– Русская красавица, – послышался голос за спиной.
Римма вздрогнула и обернулась. Юра, прищурившись, стоял возле палатки.
– Давай помогу, командуй! – весело предложил он.
– Ух, напугал, – вздохнула женщина, – я и так полночи не спала, все чудилось что-то!
– А я выспался на славу, полон сил, как говорится! Тебе хорошо в косынке.
«Дурачок, – подумала Римма, глядя на Юру, – ухаживать пытается. Я же его старше, да и у меня Колька… или так погулять? Нет, Шубин не такой…»
Вот уже поднялись Янис с Можайским. Герман Львович достал полевую карту и сверил маршрут. Быстро перекусив, исследователи собрались в дорогу. Юра распутал кое-как стреноженных лошадок. Бедных животных снова навьючили поклажей и погнали вниз по ручью, который втекал в шумящую реку. По камням ее не трудно было перейти вброд. Экспедиция оказалась на другом берегу. Резко подул холодный ветер. По небу растянулись рваные клочья серых облаков. Стал накрапывать мелкий дождик. Отряд продолжил путь, стараясь не отклониться от курса. Далеко за спиной журчала Куйдусун, мелколесье чередовалось с полянками, не отставал прилипчивый гнус. Лошади устали, и путники пошли пешими. Янис то и дело фотографировал суровую северную природу. Просвистела пищуха. Маленький зверек попал в фотообъектив терпеливого Яниса. Вечерело. Мошкара летала несметным роем. Исследователи остановились на ночлег на берегу маленького безымянного озерца. Ночью Римме снова чудился звон Торганаева бубна и его шуршащий шепот. Что он хотел сказать, может, пытался предостеречь? До Лабынкыра осталось километров восемь. Ночевка прошла спокойно, а к полудню путешественники добрались до озера. Вожделенная гладь, огромная и синяя, словно море, поблескивала среди невысоких сопок. Местами крутые берега заросли осокой, густой стланик покрывал землю под ногами. Одиноко стоял у поросшего склона заброшенный чум. Подле него висел таган для варки пищи, за юртой виднелся примитивный помост для жертвоприношений. При входе были воткнуты в землю длинные шесты с изображением орочонских идолов. Первым в покинутое жилище зашел Можайский. Он чиркнул спичками, пока Янис нащупал карманный фонарь. Внутри чума было довольно просторно, пол усеян пожелтевшими ветками лиственницы. Посередине темнел угольками потухший очаг.
– Что, ребятки, тут и остановимся, – огляделся Герман Львович, – тащите вещи в чум. Римма, займись очагом.
– Кто тут жил раньше? – Шубин поставил на пол железную коробочку с радиометром. – Как-то неуютно, вон какие в переднем углу чучела висят.
– Это онгоны – чучела птицы и соболя, – рассмотрев вещицы, сказал Янис, – в этом углу шаман занимался камланием.
– Наверно, черный шаман здесь жил, сын старика – конюха из Томтора. Недаром, мне этот Торганай во сне приходит, шепчет, шепчет что-то, – озадачено произнесла Римма.
– Колдует, верно, духов призывает, – сказал Янис. – Смотри, какой амулет висит – знак медведя.
Римма протянула руку и сняла затейливую вещицу с жерди. Она повесила оберег на шею и улыбнулась.
– Товарищи, мы же советские люди! Чушь, какая, все эти верования! – возмутился Можайский. – В самом деле, Римма, ты же коммунистка, забыла про опиум для народа?
Римма почувствовала прилив сил, какой-то необъяснимый дух противоречия поселился в ее сердце. Снимать оберег совсем не хотелось. После каждый занялся своим делом. Первый день стоянки на Лабынкыре подходил к концу. Римма так и уснула на сложенных в чуме шкурах, едва прикрывшись прихваченным с собой домашним пледом. Ее заботливо укрыл Юра, вглядываясь в безмятежное лицо. Утро выдалось солнечным и теплым. Но долго поспать исследователям не пришлось. В чум забежал Янис.
– Лошадь пропала, нет лошадки!
Можайский вскочил, продирая сонные глаза, и покосился на испуганного латыша. Янис подлетел к Шубину и расстегнул его спальный мешок. Юра нехотя сел и потянулся. Герман Львович выскочил из юрты. У коновязи медленно пережевывая ягель, мирно паслись два мерина. Белый конь, на котором ехала Римма, пропал.
– Вот тебе раз! – присвистнул Можайский. – Эй, Юра! Иди сюда!
Тот вышел, нацепив очки, и уставился на Германа Львовича. За ним, кутаясь в плед, появилась Римма.
– Юра, ты вчера привязывал коней? – сдвинув седоватые брови, поинтересовался Можайский. – Плохой ты конюх, белый мерин отвязался, где искать теперь?
– Да, но я крепко привязал!
Римма подошла к сэргэ поближе:
– Ребята, Герман Львович, здесь же веревка осталась! Она отгрызена или оторвана, только кто мог такое сделать?
Можайский повертел в руках обрывок и уперся руками в бока. Юра наивно заморгал синими глазами и промолчал. Янис похлопал его по плечу:
– Идем, дружище, лошаденку искать, пока не забрела куда-нибудь.
– Может, и не найдете, – добавил Герман Львович, задумавшись.
