8. Дилеммы профессионализма (сериал «Доктор Хаус», 2004–2012)
Сериал рассказывает о команде врачей, которые должны правильно поставить диагноз пациенту и спасти его. Возглавляет команду доктор Грегори Хаус, который ходит с тростью после того, как его мышечный инфаркт в правой ноге слишком поздно правильно диагностировали. Как врач Хаус просто гений, но сам не отличается проникновенностью в общении с больными и с удовольствием избегает их, если только есть возможность. Он сам все время проводит в борьбе с собственной болью, а трость в его руке только подчеркивает его жесткую, ядовитую манеру общения. Порой его поведение можно назвать почти бесчеловечным, и при этом он прекрасный врач, обладающий нетипичным умом и безупречным инстинктом, что снискало ему глубокое уважение. Будучи инфекционистом, он еще и замечательный диагност, который любит разгадывать медицинские загадки, чтобы спасти кому-то жизнь. Если бы все было по его воле, то Хаус лечил бы больных, не выходя из своего кабинета[32].
Далее мы хотели бы поговорить о профессиональном самоопределении и о сложных вопросах, с которыми почти неизбежно сталкивается Профессионал в своей повседневной деятельности, если, конечно, этот Профессионал претендует на нечто большее, нежели простое исполнение своих рутинных обязанностей. И в этом деле нам поможет американский сериал «Доктор Хаус», выходивший в 2004–2012 гг. с Хью Лори в главной роли. Это единственный случай, когда мы обращаемся к обсуждению сериала, а не отдельного фильма. И не буду скрывать, что считаю «Доктор Хаус» лучшим сериалом из когда-либо мною увиденных.
В своих восторженных оценках я явно не одинок. Сериал собрал кучу разных призов, а в 2013 г. он даже попал в «Книгу рекордов Гиннесса» (уже тогда его посмотрели более 80 млн зрителей). Еще до своего завершения «Доктор Хаус» стал источником для многих подражателей. Из наиболее известных упомянем «Обмани меня» («Lie to Me») – американский телесериал 2009–2011 гг. с Тимом Ротом в главной роли. В России в 2010 г. вышел телесериал «Доктор Тырса» с Михаилом Пореченковым, который во многом воспроизводил сюжет «Доктора Хауса». А в 2017–2019 гг. транслировалась официальная (лицензионная) адаптация сериала под названием «Доктор Рихтер», где главную роль сыграл Алексей Серебряков. На свет появилось также немалое количество книг, в которых авторы пытаются размотать хитросплетения «Доктора Хауса»[33].
Сериал построен по принципу двойного повествования. Параллельно разворачиваются медицинские и личные сюжеты с сильным психологическим уклоном. С медицинской точки зрения каждая серия представляет собой отдельную законченную историю. Личные отношения, разумеется, длятся дольше и перетекают из серии в серию.
Действие в каждой серии построено в жанре медицинского детектива и закручено вокруг поиска скрытых причин очередной загадочной болезни и постановки судьбоносного диагноза. Медицинские сюжеты – иногда упрощенные, иногда посложнее, но явно повторяющиеся (постоянно слышишь про МРТ и волчанку). При этом они очень концентрированные – серьезные болезни развиваются прямо у нас на глазах, а действие хирургических вмешательств проявляется в считанные часы, что в жизни, разумеется, невозможно. Сценаристы сознательно ускоряют время, чтобы поддерживать зрительский интерес. Все происходит в убыстренном ритме, фазы болезни сжимаются до минимума. Лекарства начинают действовать в минуту их приема и сразу же дают радикальные и видимые последствия. Но нам, зрителям, до подобных искажений, по большому счету, дела нет, так как нам интереснее следить за развитием событий.
Медицинские изыскания, в свою очередь, выступают некоторым фоном для более интересных социально-психологических сюжетов, разворачивающихся в отношениях между главными героями. Более того, их диалоги и поступки образуют ядро всего повествования. Развитие личных отношений тоже предельно сжимается во времени. Это достигается с помощью нехитрого приема – все действия и слова (особенно интимные) немедленно передаются и обсуждаются всеми участниками, т. е. все сразу же выдают друг другу свои и чужие секреты. Словом, нам в ускоренном темпе прокручивают и действие медицинских технологий, и человеческие коммуникации.
