гает коллегам более вдумчиво рассмотреть дело[31].
Двенадцать разгневанных российских мужчин
В жизненно важных ситуациях, когда требуются надежные обоснования того или иного решения, наряду с рациональными аргументами (например, ссылки на закон или строгий формальный разбор ситуации) люди начинают привлекать аргументы другого порядка, которые вроде бы не имеют прямого отношения к делу, но которые тем не менее воспринимаются как значимые. И причина даже не в том, что есть вещи поважнее рационально выстроенной логики, а в том, что у логики могут быть нелогические основания. Причем таких оснований может быть множество, и, следовательно, сами применяемые логики тоже могут быть очень разными. Ты не можешь сказать, какая из них лучше, а какая хуже, потому что такие логики разнокачественны и в силу этого несравнимы напрямую между собой. Но каждая такая логика обладает определенной силой и убедительностью в зависимости от контекста и того, кто ее предлагает. В сильной степени воздействие той или иной логики на окружающих зависит от ее репрезентации – становится важным не то, что говорится, а то, кто и как говорит. Эти ортогонально выстроенные «нелогические» логики образуют особое смысловое пространство, придавая нашей аргументации в спорах по критически важным вопросам более объемный характер.
Для изучения этого непростого вопроса мы используем материал весьма любопытного фильма режиссера Никиты Михалкова «Двенадцать». Фильм является римейком знаменитой американской картины 1957 г. «12 разгневанных мужчин» режиссера Сидни Люмета, снятого по одноименной радиопьесе Реджинальда Роуза. Только у Михалкова действие происходит уже в наши дни и помещено в российский контекст (в частности, на экран постоянно возвращаются кадры с эпизодами из войны в Чечне).
Перед нами фильм-притча, очень социологичный по своему замыслу и исполнению. По сюжету двенадцать присяжных решают судьбу чеченского подростка, убившего по версии следствия своего приемного отца – офицера Российской армии за семь тысяч пенсионных рублей. После завершения судебных заседаний присяжные помещены в замкнутое пространство спортзала и изолированы от внешней среды и внешних воздействий (мобильные телефоны, само собой, сданы судебному приставу). Они могут покинуть помещение только после того, как вынесут решение, и не просто большинством голосов, а единогласно.
Никита Михалков, как известно, режиссер амбициозный и не разменивается на мелочи. И если на экране крутится колесо велосипеда, то его, как минимум, следует считать колесом истории. Фильм «Двенадцать» задуман им как кино для всех и про каждого. В нем делается попытка репрезентации российского общества в многообразии его разных социальных слоев и психологических типов. И, по сути, в нем задается главный вопрос всей социологии: как возникает социальный порядок?
Правда, представленное режиссером общество заведомо неполно, поскольку в нем не оказывается женщин. Вновь главными (и единственными) героями истории становятся мужчины, но это не более чем обычный мужской шовинистический взгляд. Чуть ли не единственная женщина в судебном процессе – судья, но ее роль эпизодическая, и она по сюжету выступает чистым инструментом чужой (мужской) воли, ибо примет любое оглашенное ими решение. Мужской состав, по всей видимости, подчеркивает серьезность затеянного разговора и намерение разобраться «по-мужски» со сложной проблемой. Справедливости ради отметим, что вовлечение в эту компанию хотя бы одной женщины моментально деформировало бы всю ситуацию, помешало бы героям вести себя столь открыто и искренне высказываться о наболевшем – все мужики тут же начали бы «выпендриваться», распускать перья, соперничать друг с другом. И вся групповая динамика оказалась бы иной. Но поскольку сценарий этого не предполагал, мы получили фильм про двенадцать разгневанных российских мужчин.
Сразу оговоримся, что нас в данном случае не интересует работа суда присяжных в правовом отношении, хотя эта тема по-своему любопытна. Правовую сторону дела мы будем затрагивать в самой минимальной степени. Не сильно интересуют нас и социально-политические месседжи, хотя они явно в фильме улавливаются, и к ним мы все же вынуждены будем обращаться по касательной. Куда больше в данном случае нас занимает то, как выстраивается человеческая коммуникация и какие коммуникационные и логические средства используются людьми для обоснования разных позиций в критически важной ситуации, когда решается судьба человека. Особенно важно рассмотреть основания аргументации в условиях, когда рациональные средства убеждения перестают действовать.
Трудности коммуникации
Достижение единогласного решения (консенсуса) само по себе образует немалую проблему. Прийти к консенсусу – значит достичь всеобщего соглашения, преодолев все возможные разногласия. Для этого стороны должны вступить в коммуникацию. А в нашем случае выясняется, что люди собрались очень разные и вполне искренне не хотят коммуницировать, похоже, им просто не о чем разговаривать друг с другом. Впрочем, социальный порядок никогда не складывается сам собой, его возникновение требует серьезных взаимных усилий.
