– Нет-нет-нет, – мягко отозвался Джонс. – Вы вовсе не ведете себя невоспитанно. Вы, пожалуй, просто неправы, а невоспитанность тут ни при чем.
Ивонна резко вскинулась, решив, будто недослышала.
– Простите, как вы сказали? – спросила она.
Джонс улыбнулся и, тщательно подбирая слова, объяснил:
– Моя дорогая леди, невоспитанность и вы – две вещи совершенно несовместимые, такого мне бы и в голову не пришло, но… – он поднял указательный палец, – когда вы сказали, что будто бы зажились на свете и от вас уже нет толку, для меня это прозвучало неимоверной нелепостью, так что я должен вам объявить свое категорическое несогласие.
Ивонна устремила взгляд на водную гладь.
– Как мило с вашей стороны, – ответила она.
– Но ведь вы мне не поверили? – заранее зная ответ, уточнил Джонс.
Ивонна была слишком вежливой, чтобы встать и уйти, или сказать Джонсу «не лезьте не в свое дело», однако всему есть границы! Боже милостивый, какое нахальство – едва знакомый человек берется судить о ее жизни! Да еще так категорично и с таким напором!
– Сэр, – нервно отчеканила она, слегка повысив голос. – Я всего лишь старуха, которая желала бы мирно дожить свой век, не мешая тем, у кого и без меня полным-полно дел.
Джонс воздел руки вверх и возвел глаза к небу.
– Господи! – воззвал он. – Не дай этой почтенной даме скончаться на скамейке у меня перед носом. – Не опуская рук, он лукаво скосил глаза на Ивонну.
– Будет вам дразниться, – упрекнула его она.
Джонс хмыкнул.
– Что ж, тогда и вы будьте серьезны, – парировал он. – Вы ведь вовсе не так уж стары. Вот, по-вашему, сколько мне лет? – спросил Джонс у Ивонны и выдержал паузу, позволяя ей рассмотреть его как следует. – Да-да, поглядите-ка на меня хорошенько, сколько дадите?
– Понятия не имею, – сухо ответила Ивонна.
– Что ж, тогда вы выиграли, – благодушно объявил Джонс, – потому что и я тоже понятия не имею, сколько мне лет. Бросил, знаете ли, подсчитывать после пятидесятой годовщины моего тридцать девятого дня рождения!
Ивонна недоверчиво покачала головой:
– Что, и вправду не знаете?
– Ну, я уверен, что еще лет двадцать протяну, – сказал Джонс, – но не в этом соль. Неужели мы позволим, чтобы какие-то цифры диктовали нам, как себя чувствовать? И кроме того, юная барышня, – а для меня вы именно юная барышня, – кто вам разрешил думать, будто вам больше нечего делать на этом свете и нечего дать миру?
Ивонна не долго размышляла над ответом.
– Я просто смотрю на вещи честно. После того как не стало Бобби, а у детей пошла своя жизнь… – она умолкла, потом, словно уговаривая сама себя, закончила: – Невозможно же без конца играть в бридж, да и потом, недаром же говорят: старики должны уступать дорогу молодым. Я всем сердцем чувствую, что срок мой истек.
– Ой-ей-ей! – нарочито тонким голосом воскликнул Джонс и хлопнул себя по коленям. – Вот счастье, что не все так думают! А не то мир лишился бы многих великих достижений и открытий!
Ивонна сжала губы, пряча улыбку, потом сказала:
– Мистер Джонс, опять вы меня дразните.
– И да, и нет, – усмехнулся он, – и напоминаю, – я просто Джонс. Позвольте, я помогу вам посмотреть на ситуацию свежим взглядом, посмотреть шире. Вот вы говорите, будто срок ваш вышел, время истекло. Скажите, разве не замечательно, что Харлан Сандерс не ушел на покой, когда ему исполнилось шестьдесят пять?
Ивонна попыталась вспомнить, о ком речь, и не смогла.
– Кто это?
– Вы, возможно, знаете его как полковника Сандерса. Однако он начал свою деятельность именно на седьмом десятке. Именно тогда он пустил в дело фамильный рецепт и запустил сеть ресторанов, где подавали жареных цыплят по этому рецепту. А начал он, имея в активе только пенсию, – весь его стартовый капитал составлял сто пять долларов в месяц. Так-то!
– Я этого не знала, – ответила Ивонна. – Шестьдесят пять? Надо же. Неплохо для такого молодого мужчины.
– Примерно такой реакции я и ожидал, – усмехнулся Джонс. – Ну, а как насчет Бенджамина Франклина? Он изобрел бифокальные очки, когда ему было уже семьдесят восемь. А Уинстон Черчилль, за плечами которого, правда, была солидная карьера, и не на одном поприще, а на нескольких, только в семьдесят восемь написал книгу, принесшую ему Нобелевскую премию по литературе. Мне продолжать? Я знаю еще много примеров! – И, даже не переведя дыхание, Джонс пустился перечислять дальше. – Нельсон Мандела, который успел провести немало лет в тюрьме, был впервые избран президентом ЮАР, когда ему было уже семьдесят пять. Игорь Стравинский в свои семьдесят восемь продолжал давать концерты. Народная художница-самоучка Бабушка Мозес продала свою первую картину в девяносто лет. Да, в девяносто, моя дорогая барышня, моя юная леди! Микеланджело приступил к работе над базиликой святого Петра – одним из величайших шедевров мира, – только в семьдесят два.
