Она закрывает глаза, нажимает, как слепая, на кнопки считывателя карт, оттуда вылезает длинная полоса чеков, Гражина опять смотрит на него.
– Иногда любви бывает недостаточно, – говорит она. – Ведь это так и есть, не правда ли, Тим Бланк?
Наташи нет ни в социальных сетях, ни в мессенджерах: ни в «Снапчате» или «Фейсбуке», ни в «Твиттере» или «Инстаграме», ни в «Ватсапе».
Как будто она сама себя стерла, прежде чем ее стер кто-то другой.
Тим поправляет зеркало заднего вида, едет в сторону Avenida Joan Miró. День как будто замер. Даже тени кажутся ненастоящими, потому что в них нельзя спрятаться.
Он спросил Гражину перед уходом о Наташиной жизни в социальных медиа. Может быть, у нее был аккаунт под каким-то другим именем или закрытый? Но Гражина не знала. «У нее не было аккаунта даже под ее собственным именем».
Он проезжает мимо китайских салонов массажа, видит массажисток, стоящих без дела в своих белых кружевных платьицах, их лица искажены толстым слоем косметики и усталостью в глазах. Обычно блестящие на солнце плакаты с изображениями рук, массирующих спину, кажутся сейчас матовыми в удушающем все свете.
В кафе «Венеция» сидят два парня, продающие кокаин, и он даже не помнит, откуда он это знает. Иногда ему и самому хотелось принять, когда он был на пределе усталости.
– Наташа хотела покоя, – сказала Гражина. – Она была рада тому, что у нее есть. Привлекать к этому внимание – значит все разрушить.
Он притормаживает на красном свете, тянется за бутылкой воды на заднем сиденье, пьет большими теплыми глотками. Он был на пути к дому Гордона Шелли, но передумал. Слишком велик риск, что полиция еще там либо дом под наблюдением.
Он огибает по круговому движению Plaza Pintor Francesc Rosselló и едет обратно в центр.
Звонит телефон. Это Гражина.
– Это Тим Бланк?
Она выговаривает слова так, будто она скорее нервничает, чем боится, а может, просто запыхалась на жаре.
– Да, это я.
– Я знаю кое-что, что, может быть, сможет тебе помочь. Наташа была у хирурга, который занимается пластическими операциями, пластической хирургией. Ханс Бауман в Portals, у него там клиника. Поговори с ним, может быть, он что-то знает.
Разговор обрывается. Прежде чем он успевает пожелать ей всего хорошего в Кракове. Прежде чем он успевает спросить, что может знать врач. Что именно Наташа у него делала.
Наташа не выглядела как пациент после пластики, но может быть, ей там кололи ботокс или она прибегала к интимной хирургии.
Придерживая одной рукой руль, он гуглит адрес клиники Ханса Баумана. Снова разворачивается и выезжает из Пальмы. Смотрит на море, которое от прикосновения ветра стало похожим на позолоченный панцирь броненосцев.
«Снапчат».
Они посылали друг другу сообщения с прикрепленными клипами, Эмма, София и Юлия. Маниакально часто. Какая-то вынужденная обязанность, прямо-таки долг отправки сообщений, который находится за пределами понимания его поколения.
Ничего из этого не сохранилось. Ни один из их крошечных клипов со звуком и анимацией не задерживается ни в пикселях, ни в байтах на каком-нибудь сервере в шахте северной Кируны, или на складах в отслужившей казарме города Лулео, или еще где-то.
Но он все равно видит ее внутренним зрением, с кошачьими усами и кроличьими ушами, другими прибамбасами интернета, и он задается вопросом, а как бы она выглядела сейчас, если бы времени удалось вырезать ее из своих темных тайников, светлых уголков.
Клиника пластической хирургии расположена у съезда в Puerto Portals, в здании, где весь первый этаж занят бутиками, напротив частной школы Агора, в сторону парковки и контейнеров для мусора, где в тени школьного двора тусуются подростки в красных школьных формах. Это те, кто ходит на летние курсы, дети, для которых у родителей нет времени.
Тим не колеблется. Открывает стеклянную дверь и входит в вестибюль, чувствует, что жара сделала его раздражительным. Проходит через холл по белым каменным плитам, мимо голубых кожаных диванов и стеклянного стола с рекламными глянцевыми журналами, лежащими аккуратными стопками рядом с буклетами о различных операциях. Липосакция и абдоминопластика, увеличение губ, установка зубных виниров и грудных имплантов с длительным сроком годности, разумеется, гарантированно экологически.
Он наклоняется над стойкой ресепшен к пожилой женщине в белом халате. Она не накрашена, волосы мышиного цвета завязаны хвостом, неприметная, чтобы любая приходящая сюда женщина могла поверить в возможность ее собственной красоты.
– Я хочу поговорить с Хансом Бауманом.
Что-то в его появлении заставляет ее быстро нажать кнопку внутреннего телефона и произнести по громкой связи: «Доктор Бауман, вас ждут на ресепшен».
Через двадцать секунд Бауман входит в комнату в голубом врачебном халате с вышитыми на рукавах оранжевыми розами. Протягивает пачку бумаг регистраторше. Потом поворачивается к Тиму. Осматривает его с ног до головы. Морщит нос.
– Нет такой женщины, которую я бы не мог сделать красивее. Мужчину тоже, между прочим.
