Он должен быть готов на случай появления кого-то, если по его следу пошлют собак или если приедут хозяева дома.
Май Ва.
Придет она?
Должна.
Она сказала, что сразу поедет.
А потом как будто кто-то бросает ему на живот огненный двадцатикилограммовый груз, он корчится, поворачивается на бок, а во внутренностях копается нож, пылающие угли в ногах. Но ему нельзя кричать, он стонет и все медленно исчезает: потолок, хрусталь, вентилятор, и все проваливается в черноту.
– Мистер Тим, должен проснуться, мистер Тим.
Ее голос – мираж, оазис, свежий бриз в адской пустыне.
Мистер Тим!
– Да.
– Садитесь.
Где я? У меня болит спина? Заказал время для массажа?
Он в районе Illetas, на террасе чужого дома, и если Май Ва говорит, что надо встать, значит, надо.
Но как?
Все тело кричит от боли, ее руки давят на его спину движением вверх, он помогает, упирается локтями в камни, потом ладонями, а в боку жужжит и рвет мышцы цепная пила.
– Много крови. Но перестает.
Он сидит, пялится в сухой куст, под которым лежит сдувшийся красный мячик, поворачивает голову в сторону, там на коленях сидит Май Ва, улыбается так, что не видно ее глаз, на ней темно-красная футболка, поглощающая пятна крови. Брюки у нее того же цвета.
– Мы в машину.
Он дышит, быстро и часто, пытаясь перешагнуть через болевой порог. Должен.
– Считаю до трех. Un, do, tre[127].
Это Май Ва считает, он напрягается, она поднимает, и он стоит. Тело хочет сложиться пополам, как перочинный нож, но он удерживается в вертикальном положении.
Ее ладонь под его рукой. Деньги.
Пакет лежит неподалеку. Пистолет, он жмет в спину. Он удивляется, как тот попал на место, за ремень. Он показывает пальцем на пакет, Май Ва наклоняется, берет его и дает ему.
– Машина рядом с калиткой.
Она ведет его к стене с калиткой, отпускает его руку. Калитку можно открыть, она выглядывает, крутит головой в обе стороны.
– Никого нет. Давай, быстро.
Он пытается бежать, но может только идти, ощущает пистолет в своей руке. Никаких людей на дороге, никаких полицейских, открытая голубая дверца машины, грязное сиденье, он впихивает себя туда, дверь закрывается, заводится мотор, и Май Ва опускает солнцезащитный козырек.
– Голова вниз.
Он наклоняется, пытается справиться с болью, а Май ведет машину на спокойной, нормальной скорости среди вилл района, и скоро они выезжают на автостраду.
– Можно сесть, мистер Тим.
Ему хочется спросить, куда они едут, но он не успевает, прислоняет голову к нагретому солнцем боковому стеклу и проваливается в свою личную дымку.
Он все видит ясно, но так, будто он уже не является частью того мира, в котором находится. Автодомик старой модели на колесах с маленьким окошком и дверью, на которой нарисован красный китайский иероглиф. Огород с подсолнухами и цветной капустой, пряные травы и толстенький бок чок, пальма, пузатое оливковое дерево и живая изгородь давно не стриженных кустов, окружающая участок. Жара придавливает его к сиденью машины, пот течет под волосами, губы пересохли, а горло еще суше, он хочет попить воды.
Май Ва обходит машину, входит в автодом, возвращается. Молча протягивает руку, он берется за нее, и она помогает ему встать. Он ковыляет десять метров от машины до единственной комнаты трейлера. Конфорка, кровать, застеленная простыней с бирюзовыми попугаями на розовом фоне.
– Ты можешь там лечь.
Он садится на постель, смотрит на опущенные рулонные шторы. Огород Май Ва, она привезла его сюда.
К своим овощам.
Сюда она возит воду, потому что в кранах воды нет. Сюда, в нескольких километрах от Пальмы.
Щебечут птицы, машины шумят вдалеке.
Она что-то варит. Движутся ее руки, спина в красной одежде, она подходит к нему с блюдом, в домике жарко, но терпеть можно, около него крутит свои лопасти белый вентилятор.
На блюде лежит серая вонючая масса.
Май садится с ним рядом.
– Будет больно. Но надо.
– О’кей.
Она улыбается, он тоже пытается ей улыбнуться, но боль берет верх, и Май Ва, должно быть, это видит, потому что в этот момент она осторожно тащит из огнестрельной раны окровавленную рубашку, и это так больно, кажется, что из него вытаскивают все внутренности и наливают в живот расплавленный свинец.
Белеет в глазах.
– Хорошо, мистер Тим.
Взгляд проясняется, ее теплые руки осторожно обкладывают рану травами.
– Ты можешь вытащить пулю?
Она качает головой.
– Травы только остановят инфекцию. На время. Нужен врач.
– Невозможно.
– Я не дура, мистер Тим, понимаю.
– Воды.