– Остановитесь, довольно! – Ивонна вскинула руку и улыбнулась уголком рта. – И длинный у вас список, надолго его хватит?
– А сколько времени у вас в запасе?
– О, вот об этом, кажется, мы и беседуем, – много ли времени у меня осталось в запасе, – подчеркнула она. На лицо ее набежала тень. – Только вот…
– Только что? – спросил Джонс.
– Мне кажется, я зашла в какой-то тупик. Забилась в темный угол, где со мной лишь одиночество да страхи. Я ведь уже довольно давно живу одна. И без преувеличения скажу – хуже, чем сейчас, мне никогда не было.
– Хотите логическое доказательство того, что дальше будет лучше? – бодро предложил Джонс.
– Да бросьте, – отмахнулась Ивонна. – Разве такое доказательство есть?
– Конечно, – серьезно заявил Джонс. – Многие сокровища жизни скрыты от нас просто потому, что мы их не ищем. Зачастую мы просто не умеем правильно задать вопрос, а потому не получаем ответ, который бы уладил все наши проблемы. Мы так прочно застряли в ловушке из страхов и сожалений, что надежда уже кажется нам глупостью. Однако надежда существует, и доказательство тому есть, и это – закон Вселенной, о котором большинство людей даже не подозревает. Надежда есть всегда!
– Ладно, – вздохнула Ивонна. – Рассказывайте, я вся внимание.
– Во-первых, – неторопливо начал Джонс, рассматривая свои обветренные смуглые руки, – даже в самые тяжелые времена, в час испытаний необходимо понимать, что черная полоса – естественная часть жизни, и потому незачем слишком тревожиться и огорчаться из-за них. В конце концов, человек всегда или в состоянии кризиса, или только что из него вышел, или неуклонно к нему движется. Кризис? Просто часть жизни. – Внезапно Джонс повернулся к Ивонне и велел: – Вдохните-ка поглубже.
– Что, простите? – переспросила она.
– Давайте же, сделайте глубокий вдох. О-о-очень глубокий.
Плечи Ивонны поднялись, затем опустились, она вопросительно взглянула на Джонса.
– И что вы узнали из вдоха? – спросил он.
– Гм… воздух чист.
– Нет-нет! – с жаром воскликнул Джонс. – Куда проще. Нечто важное, основное, приземленное. Что объединяет всех, кто дышит?
– Кто дышит, тот жив? – робко спросила Ивонна.
– Верно! – сказал Джонс. – А потому какие еще выводы мы можем сделать из того факта, что вы дышите?
– Что я жива? – уже увереннее предположила Ивонна.
– И это верно, – одобрительно кивнул Джонс. – Благодаря осознанию этого факта мы можем выстроить и проследить целую цепочку простых и неприкрашенных истин, касающихся вашего пребывания на этой земле. Сам факт того, что вы дышите, – неоспоримое доказательство того, что надежда есть. Она есть всегда, дорогая моя, даже сейчас, в ту пору, которую вы считаете худшей в своей жизни. Это доказательств универсально, оно не зависит от возраста, финансового положения, состояния здоровья, от расы, пола, эмоционального состояния, от того, веруете вы или нет. А теперь слушайте меня внимательно…
Если вы дышите, значит, вы еще живы. Если вы еще живы, значит, физически вы все еще присутствуете на этой планете. Если вы все еще здесь, значит, вы не завершили то, для чего были посланы в этот мир. Следовательно, ваше предназначение на земле еще не выполнено. Если ваше предназначение еще не выполнено, то самая важная часть вашей жизни – еще впереди! А если самая важная часть вашей жизни еще впереди… – Джонс выдержал паузу, ожидая, пока Ивонна догадается, чем должна закончиться фраза.
– …то это и есть доказательство надежды, – тихо заключила Ивонна.
– Да, так и есть, – согласился Джонс. – Если самая важная часть вашей жизни еще только предстоит вам, значит, не все потеряно, есть на что надеяться даже в худшие времена, есть ради чего держаться на плаву и жить дальше. Это означает, что вам еще предстоят радости, смех, успех, что еще предстоит учить детей и помогать им, что у вас еще будут друзья, на которых вы повлияете. Это и есть лучшее доказательство, что надо жить дальше.
Некоторое время оба молчали, потом Ивонна заговорила – совсем тихо.
– С чего же мне начать? Поймите меня правильно, Джонс. Я стара, но старческим упрямством не страдаю. Я человек увлекающийся и целеустремленный, – она застенчиво улыбнулась. – Мне бы хотелось еще что-то совершить, чего-то достичь, хотя я понимаю, это вряд ли будет великое достижение. Но мне было бы приятно знать, что на склоне дней я успела сделать мир хоть чуточку лучше.
Джонс сжал губы, потом осторожно посмотрел на Ивонну.
– Как вы отнесетесь к тому, что я второй раз за день с вами не соглашусь?
Ивонна в удивлении распахнула глаза – она не ожидала услышать такие слова.
– А что я такого сказала на этот раз? – изумилась она.
Джонс шумно выдохнул. Потом покачал головой:
– Как насчет «сделать мир чуточку лучше»?
– Да? И что в этом плохого? Уверена, мне по силам немножко изменить мир к лучшему! – воскликнула Ивонна.
Джонс замахал руками.
– Простите, но я в жизни не встречал человека, который бы менял мир немножко. Не уверен даже, что это в принципе возможно. Поэтому деваться некуда – настраивайтесь на то, что