— Когда вы последний раз видели своего мужа, он вел себя необычно?
— Нет.
— Не говорил ли он о ком-то конкретном, не упоминал ли какое-то имя, которое вы раньше не слышали?
— Нет.
— Мы пытаемся выяснить, не могло ли случиться так, что Артура и остальных забрал с маяка кто-то еще, кто-то на лодке. Могло такое случиться?
Хелен покачала головой. Артур прагматичен и разумен; у него мозг как каталог — все сортирует и раскладывает по полочкам. На первом свидании он рассказал ей, как называются звезды, и это было даже не романтично, это просто факты, которые он знал. Бетельгейзе. Кассиопея. Словно мраморные шарики в чаше. Он разбирал и собирал часы, чтобы посмотреть, как они устроены, изучить отточенность механизма. За время работы смотрителем он научился различать оттенки там, где она видела только серое. Она всегда думала, что у него самые красивые плечи, какие она видела у мужчин, — не самая очевидная черта, чтобы ею очароваться, но тем не менее. До этого она встречалась с парнем, у которого, можно сказать, плеч толком не было, и казалось, что одежда вот-вот соскользнет с него, как с вешалки. На плечи Артура Блэка можно было поставить две корзины. Тогда она была готова выйти замуж и завести семью.
— Был ли он отчасти в депрессии?
— Что вы имеете в виду под «отчасти»? Человек либо в депрессии, либо нет.
— Он когда-нибудь говорил, что он расстроен или опечален? Вы замечали потерю аппетита? Может быть, он спал дольше обычного или перестал общаться с людьми?
— Артур редко общался с людьми.
— Значит, он мог страдать от депрессии.
— Не думаю. Мы никогда не говорили об этом.
Хелен вспомнила, как несколько недель назад ее муж стоял у плиты здесь, на кухне, прямо здесь, спиной к ней, и это воспоминание было таким реальным. Он намазывал джем на хлеб, и ее раздражало, что, перед тем как съесть тост, он мыл нож, вытирал его и убирал на место и только потом садился за стол. Она ничего не сказала, потому что долгие годы замужества научили ее, что в таких случаях лучше промолчать. Когда он уезжал, она делала по-своему; когда он возвращался, она порой раздражалась, но ничего не говорила, потому что жизнь в браке большей частью именно такая.
— Могу я поинтересоваться, чем вы занимались, перед тем как подписать контракт с «Трайдентом»?
— Я работала в Лондоне. Продавщицей.
— Совсем другой образ жизни.
— Пожалуй, да. Я связана с «Трайдентом» большую часть жизни и все равно продолжаю вспоминать то время и удивляться, насколько сейчас все изменилось.
— Вам нравится жить тут в одиночестве? Это довольно уединенное место.
— Я об этом не задумывалась.
— Сколько отсюда до Мортхэвена, четыре мили?
— Артур говорил, что «Трайдент» как будто не хотел выпускать нас наружу.
— Изоляция может быть пагубной. Мы должны сказать, что это касается не только сотрудников, но и их семей. Если Артур был в депрессии…
— Я не говорила, что он был в депрессии.
— Но можно предположить, что это возможно.
— Почему?
Следователи взглянули на нее с сочувствием.
— Изоляция может очень вредить психическому здоровью, особенно если человек и так был уязвим.
— К чему вы клоните?
— Слишком рано делать выводы. Мы рассматриваем разные варианты.
Она уже рассмотрела варианты. Билл рассказал Артуру. Солгал о чувствах Хелен и о том, как долго это продолжалось: школьник в гольфах, разоряющий гнездо. При мысли о том, что Артур поверил в это, у нее внутри что-то сжалось.
— Последствия изоляции могут быть серьезными. Это ненормальное состояние для человека. Вы в курсе, были ли с этим проблемы у мистера Уокера? Или мистера Борна?
— Я плохо знала их обоих.
— Но вы живете рядом с мистером Уокером, вы наверняка знаете его.
— Не очень хорошо.
— Вы дружны с Дженни? Сколько они здесь живут?
— Пару лет.
— И в коттеджах не было никаких ссор? Никакого разлада?
— Нет.
— И на башне?
— Нет.
— Полагаю, вы и Дженни были утешением друг для друга.
Хелен уставилась на клеенчатую скатерть на столе. Подарок Дженни на ее день рождения в прошлом году — оранжево-розовые изображения пасторального Девона перемежались рецептами супа и пирога с моллюсками. Дженни очень любила готовить. Она готовила жирные паштеты и пудинги с патокой, стекающей по краям, деликатесы для Билла, которые он забирал на башню. Это помогало ей чувствовать, что она рядом. Дженни гордилась своими кулинарными способностями, считая их оружием против Хелен; или по крайней мере Хелен так казалось; хозяйка, жена, мать семейства, хранительница очага — та, кем Хелен не была.
Когда Билл был в отъезде, она иногда приглашала Хелен на обед. Хелен неохотно принимала ее приглашения. За едой она болтала с детьми, пока Дженни раскладывала еду по тарелкам, проливала вино, вытирала стол, они начинали множество разговоров и ни один не заканчивали. Хелен настаивала на том, чтобы вымыть посуду, и между двумя женщинами у кухонной раковины — одна мыла, вторая вытирала, бормотало радио — чувствовалось что-то, что рождало доверительность.