Вначале дело кажется всем «совершенно ясным». Каждый куда-то торопится, всем хочется поскорее покончить с этим делом и разбежаться. И если бы не обнаружилось одно «слабое звено» – физик в исполнении Сергея Маковецкого, то они, несомненно, так бы и поступили. Разбежались бы и спокойно пожертвовали свободой незнакомого им подростка, отправив его за решетку на всю оставшуюся жизнь. Все были готовы согласиться с тем, что «дело простое, дело ясное, минут за двадцать решим». И их первое, быстрое и почти солидарное голосование «Виновен» – это еще не консенсус, это сугубо формальное единогласие, когда никто просто не хочет вдаваться в суть самого дела. Как говорил некогда один из российских премьеров: «Давайте решать, чтобы не думать». И действительно, если не думать и ни во что не погружаться, то к единогласному решению прийти намного проще.
Но стоит притормозить хотя бы на минуту, и сразу встает вопрос: а все ли настолько ясно? Ведь присяжные провели немало времени в зале суда и понимают, что по-настоящему ни следствия, ни судебного разбирательства не было – следователи по этому делу никак не парились, адвокат откровенно «скучал» и не особенно заботился о защите мальчика. Показания свидетелей с самого начала казались сомнительными и впоследствии оказались ложными. И волей-неволей хочется спросить: откуда взялось в совершенно нормальных людях это первоначальное безразличие к судьбе живого человека? Они просто не хотят задаваться опасными моральными вопросами, чтобы не пробудить спящую совесть? Возможно, и так, но все же по ходу действия выяснилось, что эти люди вполне способны к переживаниям. Может, они не считали обвиняемого человеком в полном смысле слова? Подсудимый для них бессловесен, как «тупой необразованный дикарь», «зверек» или вообще как неодушевленный предмет, тем более он плохо говорит по-русски. А кто-то из собравшихся, более того, видел в нем частное воплощение общей угрозы, олицетворение чужой культуры, некой враждебной силы, которую пытаются приручить и цивилизовать, но без видимого успеха.
Думаю, все эти настроения и в самом деле имели место, но их вскоре удалось преодолеть – «какой-никакой, а человек». У каждого присяжного были какие-то срочные дела? Да, конечно, но, видимо, не только поэтому. И не потому, что им совсем нечего сказать, что у них нет достаточного опыта, чтобы оценить сложившуюся ситуацию. Позднее выяснится, что все это у них было в достатке. Скорее, они просто не дали себя труда задуматься. Хотели поступить как всегда, как проще, пойти по накатанному пути.
Чтобы человек начал думать о чем-то важном, тем более о касающемся не только его самого, что-то или кто-то должны выбить его из привычного состояния и наезженной колеи. Для этого нужен какой-то содержательный диалог. Но в нашей компании из двенадцати мужчин каждый представляет свой социальный слой. И они первоначально не готовы к совершению каких-либо усилий, связанных с социальной межгрупповой коммуникацией. Они не знают, как себя в подобном сообществе выразить. У них не хватает социального навыка. Отсутствует общий язык, бэкграунд, нет общего опыта поведения в подобной ситуации. Вдобавок они лично не знакомы друг с другом – в итоге не за что зацепиться. Вначале их удерживает только сила внешнего принуждения – закрытая дверь и формальное правило, запрещающее расходиться без принятия единогласного решения. Для того чтобы организовать коммуникацию между столь разными людьми, их для начала приходится держать взаперти.
Введенная режиссером «модель» основана на изолированности малой группы людей от внешней среды и недопущении никаких внешних формальных подпорок, кроме предъявления некоторых доступных судебных материалов. У участников обсуждения нет знания закона, юридическая логика в их рассуждениях отсутствует, и закон почти не обсуждается вовсе. Правда, есть логика Демократа (в исполнении Сергея Арцибашева), который провозглашает, что «все должно быть по закону». Но он ограничивается абстрактными заявлениями. В этой среде и в этой ситуации подобная логика заведомо провальная, она даже не обсуждается другими. Помимо незнания закона, здесь еще отсутствует то, что можно было бы назвать безусловным уважением к закону. Вместо этого устами героев фильма говорится, что «русский не будет по закону жить», ибо «закон мертв, в нем ничего личного нет», что закон ничто без сострадания, и жить нужно, скорее, «по совести». Поэтому если в американском классическом фильме о двенадцати присяжных проводилась вполне ожидаемая идея, что «закон превыше всего», то в нашем случае «милосердие оказывается выше закона».
Добавим, что, помимо неоднозначного отношения к букве закона, у собравшихся присяжных нет никаких готовых смысловых схем и моральных канонов, которые могли бы их изначально объединить. У них также нет возможности обратиться к подсудимому или к свидетелям. Наконец, присяжным нельзя даже выпить. Традиционный мужской выход из сложных коммуникативных ситуаций оказался бы здесь как нельзя кстати – распитие алкоголя часто используется как средство слома коммуникационных барьеров и установления первичного межперсонального доверия между людьми. Но это мощное оружие в данном случае отсутствует. И даже странно, что ни у кого из мужчин не оказалось с собой бутылки. Словом, и с этой точки зрения ситуация выглядит не слишком жизненной, искусственно сконструированной. В реальной жизни решали бы вопрос именно так – «сбегали бы» за спиртным сами или послали бы судебного пристава. Но таковы заданная модель и поставленные условия задачи.