Поговорить о неразрешимых вопросах
Что бы хотелось далее обсудить? Мы в данном случае будем фокусироваться на сугубо профессиональной стороне дела, но покажем, что решение наиболее важных вопросов, определяющих твою профессиональную позицию, почти неизбежно и весьма быстро выводит тебя на проблемы морального и общечеловеческого порядка. При этом мы совершенно точно не собираемся заниматься морализаторством, силясь определить, «плохой» или «хороший» доктор Хаус, а вместо этого погрузимся в некоторые пограничные вопросы профессионального самоопределения, формулируя их в предельно радикальной форме.
Для этого мы сформулируем ряд дилемм, с которыми сталкивается Профессионал в своей работе. И прежде всего посмотрим, как определяется это понятие. Дилемма (от греч. «dy» – два, и «lēmma» – посылка) представляет собой затруднительный выбор между двумя равно неприятными существующими возможностями или предложениями, который должен сделать человек для решения вставшей перед ним проблемы или для выхода из какой-то неблагоприятной ситуации. То есть ты сталкиваешься с двумя взаимоисключающими или несовместимыми альтернативами, из которых необходимо выбрать одну при понимании того, что ни одна из альтернатив не может считаться удовлетворительной.
Словом, ты должен выбрать из двух несовместимых альтернатив, причем обе плохие, даже неприемлемые. А привычный вариант совмещения, механического сложения – «и нашим и вашим», или в стиле «с одной и с другой стороны» – увы, не проходит. Если ты хочешь двигаться вперед, какой-то выбор для себя делать придется.
С этой точки зрения персонаж Хью Лори очень удобен, представляя своего рода радикальные случаи профессионального самоопределения и поведения, или предельный идеальный тип. Он играет роль не просто гения и провидца, который почти никогда не ошибается, а если изредка и ошибется, то сам же вскоре исправит свою ошибку. Нам доктор Хаус интересен другим – он в крайней форме ставит и разрешает многие неразрешимые вопросы и демонстративно (открыто) совершает свой собственный радикальный выбор. Более того, он сам последовательно стремится к крайностям и к последующему выходу за грань в совершении подобного выбора, многие из которых экзистенциальны (на кону стоит жизнь или смерть его пациентов). Его влечет к таким предельным ситуациям, он принципиально уклоняется от простых случаев и готов поставить на карту не только свою врачебную лицензию, но свою жизнь и жизнь больного. Благодаря предельной форме выражения поставленные проблемы предстают в более ясной форме, а его поступки удобнее анализировать.
Медицинская сфера также весьма удобна для постановки предельных вопросов, поскольку речь идет о здоровье и жизни людей. Но любопытно, что обнаруживается масса сходств между врачом и исследователем (психологом или социологом), ибо Хаус, по сути, и есть исследователь, для него диагностирование и подтверждение/опровержение диагноза важнее самого лечения. Поэтому мы часто будем прибегать к аналогиям, показывая сходства между врачебной практикой и эмпирическим исследованием в социальных науках. Кроме того, Хаус играет роль следователя, раз за разом распутывая детективные медицинские сюжеты. И многие другие роли… Но эти роли мы пока оставим в покое.
Формулируя профессиональные дилеммы на материалах сериала, я не даю никаких окончательных ответов, ибо их нельзя дать по определению. Я пытаюсь выявить и содержательно определить наиболее важные проблемы, используя формат дилемм для растягивания и кристаллизации смысла. А их разрешение – личное дело каждого, ибо каждый из нас принужден делать свои выборы.
Далее мы выделим несколько сфер, связанных с отношением врача к пациентам, техниками профессиональной работы, отношениями между коллегами и личными проблемами профессионала. И в каждой сфере мы обнаружим свои трудноразрешимые вопросы.
Отношение к пациентам
Следовать долгу или своему интересу
Если ты настоящий Профессионал, претендующий на нерядовую роль, то должен ли ты заниматься каждодневной и скучной рутиной? Или тебе не следует растрачивать на нее попусту свои время и силы, особенно если у тебя обнаруживаются недюжинные творческие способности? Разумеется, никто этой рутиной заниматься не хочет. И если спросить: «Что ты хочешь делать – ставить клизмы или решать звездные задачи?» – ответ будет очевидным.
