– Подожди. У меня есть кое-что для тебя.
Он оборачивается.
Аксель смотрит так, будто ищет подтверждения, что то, что он собирается сказать, будет правильным.
– Все-таки есть еще одно, – говорит он. – Существуют заявления в полицию на Хоакина Оррача. Применение насилия по отношению к женщинам. Злоупотребление властью, унижение. Таких заявлений за последние двадцать пять лет было довольно много. Их замалчивали, расследования прекращали. Но ходят слухи, что он по-прежнему продолжает в том же духе. Что ему нравится истязать женщин.
– Откуда тебе это известно?
– Даже в этом городе еще есть порядочные люди.
Слова Соледад звучат в голове Тима: «Там был один мужчина, который хуже других».
Хоакин Оррач. Это он, этот дьявол? Которого покрывают свои.
Аксель берет Тима за руку. Оглядывается по сторонам.
– Оррачу в избирательной кампании помогал Сведин, – говорит он. – А тот, в свою очередь, помог Салгадо стать начальником Национальной полиции.
– Что-то еще? Конкретное?
– Такие люди как дым, – отвечает он.
– Они как-то связаны с Серхио Хенером?
Аксель отступает на шаг назад. Поднимает руки.
– You are on your own from here[199].
Тим уходит из здания редакции газеты, огибает его, смотрит на простой белый многоквартирный дом по улице Calle, 327, куда из других районов выселяют цыган на проживание здесь, среди мусора, крыс и тараканов. Переходит дорогу и спускается к морю у клуба Assaona Beach. Его отражение в стеклах Центра конгрессов кажется расплывчатым контуром, который растворяется в тени высоких прибрежных волн.
Он вспоминает фото трех молодых парней в школьной форме.
Сборища, куда мамасан Эли посылала девочек по заказу. И откуда Соледад вернулась вся в шрамах. Вы, все трое, были там? Где проходят ваши сборища? Соледад упомянула, что ее забрали с автобусной остановки в Магалуфе, недалеко от того места, где пропала ты, Эмма.
Это могли быть вы трое, должны быть. А худший из всех Оррач.
Ты в чем-то перешла им дорогу?
Одна из скамеек у кроваво-красной велосипедной дорожки, отделяющей тротуар от пляжа, оказалась свободной. Он садится на теплый камень и смотрит, как туристы появляются в полном пляжном обмундировании, расстилают свои яркие полотенца на засранном песке. Дети бегают по мелководью, силуэты против света, солнце обжигает тела, жирный мужчина с черной шевелюрой и широким носом пьет пиво под зеленым зонтиком для гольфа.
За спиной Тима находится город.
Вечная тень. Лучший из миров, и он же худший, и я не знаю, к какому из них я отношусь.
Ты это знаешь, Эмма. Ты догадывалась об этом уже тогда, а теперь ты это знаешь точно.
Я – тень.
Я ушел из полиции, потому что хотел работать в нормальное рабочее время, потому что ты стала старше. Это чистая правда. Но еще одно, такое же правдивое объяснение, потому что однажды я потерял над собой контроль. На самом деле. И невозвратно. Однажды, в такой же солнечный день, как сегодня, мы проводили задержание в квартире первого этажа в одном из самых дерьмовых из всех дерьмовых районов Стокгольма. Мы должны были арестовать пятнадцатилетнего подростка. Он выбросил из окна гранату, погиб восьмилетний ребенок, а этот виновник стоял в своей комнате, больше похожей на чулан, дома у своей матери-одиночки с тремя орущими малышами, и лыбился, глядя на меня. «Я бы и снова это сделал, – сказал он. – Он был говнюком. А я трахаю младшую сестру моего дружка. Она шлюха».
И тут я его ударил, Эмма. Он был еще моложе тебя. Я ему вмазал, стучал его головой об отопительную батарею, сломал ему руку, как зубочистку, я просто хотел заставить его замолчать. Коллегам пришлось отрывать меня от него силой. Он оглох на одно ухо, а на меня подали заявление, но прокурор предложил закрыть расследование, при условии, что я уволюсь. И я уволился.
Знаешь, кто оперировал ему руку? Кто ее выпрямил, сшил нервы, вернул чувствительность в кончиках пальцев, так что он опять может вырвать чеку гранаты? Твоя мама. Она его заштопала. А когда она узнала, как и от кого он получил свои травмы, то сначала рассердилась на меня, разочаровалась во мне, но потом, когда она поняла, что именно он сотворил, то замолчала. И в нашем с ней молчании есть понимание того, что мы делаем то, что мы делаем. Иногда плохой поступок может оказаться правильным, и наоборот.
Мой старый друг пошел на повышение в страховой компании If и помог мне получить там работу в качестве следователя по страховым делам. И сказал, чтобы я промолчал насчет заявления в полицию о нанесении побоев, потому что такой вопрос был в анкете на получение этой работы: «А на тебя когда-нибудь подавали заявления в полицию?»
«Об этом умолчим».
Через пару лет этот начальник в страховой компании If попросил меня об одной услуге. Я должен был убедить одного из его соседей по архипелагу не подавать обжалование разрешения на строительство, которое получил мой друг. Я проследил за соседом. Оказалось, что он изменял жене, я все это документировал, долго и тщательно, показал соседу фотографии, на которых они с любовницей занимались сексом в сарайчике у моря, где на потолке было полным-полно пауков-крестовиков.
