь я скалолазом, я бы разозлился.
– Вообще-то, считается невежливым прилетать туда, где совершается пеший подъем, но тем не менее такое иногда случается. По правилам хорошего тона следует пригласить скалолазов на пикник и превознести их достижения до небес. Разумеется, тот, кто много дней, обливаясь потом, карабкался к вершине, с равным успехом мог бы добраться туда по воздуху, если бы просто хотел полюбоваться великолепными видами. Но человек стремится к преодолению трудностей. Путь к вершине, а не вид с вершины – вот что является достижением. Своего рода сгиб между страницами. – Аватар помолчал, склонил голову набок и чуть прищурился. – Мне и дальше проводить аналогию, композитор Циллер?
– Нет, все понятно. Однако же в моем случае скалолаз все еще не решил, стоит ли приобщать душу к радостям полета и начинать покорение чужих вершин.
– Лучше уж создать собственную. Идемте, я должен проститься с умирающим.
Смертное ложе Ильома Долинсе окружали друзья и родственники. После спуска по водопаду навес над кормовой палубой сняли, и ложе стояло под открытым небом. Умирающий полулежал, опираясь на парящие подушки, а пышный матрас под ним выглядел настоящим кучевым облаком. «Как и подобает в данном случае», – подумал Циллер.
У ложа полукругом стояли и сидели около шестидесяти человек, а Циллер старательно держался за их спинами. Аватар подошел к старику, взял его за руку, склонился и о чем-то заговорил. Потом кивнул и поманил к себе Циллера, который притворился, что увлеченно разглядывает птицу с ярким оперением, летящую над молочно-белыми водами реки.
– Циллер, подойдите к нам, пожалуйста, – раздался голос аватара из ручки-терминала челгрианина. – Ильом Долинсе хочет с вами познакомиться.
– Э? Ах да. Да, конечно, – сказал Циллер, чувствуя себя очень неловко.
– Композитор Циллер, для меня большая честь с вами познакомиться.
Старик пожал руку челгрианина. В общем-то, он не выглядел особенно старым, хотя голос звучал слабо. Морщин и пигментных пятен на коже было гораздо меньше, чем у некоторых виденных Циллером людей, да и волосы на голове не выпали, хотя и поседели, утратив пигментацию. Рукопожатие нельзя было назвать сильным, но Циллер испытывал и более вялые.
– А… спасибо. Я весьма, э-э, польщен, что вы сочли возможным, э-мм, потратить время на чужака-музыкантишку.
Седовласый мужчина на кровати виновато взглянул на него:
– Ох, композитор Циллер, прошу прощения. Вас, должно быть, все это смущает, верно? Я такой эгоист… Мне даже в голову не пришло, что моя смерть может…
– Нет, что вы! Я… я… Ну, в общем-то, да, – признался Циллер, чувствуя, как к носу приливает кровь, и обвел взглядом людей вокруг постели. Все смотрели на него сочувственно и понимающе; он всех возненавидел. – Как-то странно все это.
– Вы позволите, композитор? – Старик снова потянулся к руке Циллера. На этот раз пожатие было слабее. – Вам, наверное, все наши обычаи кажутся странными.
– Не в большей мере, чем наши – вам.
– Я готов умереть, композитор Циллер, – улыбнулся Ильом Долинсе. – Я прожил четыреста пятьдесят лет. Я видел миграцию эйскейских чебалитов на Темных Небесах и линовальщиков силовых полей, обрабатывающих солнечные протуберанцы на Высоком Нудруне, я держал на руках своего новорожденного младенца, я летал по Сартским пещерам и нырял в арочные трубки на Лируфале. Я столько повидал и совершил, что, хотя нейрокружево и пытается вместить мне в голову все прошлые воспоминания, многое уже утрачено. – Он постучал по виску. – Не из памяти, но из моей личности. Пора либо что-то менять, либо жить иначе – либо просто остановиться. Одну свою копию я поместил в групповой разум, на случай если кто-то когда-нибудь пожелает со мной побеседовать, но в общем мне просто надоело жить. Больше не хочется. По крайней мере, после того, как я увижу Оссульеру – это я приберег напоследок. – Он улыбнулся аватару. – Может, еще вернусь, когда наступит конец Вселенной.
– А еще вы хотите, чтобы вас возродили в соблазнительном теле девушки из группы поддержки, если команда города Нотромг выиграет кубок орбиталища, – заявил аватар с почтительным кивком и цыкнул зубом. – Конец Вселенной наверняка наступит скорее.
