[66].
Кончаловский – режиссер удивительно широкого диапазона, от советского «Романса о влюбленных» до голливудского «Поезда-беглеца». Однако в сердцевине его исканий в течение всей творческой карьеры находилось постоянное возвращение к попыткам определить русскую ментальность и, как ни пафосно это звучит, ее место в общем цивилизационном процессе. Его обращения к этой теме были очень разными и не всегда удачными. Вслед за удивительной (почти документальной) «Историей Аси Клячиной, которая любила, да не вышла замуж» (1967 г.) выходила «Сибириада» (1978 г.) – не слишком успешная попытка создания общероссийского эпоса, который выглядел скорее как проигрывание жизни, нежели как сама жизнь. Затем тема судьбы Аси Клячиной была продолжена в «Курочке Рябе» (1994 г.), которая смотрится как пошлый фарс, удивительный для режиссера такого уровня (впрочем, в «раздрайные» 1990-е годы в России вообще было сложно снимать приличные фильмы). И вот, выходит куда более серьезный и выверенный фильм «Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына», который следует считать настоящим возвращением к теме 1967 года почти полвека спустя. И, кстати, чтобы лучше понять этот новый фильм Кончаловского, несомненно, нужно пересмотреть «Асю Клячину».
«История Аси Клячиной» напоминала не столько игровой фильм, сколько антропологическое исследование. В этом фильме, снятом фактически без сценария, действие оказывается вторичным. А три профессиональных актера как бы растворяются в массе обычных людей, далеких от какого-либо актерства. В центре фильма – лица простых людей, их монологи-истории и их песни. Новый фильм «Белые ночи» тоже пытается показать простых людей и их жизнь без прикрас. И здесь точно так же лишь одна профессиональная актриса (Ирина Ермолова), все остальные (включая главного героя) – непрофессионалы, люди из народа. Словом, перед нами еще одна настойчивая попытка прорваться к реалиям народной жизни.
В последние годы обрело популярность понятие «русского мира», обозначающего социокультурное и наднациональное пространство русскоязычных людей на всей планете, которые обладают духовными и ментальными признаками русскости. В противоположность понятию «русского мира» как глобального явления в фильме делается более традиционный (можно даже сказать, старомодный) заход, когда русский мир рассматривается как мир крестьянский. Последний видится не просто как одна из культур наряду с культурой интеллигентской, чиновничьей и пр., но как «подлинная» русская культура. Имеется в виду, что крестьянская этика сохраняется не только среди тех, кто сегодня продолжает работать и жить на земле. Ее во многом придерживаются и те, кто давно переселился в город, но продолжает скрыто или явно исповедовать те же самые ценности. Делается прозрачный намек на то, что именно крестьянское инертное сознание пока еще доминирует в России. И речь идет не просто об исходных исторических корнях, что было бы более очевидным, но о доминанте в нынешнем российском менталитете. Прав Кончаловский или не прав? Каждый волен рассудить сам. Мне лично сложно с этим полностью согласиться. Тем не менее почему бы не взглянуть и с этой стороны. И далее мы попробуем охарактеризовать народный русский мир, каким он предстает перед нами на экране.
Мир вне цивилизации
Что прежде всего бросается в глаза? Мы видим, что этот народный русский мир практически не затронут плодами цивилизации. Хотя цивилизация вроде бы совсем рядом (подобно тому как Россия располагается рядышком с Европой), неподалеку Плесецк и Мирный со своим космодромом (куда уж современней). Напомним, что аналогично в «Истории Аси Клячиной» рядом с полевым станом находился танкодром, а над полем летали реактивные самолеты. Но это близкое соседство с цивилизацией в самых ее современных обличьях удивительным образом ничего не меняет в крестьянском мире.
Дары цивилизации здесь крайне скудны, проникают в этот мир очень слабо и никак не меняют сложившегося уклада: телевизор с одной-двумя программами, который с утра работает как фон, а вечером показывает всем одни и те же передачи; мобильные телефоны, по которым некуда звонить. Отдельные атрибуты цивилизации вроде бы присутствуют, но реальная связь с цивилизацией слабая – писем давно уже никто не пишет, из города везут хлеб, какие-то лекарства, пяток газет с телепрограммой, пенсии. За исключением этих городских посланий, в целом деревенское сообщество почти совершенно оторвано, самодостаточно и замкнуто. Почтальон (главный герой фильма) – по сути, единственная (последняя) институционализированная связь деревни с цивилизацией. И связь довольно тонкая. С утратой почтальоном лодочного мотора и она рискует оборваться.