«Прости меня, Дженни. Я была одна и одинока».
— Она получит финансовую поддержку как одинокая мать. И вы, Хелен, тоже, «Трайдент» ясно высказался на эту тему. В любом случае о вас позаботятся.
— Может быть, это не понадобится. Может, они еще вернутся.
Но это уже случилось. Субботним утром, когда по узкой извилистой дороге в поселок на двух «Воксхоллах Виктор» приехали люди «Трайдента». Дженни с детьми ждала Билла дома. К ее двери подошли сотрудники «Трайдента», и Хелен, смотревшая в окно, сразу поняла зачем. Напряженные плечи, склоненные головы, фуражки, которые они сняли, как только открылась дверь. Дженни упала у порога.
Хелен знала, как чувствуется, когда из тебя выходит жизнь, но никогда не видела, как это происходит с другим человеком, и обнаружила, что не может на это смотреть. Боль Дженни требовала, чтобы Хелен отвернулась — как будто проезжаешь мимо дорожного происшествия и чувствуешь, что любопытство неуместно.
Должно быть, у Билла случился сердечный приступ, подумала она, или он упал за борт и утонул. Ее первой эгоистичной мыслью было облегчение.
«Все кончено. Слава богу, все кончено».
Когда сотрудники обернулись к ее дому, на секунду все вокруг остановилось: тикающие часы, гудение холодильника, свист кипящего чайника на кухне. Потом, после того как ей сказали, она в глубине души думала, вдруг она вызвала это сама, своим желанием перемены и освобождения.
— Вы в порядке, Хелен? Можем продолжать?
— Прошу прощения, мне нужен свежий воздух.
Снаружи причитал ветер, бушевало коричневое море, бурлила белая пена. Облака неслись по небу. Хелен не надела пальто, но обжигающий холод был ей необходим. Ветер трепал ее платье и пытался сбить ее с ног. Она видела вертикаль «Девы» вдалеке. «Трайдент» думал, что, если поселить их там, где они могут видеть эту безобразную башню, женщины будут чувствовать себя ближе к мужьям, но на самом деле было только хуже. Мужчины их не видели. Для Артура жизнь на берегу прекращала существование, а она могла смотреть на него каждый день, представлять, как он там, и каждый день это ее беспокоило. Она бы предпочла вообще ничего не видеть.
«Вернись ко мне», — подумала она.
Несгибаемая башня смотрела на нее. Все башни были гордыми, но «Дева» особенно. Она гордилась тем, что заполучила Артура. Это было его тайное убежище вдали от нее, и «Деве» это нравилось. Маяк был ему нужен больше, чем она. В этой скале он видел больше, чем в своей жене. Она подумала о камнях, которые он собирал на островных станциях, изучал их, находил сходства и различия, а ей хотелось ударить его и заплакать. «Посмотри на меня, глупец, посмотри на меня; разве ты не видишь, что ты нужен мне?»
Он не помнила, когда полюбила его, потому что ей казалось, что она любила его всю жизнь — без начала и конца. Но в конце концов «Дева» дала ему утешение, которое не смогла дать она после той беды, которую они старались пережить вместе, но она осталась ни с чем, ей нечего было дать.
Выступили горячие слезы и замерзли в ее глазах. Она сказала себе, что бывало и хуже, но в этот миг тишины, когда она плакала украдкой, ей казалось, что нет.
Невозможно объяснить это незнакомцам в доме. Как они могут понять ее самое большое недовольство мужем, самое глубокое, самое горькое, которое она таила в душе и для выражения которого никогда не могла найти слов, потому что знала: он промолчит в ответ, и она тут же умолкнет. Не только она думала о неверности. У него тоже была другая женщина. Любовь, с которой она не могла соперничать. Другая, отнявшая у нее Артура. О ней он думал, когда они были вместе, к ней стремился и мечтал, прикасаясь к ней.
34. Дженни
— У меня закончилось молоко, поэтому не могу угостить вас чаем. Я не могу сходить в магазин, нет, я не выйду из этого дома, пока Билл не вернется; я никуда не пойду, пока он не придет домой и мы не узнаем, что это ошибка, потому что он может вернуться в любую минуту, говорю вам, я должна быть здесь и ждать его.
Дженни выпрямилась и попыталась совладать с дрожью. Допрос был не таким, как она представляла по полицейским сериалам. Во-первых, они были не в полицейском участке. А у нее дома в «Капитане». Принесли с собой слабый запах сосисок в тесте. Все утро Дженни наблюдала, как в ее дом приходили незнакомцы и привычные линии, отделяющие частное от общественного — входная дверь, порог спальни, — постоянно нарушались. Следователи смотрели на нее сочувственно и предполагали, что это приемлемо — есть в такое время, приносить в ее дом хрустящие бумажные свертки с выпечкой и кусками горячего мяса.
— Спасибо, что согласились с нами поговорить, Дженни.
Заплакал ребенок. Сестра пробежала по коридору, чтобы успокоить его. Передняя дверь открылась. Она встрепенулась: это Билл. Но нет.
— Я не против поговорить, если вы перестанете делать вид, что он пропал. Что он умер. Он не умер. Просто