Немногочисленный отряд вышел к озеру. Серые скалистые утесы врезались в ясное безоблачное небо и отражались в прозрачной глади Лабынкыра. Янис с Юрой прошлись вдоль берега, не найдя ничего интересного спустились к воде. Герман Львович отправился к валам с песчаной поверхностью, поросшими лиственницами. Между валами виднелись болотистые низины, но лошади нигде не было или хотя бы напоминания о ней. Римма предложила сделать промер глубин озера. Благо, что у юрты притулилась одним боком долбленая лодка – обласка. Внутри лежали широкие весла со знакомым орнаментом.
– Лодка, видимо, нашего шамана Торганая, – заметил Янис, пропуская вперед Римму.
– Возможно, мерин утонул? – неуверенно произнесла Римма, – Хотя, навряд ли, у веревки рваный конец. А вдруг крупный хищник пожаловал сюда ночью? Волк, медведь, одичавшая собака…
– И тихо, без единого звука увел нашу лошадку, – съязвил Янис, рассекая воду веслами.
– Ну, да, ерунда какая-то, получается, – согласилась Римма. – А ты, что думаешь?
– Не знаю, иногда не только сухие факты помогают разгадать загадку.
Шнуром промерили глубину… Пятнадцать метров… двадцать…Чем дальше от берега, тем глубже… Пятьдесят метров…
– Шнура не хватило, – вздохнула Римма, – ой, смотри, Янис, арктические гольцы, редкий вид. Поймать бы! Куда они делись, их кто-то спугнул?
Холодная вода плеснулась рядом с лодкой и стихла. Под днищем мелькнула чья-то огромная тень. Лодка качнулась. Янис вцепился в весла, Римма осторожно взяла в руки громоздкий фотоаппарат. А может это и есть пресловутый Лабынкырский черт? Потомок древнеисторического ихтиозавра или неизученное доселе загадочное животное? Обласка словно подпрыгнула на волнах. Лодку раскрутило, мелькнул массивный хвост. Из воды показалась приплюснутая усатая голова сома. Зло блеснули широко расставленные маленькие глазки. Римма несколько раз щелкнула затвором фотоаппарата. Вспышка ослепила гиганта. Сом дернулся и ушел под воду.
– Вот тебе и чудовище! – разочаровано воскликнула Римма. – Правда, в таких прохладных водах сомы обычно не вырастают до таких размеров, но природа непредсказуема!
– А я с детства боялся сомов, – вдруг выдал Янис, направляя лодку к берегу. – Как-то один меня чуть не уволок на дно еще мальчонкой. С тех пор недолюбливаю я эти усищи!
Римма улыбнулась и помахала рукой Шубину и Можайскому. Будет, что рассказать, а заодно сделать пометки в дневнике наблюдений. Герман Львович внимательно выслушал сбивчивую историю Риммы об огромном соме. Юра виновато оглянулся на оставшихся лошадей:
– Ребят, а давайте, мы будем дежурить ночью. Ну, нести вахту. Я – первый, составим график.
– А что, это идея, – поддержал Можайский, – заодно и выясним, кто или что похитило нашего белого мерина. Не сомище же выбрался на сушу, честное слово!
Так и решили. Как только все улеглись в чуме, Шубин в расстегнутой телогрейке уселся на одно из поваленных сэргэ. В кармане холодил руку трофейный наган Можайского, на всякий случай. Полярное солнце ненадолго ушло за горизонт. Юра достал коробку спичек и пачку дешевых сигарет. Затянулся, выпуская кольцами дым. Римма уже задремала, как вдруг в углу чума колыхнулись онгоны. Языки пламени задрожали, будто съежились. Мелькнула быстрая тень. Римма хотела вскрикнуть, но не смогла. Глаза сомкнулись на мгновение. Перед ней раскинулась бесконечная тундра, поросшая мхом и красным ягелем. Ветер остервенело дул в лицо, холодом сковало движения. Римма почувствовала нарастающий гул, он шел от земли. На горизонте рассыпались далекие темные точки, они росли несметной лавиной. Стадо оленей в сотни рогатых голов летело прямо на Римму. Она попыталась бежать, но ноги будто увязли в непроходимой болотной жиже. Еще немного и ее растопчут тысячи копыт, сердце нестерпимо сжалось. Римма осмотрелось по сторонам. Словно из ниоткуда возникла крепкая мужская фигура. В черной парке с бахромой, отбрасывая пряди смоляных волос, к ней медленно приближался шаман. Но то был не Торганай. Молодой эвенк с горящими раскосыми глазами остановился напротив и протянул руку к висящему на шее женщины оберегу. Стадо неумолимо приближалось, шум нарастал, Римма чувствовала кожей горячее дыхание оленей. В последний момент шаман схватил женщину за руку и вырвал из моря оленьих рогов. Они вместе упали в тундровый влажный мох. Лукаво блеснули угольки-глаза, резко очерченные губы растянулись в усмешке.
– Кто ты? – прошептала Римма.
– Я – Мерген, сын Торганая, – ответил молодой шаман, – ты в мире оленей Кутуруке.
– Это всего лишь сон.
– Оставайся со мной, – предложил Мерген, хитро улыбаясь. Римма испуганно вскочила и побежала босыми ногами по влажному моху. Мерген смеялся где-то вдалеке. Как гром прозвучал выстрел. Римма очнулась на полу в холодном поту. Рядом догорал очаг. Из своих спальных мешков выскочили Янис и Герман Львович. Они выбежали из юрты. Юрий стоял, опустив наган. На земле лежала убитая выстрелом в голову лошадь.
– Я думал… мне показалось, чей-то силуэт, кто-то бродил возле коновязи… это вовсе не…, – бормотал Шубин, его трясло.
– Лошадей заберет злой дух, – вспомнил Янис, – так, кажется, сказал Торганай.