Магические черные линии
Пятнадцать дней на башне
— Вызывает пункт береговой охраны, вы меня слышите? Пожалуйста, ответьте, прием.
— Берег, Танго на связи.
— Берег, Фокстрот на связи.
— Берег, Лима на связи.
— Берег, Виски на связи.
— Берег, Янки на связи.
— Танго, Танго, привет с берега, как вы слышите, прием?
— Берег, — отвечает Танго, — слышим громко и чисто. Какой прекрасный день, вы меня слышите, прием?
— Слышу хорошо, Танго, и день правда прекрасный. Берег Фокстроту, Берег Фокстроту, день добрый, слышите меня, прием?
— Фокстрот, Фокстрот Берегу, привет от нас всех, отлично слышим, прием.
— Вас понял, Фокстрот. Берег Лиме, как слышите, прием?
— Лима Берегу, слышим отлично, привет всем, Лима Берегу, докладывать нечего, спасибо, прием.
— Спасибо, Лима. Виски, Берег Виски, как слышите?
— Виски, Виски Берегу, слышим отлично, Стив, отбой.
— Спасибо, Рон. Берег Янки, Берег Янки, вы меня слышите, прием?
— Янки, Янки Берегу, Винс на связи, рад вас слышать, отличный прием на обеих волнах, слышу хорошо, спасибо, прием.
— Спасибо, Винс. Привет всем. Берег закончил, отбой.
Шестнадцать дней
Я стащил у Билла пару конфет, которые ему прислала жена. Вчера подвернулась возможность, пока Билл смотрел телевизор. Должен признать, время от времени я сую нос в запасы мужиков, чтобы проверить, нет ли там чего-то вкусненького, и если там много, это моя честная добыча. Даже если Билл заметит, не думаю, что он будет против. Он говорит о жене без особой симпатии.
— Подожди, когда ты будешь женат половину жизни, — бурчит он, когда я вспоминаю Мишель. — Все меняется, после того как ты надеваешь кольцо ей на палец.
Сижу на площадке с удочкой; вряд ли улов будет большим, но никогда не знаешь наверняка. Неплохо бы поймать сайду или макрель; слегка натереть чесноком, как меня научил Билл, посыпать сушеной петрушкой. Может, у нас найдется лимон. Мои пальцы в обрезанных перчатках онемели от холода, поэтому выудить конфету сложно, но оно того стоит.
Черный шоколад, внутри сиреневый крем, и на языке остается солоноватый привкус. Интересно, появится ли у меня когда-нибудь женщина, которая будет готовить мне такие штуки просто потому, что умеет, просто потому, что хочет. Перед отъездом мы с Мишель договорились, что будем парой и что больше никого не будет на горизонте. Я думаю об этом больше, чем она, потому что чем еще заниматься на этой мрачной скале в компании двоих мужиков? Это она в городе, где ночные клубы. Когда я ставлю «Закат Ватерлоо», я представляю, как мы с ней идем по мосту Ватерлоо, она поворачивается ко мне и говорит: «Я никогда не знала человека одновременно так хорошо и так плохо». Но она не будет возражать. Никто не знает. Даже ГС и Билл, а я с ними каждый день. Все верно. Что я показываю людям и то, кто я на самом деле, — две большие разницы. Но ведь со всеми так?
Ловить здесь рыбу — это не только дергать за удочку, но и сидеть на сильном ветру, закутавшись в куртку по самые брови и отмораживая яйца. На фоне моря я чувствую себя лилипутом. Сидя в тюрьме, я мечтал о воде, не о ванне или дожде, а об огромных водоемах — бассейнах, океанах, простирающихся на многие мили. Ты всегда хочешь то, что не можешь получить.
Лучше не давать возможности ГС увидеть меня без страховочного троса, но, честно говоря, он неудобный, приходится сидеть задницей на узле, и он чертовски давит. Все ГС разные, у всех свои порядки в зависимости от их знаний и представлений о риске. Артур говорит, что мы должны страховать себя канатом, потому что однажды его чуть не смыло на «Эддистоуне», и если бы леди удача не была на его стороне, он бы не рассказывал нам эту историю.