– Это нехорошая идея.
– А то я все равно умру.
Она ставит стакан воды рядом с ним, на крошечный столик, полный китайских журналов со сплетнями. Не подает воду ему, как будто не хочет принимать в этом участие – дать ему воду, которая может ухудшить его состояние.
К потолку подвешен телевизор. Маленький тонкий экран.
– Я поеду за водой, с канистрами, – говорит Май Ва. – Ты о’кей?
Он кивает. Улыбается. Рана горит. Не похоже на заживление.
– Скоро приеду обратно, – говорит она, и эти слова растворяются в нем, вся она превращается в неясный контур, его сознание снова затуманивается.
– Я включаю телевизор. Смотри туда. Не теряй сознания.
Картинки на экране.
Она уходит.
Мобильник. Если он включен, они могут проследить, где он находится, он роется в кармане, выключает телефон, чувствует себя на секунду в безопасности. Пытается сосредоточить взгляд на новостях. Две полицейские машины стоят у Gran Hotel del Mar с включенными мигалками, женский голос диктора. «Полиция ответила на выстрелы румынского грабителя, который открыл огонь, когда его взяли на месте преступления в южной части Мальорки, недалеко от Пальмы. Сбежавший вор, как предполагает полиция, совершил этим летом большое число квартирных краж».
Вечерний свет сглаживает краски, он пьет воду, прислушивается к звуку машины Май Ва, но не слышит. Проходят часы, на улице темнеет, слышны цикады, он дышит, пытается не думать о боли, о том жаре, который пульсирует в боку, ноже-мачете, который, кажется, вонзается в его тело, от кишечника выше к легким и до горла. Он начинает безудержно потеть, пот струится без остановки, рана пульсирует, и тело становится все горячее.
Температура.
Высокая.
Слишком высокая, а на экране он видит лица, футболисты, кто-то поет, но звуки сливаются в кашу, не поддающуюся толкованию.
Я сгораю.
Так приближается смерть.
Открывается дверь, показывается круглое лицо Май Ва. Она подходит, кладет руку ему на лоб.
– Doctor now. Otherwise die[128].
– Нет.
– Да. Я не знаю врачей. А ты?
Она улыбается. Не Май Ва.
А Ребекка.
– Моя жена, доктор, звони.
0 0 46
703 3
14 2
0 2
2
Он едва выговаривает цифры, диктуя телефон, капли пота текут со лба по вискам, подушка под головой становится мокрой.
– Звони, – говорит он. – Я не могу.
– Это доктор?
– Моя жена.
– Не уходи, мистер Тим. Оставайся.
Голос Май Ва исчезает, тонет в темноте, которая наваливается с затылка, как цунами хлещет изнутри в лоб, он лихорадочно царапает простыню, который час? Эмма, она сидит на пляже, копает ямку розовым совком, а рядом с ней стоит желтое ведерко с водой, «нет доктора», кто это говорит?
– Доктор. Она врач.
Я это говорю.
Он пытается открыть глаза, но веки не слушаются, сидят, как приклеенные, он дышит, там пахнет прогорклым мясом, это смерть так воняет, и люди говорят, швыряют слова в какую-то комнату, в которой его больше нет.
– С кем я говорю?
Испанский номер, не тот, который она знает.
– Friend mr Tim[129].
– Чей друг?
Она должна была взять трубку. И неважно, что Андерс как раз ставит на стол ужин, зовет ее, она должна ответить, с кем она говорит, чей это голос с азиатским акцентом и что говорит?
– Мистер Тим. You are doctor?[130]
– Yes I am. Who is this?[131]
– Мистер Тим сказал позвонить тебе. Been shot bad. Very bad. Needs doctor. You are doctor?[132]
– I am a doctor, yes[133].
Ребекка стоит в прихожей. Смотрит на свежелакированные панели, сверкающе белые, обработанные Андерсом, легкие летние куртки на вешалке, белые и черные кеды на полке для обуви.
– Ребекка, еда готова, иди за стол, – зовет он.
– Я говорю по телефону. Извини. Sorry, I talked to someone here[134].
Shot, в него стреляли, geschossen.
В Тима стреляли? Она чувствует, как чернеет от беспокойства, как ее тянет к полу, на паркет, но она должна держаться, это операционная и аорта лопается, а свет лампы в прихожей режет глаза, блеск скальпеля.
– Это не может подождать? – кричит Андерс. – Еда остынет.
И она орет,
«ТЫ МОЖЕШЬ ЗАТКНУТЬСЯ?! Я ГОВОРЮ ПО ТЕЛЕФОНУ».
Он замолкает.
– Sorry[135].
– I’m friend of mr Tim. He shot, needs doctor. He is in my trailer. You doctor?[136]
– Yes[137].
Ему больше не к кому пойти, что-то случилось такое, из-за чего он не может поехать в больницу.
– Very bad, think not make it[138].
И теперь он лежит дома у этой женщины и умирает.