Мы действительно не знаем, чем закончилась история с пропавшим мальчиком. И этот прием умолчания, оставления незаполненного смыслового пространства очень характерен для Звягинцева. В его историях мы так и не узнаем очень существенные вещи: что произошло с мальчиком в «Нелюбви», что случилось с героиней Елены Лядовой в «Левиафане» или откуда вернулся отец в фильме «Возвращение». Нам предоставляется возможность додумать, включиться в повествование, дописать свой конец или свое начало. Поставить себя на место главных героев и почувствовать из этого повествования – несколько отстраненного, без лишних назиданий – очень важную вещь: суровое испытание может поджидать тебя за любым поворотом, неважно, заслужил ты его или нет.
Любовь как Загадка
Теперь из скорбного мира безысходной Нелюбви перейдем в другой, ортогональный мир Любви, который кажется еще большей загадкой. После же знакомства с миром Звягинцева еще труднее понять, что такое Любовь и откуда она берется. При обращении к машинному поиску Яндекс выдал на слово «любовь» 63 млн результатов (Красота и Добро дали по 50 млн), но кому от этого легче.
Рассуждая на подобные темы, легко попасть в ловушку. Стоит лишь начать философствовать про Великую тайну и высокие чувства – немедленно скатываешься в банальности. Анна Меликян, режиссер фильма «Про любовь», тоже получившего своего «Золотого орла», а вместе с ним «Нику» и Гран-при «Кинотавра», пытается этого избежать, подойти к деликатному предмету легко, играючи, даже хулигански, как бы несерьезно, иронично, избегая лишнего пафоса. И потому фильм на извечную и избитую тему выглядит свежо, мило, ненавязчиво, еще раз показывая, что к решению больших вопросов нельзя подходить в лоб.
В отличие от Звягинцева, сторонящегося в данном случае актерских звезд, Меликян набирает всевозможных модных актеров и предлагает им немного подурачиться. Она показывает Москву так же, как и Звягинцев, но понять, что это тот же самый город, решительно невозможно. Ее Город совсем не кажется пустым. И он не просто наполнен живыми людьми, это подлинный карнавал, где все участники, включая полицейских, оказываются костюмированными персонажами.
Любовь как расстройство психики?
И что же такое Любовь? Для начала нас бросают на лекцию на модной «Стрелке», где от ведущей-психолога в изящном (как всегда) исполнении Ренаты Литвиновой идет поток откровенного наукообразного бреда про разновидность компульсивно-аддиктивного расстройства психики, похожего на героиновую зависимость. Что-то про гормон дофамин, вызывающий эйфорию и вырабатываемый в течение 30 дней, и про гормон привязанности окситоцин. Нам рассказывают, что наличие и отсутствие Любви можно определить с помощью магнитно-резонансной томографии головного мозга.
Я, конечно, не силен в нейронауках, но все эти попытки редукции и рассказы про мозги в разрезе (не хватает лишь мозгов с горошком) выглядят как веселая пародия на нейронауку и науку в целом. Иными словами, науку представляют как фокусы для развлечения аудитории. Но для фильма Меликян эти бредни выполняют свою инструментальную функцию – напускают нужного туману и исполняют роль технической перебивки между разными новеллами.
Более важно, чтó именно предлагает в ответ аудитория посетителей лекции, изображающая простую и симпатичную молодежь. Здесь ожидаемо возникает бурный поток классических романтических стереотипов. Любовь видится как «маленький фейерверк», «авария», «безумие», «ненормальное какое-то состояние», «когда не можешь жить без другого», «когда, не касаясь земли, летишь по городу и никого не видишь», «когда не хочется изменять», как «духовная зависимость от другого» и так далее без конца.
Но здесь нам повезло, ибо фильм Меликян не про это. Можно сказать, что он про «неклассические» виды Любви. Не про то, как Она бежит, а Он ее догоняет, или наоборот (прием, который по-прежнему используется в других хороших фильмах, например, в «Аритмии» или короткометражке «Про любовь»).
Давно стала общим местом фраза из «Анны Карениной»: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». И здесь хочется сказать, что Лев Николаевич Толстой, видимо, сильно ошибался, ибо дело, на наш взгляд, обстоит буквально обратным образом. Нелюбовь почти всегда одинакова, универсальна, всеобща, схематична. А Любовь уникальна, она приходит в самых разных обличьях, и потому часто ее так трудно узнать, тем более невозможно однозначно определить. И у Меликян в каждой из пяти новелл фильма Любовь появляется в каком-то новом неожиданном облике.
Любовь как Фантазия
В первой новелле Любовь приходит как Фантазии косплея по мотивам японских аниме и манги (японских комиксов). Это именно Фантазия, а не ставшее для нас привычным фэнтези, т. е. воссоздание вымышленного костюмированного образа, а не вымышленного мира. Речь идет о поверхностном (по сути, пародийном) освоении совершенно чужих и малопонятных образов, которое при этом почему-то не убивает всяческий смысл, а создает для своих участников пространство человеческого счастья.