Все происходящее на маяке отражается на ГС. Артур рассказал мне историю о молодом смотрителе, который утонул у шотландского побережья, — такие предостережения обычно проходят мимо ушей, но если это случилось на «Эддистоуне», то может произойти и здесь. ГС того маяка так и не оправился. Тот молодой смотритель любил рыбачить, и в тот день была хорошая погода, ни облачка в небе и море совершенно спокойное. Он сказал помощнику, что пойдет ловить рыбу, и помощник попросил: «Хорошо, принеси тогда мне рыбки к чаю». ГС крепко спал и ничего не знал. Этот смотритель идет в такое же место, где сейчас сижу я, садится в такую же позу, свесив ноги с площадки, и все, с тех пор его больше никто не видел. Когда чуть позже помощник пришел за ним, никого не было. Конечно, все были сбиты с толку. Помощник ничего не слышал, никаких криков о помощи, и даже если этот парень упал в воду, он бы сейчас плавал рядом и звал их. Но нет. Он просто испарился вместе с удочкой. Можно было положиться только на слова ГС и помощника, что винить некого.
ГС взял ответственность на себя. Он думал, что, если на его станции погиб человек, виноват он. Потом Совет по северным маякам нашел под койкой смотрителя книги — книги о дьяволе, оккультизме и всех этих зловещих штуках, от которых лучше держаться подальше. На стенах спальни были нацарапаны черные магические линии, пентаграммы, знаки рогов. При одной мысли об этом мне становится жутко.
Я встаю, сматываю удочку и возвращаюсь внутрь.
Недалеко от меня в воде мелькает силуэт. Я прищуриваюсь; это не бревно, не бакен, не птица; может быть, стая тунца поднялась к поверхности или это пластиковые пакеты? Надулись и плавают. Хотя это что-то большое, твердое, размером с человека — как будто он лежит лицом вниз или вверх, раскинув руки? Не уверен. Вода колышется. Я уже не уверен, видел ли я что-то, и как я ни пытаюсь, не могу ничего рассмотреть.
— Что у нас на ужин?
Билл натирает медные перила между кухней и спальней. Это единственное место, где их надо чистить: должно быть, у нас пачкаются руки от курения и игры в шашки, а по пути в кровать мы уже настолько устали, что забываемся.
— Водоросли и пакетик чипсов, если хочешь.
— Черт возьми.
Он яростно натирает перила, хотя они уже блестят, как новехонький пенни. Когда я вчера сказал Артуру, что Билл спит и видит, как уехать, он взглянул на меня искоса в своей особенной манере и глухо сказал: «Ты прав».
— Мне кажется, я видел тело, — говорю я.
Билл замирает.
— Что?
— Только что.
— Где?
— Где, по-твоему, оно могло быть, черт возьми? В море.
Билл медленно вытирает руки.
— Кто?
— Понятия не имею. Какое-то тело.
— Ты уверен?
— Нет.
Разумеется, когда мы выходим наружу, мы ничего не видим — оно уплыло еще до того, как я сказал Биллу, и я даже не уверен, что я видел, но оно выбило меня из колеи. Я хочу спросить у ГС, что делать, но Билл говорит не беспокоить его, ГС в кровати, он плохо спал, и это сказывается на нем. Артур очень напряжен — разве я не заметил? Не надо его трогать.
— На нем были очки, — говорю я.
— Что?
— Красные.
— Сообщи по рации, — говорит Билл. — Пусть разбираются, если хотят. Бедолага все равно давно мертв. Он же был мертв, да?
— Не знаю. Не хочу лишней суеты. Это мог быть морской котик.
— В очках?
— Я не уверен, были ли эти очки.
— Ты вообще мало в чем уверен, да, болван?
Я думаю о пистолете, спрятанном под кухонной раковиной. К счастью, он там. Просто на случай, если мы не одни.
Мы возвращаемся на кухню, и Билл заваривает крепкий чай, две ложки сахара, но поскольку он накладывает столовой ложкой, это скорее шесть. Море заставляет тебя видеть вещи, которых на самом деле нет. ГС говорил мне об этом. Если долго смотреть на одну и ту же картину, мозг придумывает предмет, который нарушает ее, чтобы проверить, насколько ты сосредоточен. Это как миражи в пустыне, в море то же самое. Цвета, в которые трудно поверить; всплески и водовороты; возникающие и исчезающие силуэты на поверхности. Даже когда море спокойно, черная вода дрожит и шевелится, словно мусорный пакет, который оставили на ночь. Можно проделать дырку в небе и сунуть туда палец, чтобы нащупать, что там. Что-то мягкое и жадное. Оно тебя не отпустит.
Когда ты каждый день с морем, оно вбирает то, что у тебя внутри, и отражает. Кровь и шерсть, тонкий детский вскрик, и мой друг остывает у меня на руках.