Но давайте поставим вопрос более широко: должен ли ты как профессионал стремиться к тому, чтобы всеми доступными тебе средствами приносить пользу людям, или можешь заниматься преимущественно тем, что тебе интересно? Можешь ли ты позволить себе отказывать в помощи, если задача тебя творчески не занимает и ее способен решить любой рядовой врач? Допустимо ли отказываться делать по 200 уколов в день, избавляя людей от страданий (реальных или надуманных), чтобы пытаться спасти одного пациента, находящегося в сложной ситуации, потому что тебе так интереснее? Что следует делать – заниматься тем, что важно в данных обстоятельствах, или тем, чем тебе хочется и к чему ты в большей степени склонен профессионально? В первом случае тебе скучно, ты растрачиваешь свой талант, но приносишь явную и ощутимую пользу. Во втором случае тебе интересно, но значимость того, что ты делаешь, оказывается под вопросом. И здесь ответ уже не кажется столь очевидным.
Говоря об этом, я ни в коем случае не ставлю вопрос, кого следует спасать – 100 африканских детей или одного белого ребенка, ибо он в принципе некорректен. Такие вопросы просто не имеют решения из-за моральных соображений, и потому они не могут ставиться в чисто профессиональной плоскости.
Но вернемся к Грегори Хаусу. Мы видим, что он не просто занимается тем, что ему интересно. Он всячески уклоняется не только от любой рутины, но и от принесения пользы в конвенциональном профессиональном смысле. Он идет значительно дальше, искренне считая, что не обязан откликаться на нужды каждого обратившегося к нему за помощью.
Во многом Хаус подобен Шерлоку Холмсу. Он, несомненно, эрудирован, но его эрудиция подчинена решению профессиональных задач. Он ищет эти интересные задачи и хандрит при их отсутствии, а всякую рутину норовит скинуть полицейскому инспектору Лестрейду, т. е. официальной институции (в случае Хауса, разумеется, это больница). При этом, в отличие от профессиональной полиции, Холмс был вроде бы даже свободен от исполнения долга. Ведь любитель не обязан вести расследования, он самолично решает, соглашаться или отказываться. Но правомерна ли такая позиция не для гениального любителя, а для Профессионала, пусть даже не рядового? А ведь Хаус – не лекарь-любитель, а официальный врач.
Доверять или не доверять людям
Врачу (как и исследователю) необходима исходная модель человека (объекта исследования), от которой зависит очень многое в том, как ты выстраиваешь свою деятельность. И очень важно, из какого представления о людях ты исходишь: ты испытываешь к ним доверие или считаешь, подобно Хаусу, что «все лгут» (everybody lies). Идеальных вариантов, как водится, не существует. В первом случае ты можешь пойти на поводу у объекта наблюдения, позволить другому человеку навязать тебе свое – порой весьма пристрастное – мнение, которое способно увести тебя далеко от истины. Во втором случае ты рискуешь лишить себя важного источника информации, закрывая, может, и не самый верный, но самый прямой путь к истине, вступая на поле собственных догадок, возможно, беспочвенных. Избежать этой альтернативы нельзя. Ведь почти любой диагноз во многом базируется на том, что говорит сам пациент. Также и множество социологических исследований опираются на слова и оценки самих респондентов.
Для Хауса этот вопрос решен полностью и окончательно. Он убежден, что «все лгут». Причем лгут даже самым близким людям и в ущерб себе. И он пытается (весьма небезуспешно) каждый раз это доказать. Его диагнозы строятся во многом как раскрытие вранья пациента о самом себе. И здесь, кстати, возникают любопытные социальные сюжеты: нам позволяют заглядывать за фасад внешне благополучного буржуазного общества, прорываться сквозь повседневную ложь и глянец современной жизни – вот муж медленно травит любимую жену, вот женщина, якобы стремящаяся завести ребенка, исправно принимает противозачаточные средства, а вот у известного проповедника-святоши обнаруживается венерическое заболевание.