Интересно наблюдать, как люди находят выход из ситуации Нелюбви через вещи, которые они совсем не понимают содержательно, воспринимая как голую эстетическую форму. Но это оказывается для них неважным. Альтернативная эстетика дает возможность вырваться из рутины и паутины скучной повседневной жизни, отрешиться от надоевшей правды. Словами героини: «Лучше не знать этой вашей правды по паспорту». И в самом деле, ясно, что Тайто и Химея круче Грачевой и Петрова с их постными обыденными лицами. А Сейлормун круче обычного сержанта полиции.
Итак, чтобы встретить Любовь, нужно сначала уйти в параллельную (искусственную, вымышленную) реальность. Но, к сожалению, выдуманные отношения рассыпаются при первом же столкновении с жизнью вне карнавала. А что такое Любовь, остается неясным. Вот выдержка из разговора главных героев: «Я всем даю с презервативом, а тебе без… И это по-твоему Любовь? А почему нет?».
Забавно, что русские необъяснимо тянутся к японской культуре, решительно ничего в ней не понимая. Кстати, подобная тяга проявлялась и в советское время, вспомним популярность японской литературы или фильмов Акиры Куросавы. И японцы, похоже, тоже неосознанно тянутся к России, с точно таким же полным непониманием нашей культуры. В этом все очарование и притягательность непонятного. К тому же здорово побыть Чужаком в духе Георга Зиммеля, особенно если не затягивать этот опыт. Со стороны, в глазах внешнего наблюдателя это выглядит нелепо и комично, но в то же время мило – снова вымышленная жизнь оказывается привлекательнее (и в каком-то смысле реальнее) обыденной жизни.
Любовь как Взаимопонимание
Тема соприкосновения культур продолжена в новелле про японскую девушку в Москве. Любовь приходит как Взаимопонимание, которое, как выясняется, может возникать совершенно по любому поводу – сколь угодно экзотическому и потустороннему. Так, двух молодых японцев объединяет приверженность русской культуре, которую они воспринимают как-то по-своему, очень по-японски. Но выясняется, что выбор объекта обсуждения и привязанности не столь уж важен и вовсе не обязательно понимать его смысл. Неважно, что именно ты понял, главное – понимать друг друга.
Молодые японцы еще не были знакомы, но уже многое делали параллельно и воспринимали многие вещи (в данном случае загадочный Русский мир) одинаково. Им достаточно было почувствовать, что они на одной волне и понимают друг друга с полуслова. Без такого взаимопонимания ты можешь лишь выдумывать объекты для высоких чувств, но эти чувства не пройдут даже первой простой проверки реальностью.
Любовь как Жертвенность
В новелле про секретаршу в исполнении Юлии Снигирь Любовь возникает в очередном и еще менее понятном обличье – как Жертвенность. И сразу возникает множество вопросов: а Любовь ли это? Любит ли Она, пожертвовав собой ради того, кто уже три месяца тупо сидит без работы и, не обращая на нее внимания, играет в танчики? Или Она отдалась (мысленно и физически) всесильной Маммоне? Перед нами глубокое жертвенное чувство или циничный расчет (тривиально, ради денег)? Если предательство Любимого делается ради Любимого – можем ли мы считать это проявлением Любви? Или Любимый вообще ни при чем и сделано это даже не ради денег (типовое оправдание), но стало способом приобщения к Власти, которая завораживает и притягивает сама по себе? Не ожидайте от нас прямолинейных ответов. Не даются они и в фильме.
Не проще и с другой стороной – с начальником секретарши в исполнении Владимира Машкова. Любит или нет этот человек? Да и человек ли это или чистая, нарочитая символизация кого-то, давно утратившего человеческий облик? А может, это просто единственная форма любви, на которую он способен, ведь люди же очень разные. Говоря его же собственными словами, «на романы у меня времени нет, а любить кого-то надо». Даже в этом предельно циничном существе сохраняется смутное желание чего-то «настоящего», которое, правда, редуцируется к «настоящей» груди. Но хотя бы так…
На выходе же из этой истории нам опять непонятно, что такое Любовь. Мы увидели проблески подлинного чувства или какие-то извращения – и со стороны бизнесмена, и со стороны секретарши? Легче всего сказать: «Нет, это не настоящая Любовь!» А мы знаем, какая она «настоящая»?
Любовь как Вдохновение
В следующей новелле про уличного художника в исполнении Евгения Цыганова Любовь является как Вдохновение. Она становится воплощением Творчества. Это даже не сублимация с подсознательными переходами, а полное единство творчества и любви. Одно заканчивается в момент, когда прекращается другое. По словам самого художника, ему лучше не знакомиться с понравившейся девушкой и тем более не заводить отношения – начинаются бесконечные скандалы, вынос мозга. Увидел, влюбился, нарисовал и забыл – вот линия вечного движения. Причем и объект сегодняшнего чувства сам по себе не столь важен, ведь вдохновение таится внутри самого человека, внешние объекты его только подталкивают. И кто скажет, что здесь нет Любви? Или ее действительно нет? Нам опять показывают, в какую сторону смотреть, но что именно мы увидим – вопрос открытый.