— Пей давай, — говорит Билл.
Меня тошнит, не то от горячего чаю, не то из-за тела.
— Артур когда-нибудь рассказывал тебе о моряке на севере? — Билл щелкает зажигалкой и прикуривает сигарету.
Я отвечаю, что нет, продолжай.
— Лодка того бедолаги разбилась о скалы рядом с маяком. Груз и все, кто был на борту, утонули. Моряк обвинил во всем Артура. Сказал, это вина маяка. Его команда так долго была в море, глядя на проклятый пустой горизонт, что, когда они наконец увидели свет, они не смогли определить, насколько он далеко. Расстояния воспринимаются иначе. — Он постучал по виску фильтром сигареты. — Думаешь, что предмет дальше, чем он есть на самом деле, а потом он внезапно оказывается рядом.
— Думаешь, я все сочинил?
— Нет. Просто не всегда можно доверять своим глазам.
— Артур повидал многое.
Билл делает долгую затяжку:
— Артур уже не тот, кем был.
— Что ты имеешь в виду?
— Не тот человек.
— Сомневаюсь, что ты знал его раньше.
— Я нет. Хелен мне рассказывала.
Я говорю:
— Он не может все время быть живчиком. А ты смог бы после…?
— Дело не в этом, — говорит Билл. — Иногда человек начинает вести себя странно, и ты перестаешь его узнавать. Вот что говорит Хелен. Это как с лодкой, которая разбилась о чертов маяк, ты внезапно перестаешь понимать, с кем ты живешь.
В полдень начинает идти снег. Снег на башне выглядит очень странно, потому что для него нет поверхности. Ты не видишь, как он засыпает крышу машины или покрывает поле, ты не можешь понять, сколько снега выпало, он просто продолжает идти с неба, а небо приобретает цвет кости. Море принимает его спокойно. Неподвижная вода становится серой. До того как начать работать на маяке, я думал, что море всегда имеет один цвет, голубой или зеленый, но на самом деле ни то, ни то. Это множество цветов, чаще всего черный или коричневый, серый, желтый, золотой, иногда розовый, когда оно пенится.
Наверху, в световой камере, я заношу данные в журнал погоды, подписываюсь своими инициалами и оставляю его для следующего дежурного. ГС рассказывал мне, как ведет себя море и как погода меняет его в разные дни. C — снег, О — облака, К — короткий ливень. Предыдущие страницы — сплошные буквы. Я никогда не задумывался, что погода может измениться мгновенно, как по волшебству. Как человек, который сначала кричит, потом засыпает, а снег — это сон погоды.
Буквы для обозначения погодных условий. Моросит. Мрачная погода. Молния. Шквал. Гром. Мокрая роса. Дымка. Мне нравятся вид и звучание этих слов. Гром напоминает грохот катящихся валунов. Дымка неторопливая и ленивая, а шквал — беспокойный. Имена созданий, живущих в море, тоже звучат для меня как камешки, постукивающие на песке. Литторина, мидии, асцидия, брюхоногий моллюск. Раз в несколько месяцев нам привозят очередную стопку книг, которые мы по очереди читаем с другими маяками из нашей группы, — это как путешествующая библиотека. Я много читаю.
Одна моя приемная мать очень любила читать. Наверное, только одна из них всех. Она взяла за правило читать нам вслух, и я думаю, все дело в звучании тех слов, которые так отличались от тех, что я обычно слышал. Слова, из которых складывалась моя жизнь, были короткими и резкими: «эй», «сука», «дрянь», и они падали на голову, как кирпичи.
Каждый раз, когда я слышал слово, которое мне нравилось, которое отзывалось во мне, я запоминал его. Мне казалось, чем больше я читаю, тем свободнее я становлюсь в душе, а если твоя душа свободна, неважно, что происходит вокруг. В тюрьме я достал словарь и выискивал там любопытные странные словечки. Названия птиц, их множество. Моевки и большие бакланы. Кроншнепы. Щеврицы. Звучит, как будто ветер продувает их насквозь. Я записывал слова и выяснил, что, если составлять их вместе и играть с ними, они складываются во что-то новое.
Но у меня все равно ступор, когда я после окончания вахты сижу в кровати с блокнотом и ручкой, пишу Мишель и не знаю, как рассказать, с чего начать. И — извинение. О — обман.
Пришло время рассказать ей правду.
Я вижу, как она дома в лондонской квартире почесывает ногу о ногу и открывает конверт.