В этом отношении сообщение пациенту о скорой смерти выглядит уже не как проявление садистских наклонностей, а как своего рода благая весть. Пациента выводят на экзистенциальный, предельный физиологический и психологический уровень (порою буквально на край неминуемой гибели), заставляют отречься от своей лжи, а затем торжественно спасают. И, по сути, мы присутствуем при двойном спасении – от смертельного недуга и от собственных пороков, т. е. здесь пересекаются и сплетаются моральные и физиологические начала. А врач-спаситель становится чуть ли не богоподобным существом.
Но вопрос, доверять или не доверять людям, остается. Хаус для себя его решил, но должны ли за ним следовать? Страшно представить, как социологу строить свой инструментарий, если исходить из того, что люди (объекты твоего исследования) заведомо лгут. Либо придется задавать им безразличные, совершенно нечувствительные и, следовательно, не очень важные вопросы. Либо придется выставлять какие-то безумные фильтры, понимая, что все проверки и фильтры – лишь несовершенные попытки предотвращения ошибок со стороны респондента, а не способ выявления намеренной лжи. Работа же врача без всякого доверия к пациенту еще ужаснее – лучше уж тогда быть ветеринаром, животные пусть и не могут сообщить о своих болячках, но хотя бы не врут.
Сострадать или дистанцироваться
Следующий вопрос: должен ли врач если и не любить своего пациента, то, по крайней мере, сострадать ему? Точно так же должен ли социолог сопереживать объекту своего исследования (например, бедным, предпринимателям или молодежи), т. е. относиться к нему с позитивной эмоцией? Считаешь ли ты, что живой контакт с пациентом поможет тебе лучше понять человека и приблизиться к пониманию его/ее болезненных расстройств? Или правильнее включать ресурс дистанцирования как позицию намеренного безразличия, чтобы быть максимально объективным и чтобы во время операций не дрожала рука? Если ты хирург, можешь ли ты резать человека, продолжая относиться к нему как к человеку, а не просто как к материальному телу? Не помешает ли это выполнению профессионального долга? Или на примере социолога: можно ли исследователю стоять на стороне респондента, выражать его интересы и выдавать сказанное им за научную истину? Или лучше смотреть со стороны, без личного вовлечения? Ответить на такой вопрос тоже непросто, ибо первое – непрофессионально, а второе – бесчеловечно.
Как решает для себя этот вопрос доктор Хаус? Он не просто использует ресурс дистанцирования от своих пациентов, он переходит грань безразличия. Это нечто большее, нежели просто отказ от эмоций, он испытывает довольно искреннюю неприязнь к людям, они его раздражают.
Хотя отдельные пациенты все же вызывают его любопытство – как ребусы, поставщики сложных и мобилизующих задач. Исследователь точно так же не может быть неотмирным, он должен (как доктор Хаус) хорошо знать общество и людей. И проявлять искреннее любопытство, не испытывая при этом откровенной приязни, которая может исказить твой взгляд.
Заметим, что Хаус хочет изучать людей и воздействовать на их психику и здоровье, не позволяя им ответно воздействовать на него. Он вообще предпочитает не видеть пациентов или общаться с ними лишь в случае крайней необходимости, когда этого требуют нужды расследования, или, когда нужно, подчинив их своей воле, заставить делать то, что он хочет. Это выглядит как очень эгоистичный способ самозащиты от проблем окружающего мира, которые ты считаешь для себя излишними, а люди, как известно, основной источник таких проблем. По-человечески это можно понять. Но остается вопрос: помогает ли такое отношение профессиональному делу?
Спасать или не навредить
Врач – одна из тех профессий, которая позволяет вмешиваться в чужую жизнь, переопределять ее прошлое и будущее, даже рисковать этой жизнью. Социологи и экономисты также предлагают свои диагнозы и рецепты лечения. Но, поскольку их предложения редко превращаются в практические решения немедленно и в неизменном виде, их действия можно считать более безвредными. Чего нельзя сказать о врачах, действия которых отражаются на состоянии людей прямо и непосредственно. К тому же здоровье и жизнь человека значат заведомо больше, чем материальное благосостояние. И цена врачебных решений, следовательно, более высока.