«Он не обжаловал разрешение соседу?»
Нет, не обжаловал.
Я – тень, видишь, Эмма. Но я тебя не брошу.
И тут он видит Милену. Она идет со стороны города, держась под руку с пожилым седым господином в шортах пурпурного цвета. Она делает вид, что не видит Тима, а он вспоминает ее тело, совсем другое тепло, чем тут, на скамейке, вспоминает ее сыновей за столом, когда они грызли козлиные косточки, пьянели у него на глазах, а он притворялся, что он их папа, фантазировал об этом, когда в ту ночь уснул в объятиях Милены.
Она кладет мужчине руку на плечо, идет легкими шагами, несмотря на жару, как будто парит в воздухе.
Он терпит палящее солнце. Отправляет сообщение Симоне.
«Какой адвокат занимается наследством Петера Канта?»
Она отвечает через пять минут, и пока он читает, пот течет по лбу. Рана чешется, но не болит.
«Чтожтызаследак?»
Три смайлика в виде солнца.
Потом приходит имя.
«НероКаро».
«Спасибо».
«Ятолькорадавесточке».
«Всекласс, спасибо».
Вдруг тело напрягается. Застывает.
Он тянет руку к пояснице, но вспоминает, что пистолет остался в машине на парковке у редакции газеты Diario de Mallorcas.
К нему скользят два полицейских на велосипедах, в темно-синих шлемах и белых теннисках с желто-красными полосами на груди. Ему кажется, что они замедляют движение, он уже готов прыгать со скамейки, через велосипедную дорожку вниз на пляж, бежать по песку, в море, плыть все дальше, пока не останется сил, пока он не начнет тонуть, легкие наполняются водой вместо воздуха, он смотрит в глаза утонувших моряков и утопленных гангстеров, в глаза Эммы.
Но он остается сидеть, и полицейские жмут на педали, не обращая на него никакого внимания.
Он собирает на мобильнике фотографии Салгадо, Оррача и Кондезана. Отправляет Соледад.
«Был кто-то из них на тусовке, о которой ты упомянула?»
Но СМС возвращается. Такого номера больше не существует.
Он гуглит Неро Каро.
Находит статьи о том, как он помог строительному комитету в судебных процессах против иностранцев, которые строили дома слишком близко к морю, несмотря на запрет делать это в прибрежной полосе. Он есть и на фото бомонда острова в связи с выставкой, которую концерн «БМВ» устраивал в Gran Hotel del Mar.
Тим запоминает адрес офиса Неро Каро.
В коленях у него трещит, когда он встает и начинает идти по кроваво-красной велосипедной дорожке.
В баре Bosch туристы заполняют столики под белыми зонтами на улице, а на соседней автобусной остановке южноамериканцы ждут отправки в свои пригороды. Фонтан вокруг обелиска на круглой площади не работает, машины сигналят пешеходам, чьи раскаленные мозги, похоже, забыли значение красного света светофора.
Вход в офис адвоката Неро Каро находится на Avenida de Jaume III. Темные деревянные двери открыты, и консьержка не удостаивает Тима даже взгляда, когда он проходит мимо и начинает подниматься по крутым каменным ступеням.
Белая надпись с текстом «Каро & Co» и резными виньетками привинчена к двери. Тим звонит, и из динамика, встроенного в стену, раздается вопрос.
– Кто там? – спрашивает мягкий женский голос.
– «Ди-Эйч-Эл».
– Мы не ожидаем никакой доставки от «Ди-Эйч-Эл».
– Пакет сеньору Каро.
Его впускают, и, как только щелкает замок, он изо всех сил пинает дверь ногой. Комната с серыми стенами, синяя пластмассовая стойка, а за ней сидит пожилая блондинка, которая вскрикивает при его появлении.
– Где Неро Каро? Мне нужно с ним говорить. Сейчас же.
В коридоре открывается дверь и выходит мужчина лет пятидесяти в матово-сером костюме, подходящем по цвету к стенам, смотрит в сторону Тима.
– Неро Каро? – выкрикивает Тим громче, чем надо.
Лицо адвоката теряет свои резкие черты и как бы расплавляется.
– Кто спрашивает? Кто вы?
– Тот, у кого назрела пара вопросов. Есть время?
Адвокат смотрит на него. Молча, долго. Как будто измеряет Тима взглядом, прикидывая, может ли он встретиться с этим человеком, чего бы тот ни хотел. Затем делает жест в сторону комнаты.
– Магда, никаких звонков в ближайшие десять минут.
Тим проходит за адвокатом в комнату, где письменный стол из красного дерева махагони стоит перед стеной, заполненной полками с кодексами законов. Через окно видны клены на Paseo del Borne, качающиеся на ветру кроны, игривые листья.
Неро Каро садится, указывает на стул для посетителей.
– Что вам нужно и кто вы?
– Не имеет значения, кто я. Может, вы уже догадались.
– Нет. Садитесь.
Тим остается стоять. Поворачивается так, чтобы был виден пистолет за поясом на пояснице.