Осветленные волосы немецкого хирурга мягко облегают голову. Брови явно выщипаны, загорелая кожа сияет от отшелушивания и кремов, а при произнесении слова «красивее» поднимается верхняя губа, оголяя доведенный до совершенства белый ряд виниров.
– Чем могу помочь? Инъекция ботокса в лоб? Несколько укольчиков вокруг губ совершили бы просто чудо.
У его глаз такой магнетический голубой цвет, будто они собираются соревноваться с морем.
– Может быть, чуть приподнять верхние веки. Бледноватая кожа под глазами. Вот то, что я предлагаю с первого, так сказать, взгляда.
Тим достает свое удостоверение личности от бюро Хайдеггера. Протягивает Бауману, который держит его перед собой, читает с наигранным удивлением и возвращает.
– И что может такой, как ты, хотеть от меня? У меня нет жены, которой я мог бы изменять.
– Наташа Кант, – говорит Тим. – Она вроде была вашей пациенткой.
Ханс Бауман смотрит на дверь приемной. На машины, которые стоят по ту сторону стекла, черный «Мазерати» и бронзовый «БМВ».
– Я не могу и не хочу обсуждать пациента.
– Но ты знаешь, кто это?
– К сожалению, на моих губах лежит печать молчания.
– Ты слышал, что произошло?
Ханс Бауман идет обратно к двери, из которой он вышел, но Тим идет за ним, кладет руку ему на плечо.
Немец останавливается, оборачивается, его голубые глаза превратились в ледышки.
– Мне нечего тебе сказать.
Тим не убирает руку. Сжимает плечо, и это должно быть больно.
– Что она здесь делала? Ты имел с ней какие-то дела вне клиники?
– Ты должен уйти. Позвони в секьюрити, Анита.
– А не в полицию? – спрашивает Тим.
– Что?
– Что-то мне подсказывает, что ты не хочешь звонить в полицию.
– Почему бы мне не хотеть звонить в полицию?
Тим ослабляет хватку.
– Что ты знаешь о Наташе Кант? Где она может быть? Ты знаком с ее любовником Гордоном Шелли?
За их спинами открывается дверь, входят двое секьюрити, одетые в коричнево-желтые униформы фирмы Prosegur, достают дубинки, видя, что происходит.
– Он должен уйти, – говорит Ханс Бауман, а регистраторша встает.
– Бейте его, – кричит она секьюрити, – пока он не ударил Ханса.
Тим поднимает руки.
– Я ухожу, – говорит он. – Спокойно.
Его пропускают. Один из секьюрити поднимает дубинку, наносит удар в качестве предостережения.
Тиму хочется наброситься на них. Но он уходит из клиники. Выходит на парковку. Зной захватывает грудную клетку, воздуху трудно попасть в легкие, ранний вечер превратился в пламя газовой горелки, краски чистые и ясные, как за секунду до взрыва.
Он медленно двигается к машине. Удалось найти место в тени пальмы.
И тут он видит, как на стоянку въезжает белый «Лексус» и паркуется между синим «Порше 911» и черным «Сеатом». Дверца открывается, и выходит человек, которого Тим узнает. Это Рогер Сведин, владелец Gran Hotel del Mar и номер один на верхушке шведского сообщества на острове. Он одет в цветастую рубашку для боулинга и бежевые чинос, длинные черные волосы собраны в хвост, а кожа странно матового оттенка.
Тим приседает за машиной, не хочет, чтобы его здесь видели. Рогер Сведин захлопывает дверцу машины, надевает черные солнцезащитные очки и приглаживает рубашку на выпирающем животе, прежде чем направиться в сторону клиники Ханса Баумана, где один из вахтеров взял буклет и рассеянно читает. Может быть, про увеличение губ.
Вечернее небо пылает розовым цветом. Город как бы охватывает его, планета прижимает его к себе.
Он едет по городу. Автобусы вдоль авеню Las Avenidas движутся, пружиня и покачиваясь, как на волнах, из открытых окон домов доносятся запахи запеченных в духовке овощей и жареного мяса.
Строительство канализации вынуждает его свернуть к Plaza Cort, где воздух неподвижно висит под гигантским оливковым деревом необъятной толщины, а ствол вырос закрученным вокруг самого себя.
Взгляд на часы в машине.
Симона может быть еще в конторе, и он звонит ей. Она отвечает.
– Что-то стряслось? – спрашивает она. – С Кантом? Шелли? Что-то новое?
За ним звучит уставший к вечеру клаксон.
– Там пробка?
– Стройка. Мне нужна твоя помощь.
– Что ты хочешь, чтобы я сделала?
– Я хочу, чтобы ты раздобыла как можно больше сведений о Наташе Кант. Списки телефонных разговоров, СМС, использовалась ли ее кредитная карта. Я не нахожу ее в социальных сетях. Может быть, ты можешь и там тоже покопаться.
– Конечно. По Шелли тоже?
– Да, и о нем. Все, что сможешь найти из того, чего ты не раскопала раньше.
– Придешь завтра?
– Нет, скажи Вильсону, что я позвонил и сказал, что я болен. Грипп.
– Нет сейчас никакого гриппа.
Снова звучит сигнал клаксона. Теперь ближе.
– Скажи, что у меня температура.
– Он будет задавать вопросы о Шелли. И потенциальной связи с Кантом.