В связи с этим возникает следующий тяжелый вопрос: следует ли делать все возможное, активно помогать и вмешиваться в текущие процессы, чтобы спасать человека в тяжелой ситуации с неизбежными рисками навредить больному, или лучше исходить из принципа «Не навреди» и в большей степени полагаться на жизненные силы самого человеческого организма, давая организму самому справляться с болезнью, внимательно наблюдая за его борьбой и слегка ее направляя? В первом случае можно как спасти человека, форсированно остановив болезнь, так и всерьез ухудшить его положение, во втором – можно, ожидая, пока организм справится сам, упустить болезнь, дать ей развиться и перейти в необратимую стадию.
Хаус и эту неразрешимую проблему решает для себя однозначно. Он склонен идти на риск и считает, что имеет на это право. Он готов полностью взять на себя моральную ответственность. При этом, правда, не забывает юридически подстраховаться, побуждая больного или родственников подписывать согласия и используя для этого разного рода манипулятивные воздействия. Эта склонность к риску ради быстрого и радикального решения сложной задачи – довольно редкое качество, присущее немногим. Справедливости ради скажем, что Хаус готов рисковать не только другими, но и самим собой. Это проявляется во многих формах – от езды на мотоцикле до согласия на добровольную клиническую смерть и принятия лекарств в качестве эксперимента. Из такого типа людей рождаются наиболее радикальные деятели – миссионеры и революционеры.
Властвовать над объектом или дать ему раскрыться
Следующая дилемма – нужно ли пытаться подчинить пациента своей личной воле для беспрекословного исполнения твоих предписаний или лучше оставить ему изрядную долю самостоятельности, превратив пациента в твоего активного помощника. Точно так же и в эмпирическом исследовании: как лучше строить интервью – заставить респондента двигаться по твоей продуманной схеме, отсекая все «ненужное», или дать говорить и действовать более свободно, а самому принять роль наблюдателя. Перед нами сложная альтернатива между анкетным опросом и этнографическим исследованием, структурированным интервью и записью свободного нарратива. У каждого метода есть свои серьезные изъяны. В первом случае ты рискуешь упустить то, что сам изучаемый человек считает для себя главным. Во втором случае рискуешь попусту потерять время и утонуть в множественных ненужных деталях. В первом случае ты реализуешь строгую научную схему, подчиняя респондента четкой профессиональной логике, но получаешь то, что ты сам заложил в эту схему. Во втором случае придется слушать бесконечную болтовню «дилетанта», но появляется шанс хотя бы иногда получить нечто неожиданное.
Рецепт Хауса и здесь однозначен: чтобы эффективно лечить, нужно прежде установить свою власть над больным, полностью подчинить его/ее своей личной воле, а вместе с этим и собственной схеме лечения. Первая задача врача с этой точки зрения – заставить пациента отказаться от своего мнения. Для этого желательно пациента получше напугать, чтобы поставить его в зависимое положение. Когда врач предлагает пациенту ничего не рассказывать, а только отвечать на его вопросы, он(а) не просто экономит свое драгоценное время, но утверждает свою властную позицию над больным, лишая его всяческой инициативы. Для Хауса наилучшим пациентом является больной, находящийся в коме, из которой больного иногда выводят, чтобы он(а) смог(ла) ответить на необходимый для врача вопрос. Здесь мы видим максимально полное и узаконенное делегирование врачу ответственности за собственную судьбу или судьбу самых близких людей. Самого больного или родных с помощью разных манипуляций, основанных на асимметрии информации, и внушения страха заставляют подписывать все, что хотят. А затем делают то, что хотят.
Принципиально иной подход в медицине – не подчинять больного без остатка сконструированной схеме лечения, а рассматривать его как партнера и обсуждать с ним возможные способы лечения, не отказываясь, разумеется, от более авторитетной позиции профессионала. Эта схема в целом более сложна, и, полагаю, что большинство врачей здесь предпочтет следовать за Хаусом. В этом смысле их худшим врагом стал Интернет, в котором пациенты в любой момент могут посмотреть альтернативные решения, ставящие под сомнение твой безусловный врачебный авторитет.