Важно и то, что цивилизация со всеми своими плодами воспринимается здесь не как часть твоей жизни и даже не как объект устремлений, но как внешний, совершенно потусторонний мир. И кстати, по результатам современных медиаисследований, например, появление на селе цифрового телевидения с 50 каналами ничего существенно не изменило в том, что названо «депрессивным медиапотреблением», – дополнительные телеканалы чаще всего остаются невостребованными, и, главное, городские культурные практики не проникают в сельскую среду, а показываемая городская жизнь воспринимается как внешнее, потустороннее и чужое, отторгается как нечто, не имеющее реального отношения к твоей собственной жизни[67]. Она уподобляется каким-то марсианским хроникам.
Почти физическое соприкосновение с цивилизацией тоже ничего не меняет. Прямо за спинами наших героев в кадре взлетает мощная ракета (совсем близко), но они даже не обращают на это внимания. Здесь не только отсутствует взаимное проникновение двух миров – цивилизационного и человеческого (народного), – но налицо и взаимное отсутствие какого-либо содержательного интереса. Повторим, люди не обращают никакого внимания на взлетающую ракету, это чудо современной техники, они просто не поворачивают головы. И, даже оказываясь впервые в ангаре космодрома (можно сказать, в самом ядре цивилизации), главный герой не проявляет особого интереса, чего-то выходящего за рамки простого любопытства.
Мир без калькуляции и денег
Ключевой чертой современного цивилизационного устройства, несомненно, выступает способность к калькуляции, интегрирующей множество самых разнокачественных сущностей. А деньги являются высшим проявлением системы калькулятивных устройств.
Между тем техники калькуляции и чисел не проникли в наблюдаемый нами мир, а если и проникли, то очень неглубоко. Обычно указывают на жестокий дефицит денег в деревенской среде. Но, строго говоря, деньги здесь и не нужны. Они требуются героям только для того, чтобы периодически выпивать, но не оказывают никакого решающего влияния на их жизненный уклад. Даже в магазине они зачастую не требуются, поскольку у знакомой продавщицы всегда можно взять простейшие товары «по записи», в кредит.
Мы попадаем в мир крайне ограниченных потребностей и соблюдения так называемого трудопотребительского баланса, охарактеризованного в начале прошлого столетия нашим соотечественником экономистом Александром Чаяновым[68]. В этой среде минимально необходимые для проживания ресурсы добываются тяжким трудом и самоограничением, а излишние (дополнительные) ресурсы разбазариваются без всякого ограничения. Здесь нет присущего современному экономическому человеку стремления к максимизации полезности и тем более к получению прибыли. Вместо этого поддерживается устойчивое равновесие, достигаемое на очень низком уровне благосостояния при отсутствии выраженных стремлений к изменению этого уровня. В самом же материальном достатке тоже не видится решения проблем. Словами одного из героев: «Вроде пенсию платят, в магазинах все есть, а люди все равно нервные».
Здесь не просматриваются следы какого-либо буржуазного сознания, и не только в части отсутствующих материальных атрибутов и практик в виде накопления капитала и рациональной бухгалтерии, но и в слабости соответствующего мировоззрения. Это положение резюмировал русский философ Николай Лосский, по мнению которого основная, наиболее глубокая черта характера русского народа связана с исканием абсолютного добра Царства Божия, не осуществимого в посюстороннем бренном мире[69].
Мир без рациональности и интереса
В этом мире нет и рациональности, понимаемой как устойчивое (последовательное) следование собственному интересу. Целерациональность в классическом понимании Макса Вебера предполагает наличие фиксированной утилитарной цели и возможности выбора средств ее достижения – в этом, собственно, и состоит основа любого экономического действия. Здесь же изо дня в день главным героем воспроизводятся одни и те же простейшие телодвижения по маршруту «ноги – сапоги – чайник – лодка – почта – соседи – телевизор». Нет никакой цели и никакого выбора, а вместе с этим нет и рациональных (экономических) действий.
Добавим, что рациональное (стратегическое) действие нуждается не только в наличии плана, но также в определенной размеренности, постоянном проявлении воли и дисциплинированности исполнения на пути к поставленной цели. В наблюдаемом нами мире мы этого также не видим. Жизнь устроена по другому порядку, который охарактеризован в классическом высказывании историка В.О. Ключевского: «Ни один народ в Европе не способен к такому напряжению труда на короткое время, какое может развить великоросс; но и нигде в Европе, кажется, не найдем такой непривычки к ровному, умеренному и размеренному, постоянному труду, как в той же Великороссии»[70].
На эту неспособность к длительному равномерному усилию обращал внимание и русский философ И.А. Ильин в своей книге «Сущность и своеобразие русской культуры», утверждая, что русский человек обыкновенно преодолевает з