– Теперь понятнее? – спросил Ильом Долинсе, блеснув глазами. – Пора остановиться. – Костлявые пальцы легонько коснулись руки Циллера. – Жаль, что я не услышу вашей новой симфонии, маэстро. Я даже подумывал отложить свой уход, но… Тот, кто не принял твердого решения, всегда найдет, на что отвлечься, не правда ли?
– Безусловно.
– Надеюсь, вас это не обижает. Нет, правда, ради вашей симфонии я бы задержался. Вы ведь не обиделись, правда?
– А если бы и обиделся, какая разница, господин Долинсе?
– Большая. Если бы оказалось, что вас это очень задевает, я бы задержался, пусть даже всем это было бы невмоготу. – Долинсе окинул взглядом собравшихся у ложа; приглушенно зазвучал хор дружелюбных возражений. – Вот видите, композитор Циллер, я смирился. Надо же, какого все обо мне хорошего мнения.
– Позвольте и мне к нему присоединиться. – Циллер погладил руку старика.
– Вы ведь сочинили великое произведение, композитор Циллер? Надеюсь, что да.
– Не берусь судить, господин Долинсе, – ответил челгрианин. – В целом я доволен. – Он вздохнул. – Насколько мне известно, это ничуть не помогает определить, как симфонию воспримут слушатели и какую оценку дадут ей впоследствии.
Человек на смертном одре широко улыбнулся:
– Надеюсь, все пройдет с ошеломительным успехом.
– Я тоже.
Ильом Долинсе на миг смежил веки. Пожатие руки ослабло.
– Большая честь, композитор Циллер… – прошептал он.
Циллер выпустил его руку и с облегчением отошел в сторону. Остальные обступили ложе.
Из теней за изгибом ущелья возникла Оссульера. Город был частично высечен из желтовато-коричневой местной скальной породы, а частично построен из камня, доставленного со всего орбиталища или из-за его пределов. Здесь усмиренная река Джри несла спокойные воды по глубокому прямому руслу, от которого ответвлялись многочисленные каналы и шлюзы с перекинутыми через них изящными арками мостов из пенометалла и дерева, живого и мертвого.
По обеим берегам, затянутым сизой дымкой, на широких променадах, вымощенных огромными плитами золотистого песчаника, среди тенеревьев сновали люди и животные, журчали струи фонтанов, стояли павильоны и высились витые колонны из ажурных металлических решеток и сверкающих минералов.
На ступенях у пристаней, где швартовались величественные барки, стайки шоргресилов сосредоточенно вычесывали друг другу шерсть. Зеркальные паруса кораблей поменьше, пытаясь поймать капризный ветер, отбрасывали длинные тени на речную гладь и усыпали оживленные берега трепетно мерцающими отсветами.
Над просторными шумными набережными возносились к небу террасы ступенчатого города, широкими карнизами врезанные в скалы; зонтичные деревья и навесы затеняли галереи и площади; каналы исчезали под сводами туннелей, пробуренных в склонах гор; тонкие лиловые и оранжевые завитки дыма тянулись от благовонных костров к бледной синеве небес; стаи ослепительно-белых плугохвостов безмолвно кружили на распростертых крыльях, выписывая спирали и дуги над хаотическими переплетениями высоких, длинных и все более замысловатых мостов, которые застывшими радугами висели в туманной высоте, покрытые вычурной резьбой и сверкающими инкрустациями, что проглядывали среди зарослей ярких цветов, прядей вуалевого мха и плетей цеполистника и сказовьюна.
Играла музыка, эхом отдаваясь в каньонах, на каменных мостах и террасах. Стадо камброзавров, вразвалку спускавшихся к воде по широким ступеням у причала, встретило барку восторженным трубным ревом.
У поручней Циллер отвернулся от суматошного мельтешения на берегу и взглянул на ложе, где покоился Илом Долинсе. Некоторые из присутствующих плакали. Аватар опустил ладонь на лоб старика, серебристыми пальцами осторожно прикрыл ему веки.
Челгрианин некоторое время смотрел на прекрасный город, проплывающий мимо, а потом снова оглянулся. Над ложем парил серый продолговатый дрон-Переместитель. Собравшиеся чуть отступили, встав кругом. Над телом усопшего задрожало серебристое марево, затем сжалось в точку и пропало. Исчезло и само тело, а след, оставленный им на постели, постепенно разгладился.
«В такие моменты люди всегда смотрят на солнце», – сказал ему однажды Кабе. Традиционный, почти повсеместно распространенный в Культуре способ захоронения заключался в том, что тело Перемещали в ядро местной звезды. И, как верно отметил Кабе, при этом, если такая возможность представлялась, люди неизменно смотрели на солнце, хотя фотоны, образованные Перемещенным телом, достигли бы этого места лишь через миллион лет, если не более.