– Мало ли, что нес этот сумасшедший! – неожиданно рявкнул Можайский.
Его слова эхом разнеслись над озерной гладью. Римма вышла из чума:
– Что случилось? Кто стрелял в лошадь?
– Я видел его, это не человек, – дрогнул голос Шубина, – вы мне не верите, да?
– Иди, поспи, Юра, это переутомление, – сказал упавшим голосом Можайский, – я сам буду дежурить сегодня ночью.
– А как выглядело это нечто? – поинтересовался Янис.
– Меня клонило в сон, лошади заржали, – начал Шубин, – гляжу, возле сэргэ странный зверь. Я вскочил… А это существо протянуло корявую лапу с когтями к шее мерина…однорукое, горбатое нечто в пузырчатой чешуе, зыркнуло на меня круглым глазом навыкате, сморщило лягушачью отвратительную морду… я не удержался, выстрелил… От него и след простыл, а коня жалко…
– Что же это выходит, – задумался Янис, – по описаниям ты видел злого духа абаса. Читал эвенкийскую мифологию?
– Зачем мне, откуда я знаю, – пожал плечами Юра и подошел к Римме, ища в ее взгляде поддержки.
Женщина через силу улыбнулась, обняла Шубина и, похлопывая по плечу, сказала:
– Иди, Юрка, отдохни и, правда! Выспись, потом поговорим. Шубин покорно шмыгнул внутрь чума, ныряя под оленьим пологом. Можайский подошел к коновязи. Единственная лошаденка в испуге дернулась, заблестев продолговатыми глазами. Герман Львович погладил ее по холке и присел на корточки.
– Ребятки, смотрите-ка, – позвал Можайский, держа кончиками пальцев склизкую чешуйчатую кожу, – вот и плащ Юркиного гостя!
– В такой мерзлоте могут водиться крупные змеи? – спросил, рассматривая черные лохмотья, Янис, – что скажешь, Римма?
– Я бы отнесла это создание к пресмыкающимся, здесь водятся гадюки, но не таких размеров. Смущают чешуйки, как у ящерицы Cordylidae, поясохвоста – крупные костные пластинки. С точностью вид определить не могу, все очень странно. Возьму образцы для исследования.
– Выходит, не зря геолог Твердохлебов писал в своем дневнике про Лабынкырского черта, на озере все-таки водится неизвестный науке хищник, причем из пресмыкающихся, – сделал вывод Герман Львович, – нелогично, только, откуда он взялся, как выживает при таких морозах? Уходит в спячку? Сидит в воде, ведь Лабынкыр не замерзает зимой?
– Трудно сказать, – вздохнула Римма.
– Давайте, покинем загадочный Лабынкыр и отправимся на базу в штаб, – предложил Янис, – как-то мне не по себе здесь.
– Успеем, братец, успеем, – бросил невзначай Можайский.
– Ладно, товарищи, вы как хотите, а я пойду ягоды собирать. Видела я в овражке неподалеку кусты голубики, а в мелколесье морошка растет, – сказала, завязывая косынку, Римма, – заодно полюбуюсь красотами Лабынкыра.
– Нет, одну не пущу, – замотал головой Можайский.
Римму необъяснимо тянуло на подвиги, опасность не пугала, а, наоборот, раззадоривала ее. Ночные страхи улетучились, прозрачные воды озера и маревые дали манили первозданной чистотой.
– Бросьте, Герман Львович, овражек в пятидесяти шагах, – уговаривала Римма, – ночная тварь днем не появится. Вернусь и сварю вам полезный морс.
– Ладно, Андреева, на свой страх и риск. Зови, если, что.
Римма взяла в юрте небольшую плетеную корзинку и тихонько вышла, чтобы не разбудить разметавшегося на подложенных шкурах Шубина. Она застегнула молнию куртки и спустилась в зеленеющую низину: взору открылась поляна, поросшая серебристой пушицей и клюквой. Римма поставила корзинку и потянулась к ярко-красным гроздьям терпкой ягоды и вдруг обернулась. Солнце скрылось за низкими тучами. Густая мгла окутала Лабынкыр. По воде пошла рябь, где-то в отдалении раздались раскаты грома. С каждой минутой становилось все мрачнее, мир вокруг будто перестал существовать, погружаясь в стихийное затмение. Римма бросилась бежать, погружаясь в непроглядную тьму. Где-то рядом сверкнул красным выпученный круглый глаз, и потянулась длинная корявая лапа. Римма упала на четвереньки и схватилась за оберег. Из темноты кто-то шел к ней, треща сухими ветками и хлюпая по набухшему мху. Пошарив руками в траве, Римма нащупала камень. Рядом послышался шорох. Римма ударила камнем наотмашь и отпрянула в сторону. Ослепленная зловещей темнотой, она с трудом узнала знакомые черты. На земле лежал Юра, кровь стекала по его виску, стеклянные глаза смотрели, не моргая, в беспросветную мглу.
– Нет! Этого не может быть! – срывая голос, закричала Римма. – Это все сон, страшный сон, который скоро закончится!
– Ты убила его, – прошептал кто-то вкрадчиво, – он шел помочь тебе, а ты…
Римма зажмурилась и вновь открыла глаза. Слегка прояснилось, солнце еще скрывала черная гряда облаков, но женщина различила невдалеке фигуру Мергена. Он присел на одно колено перед Шубиным и приложил ухо к его груди.
– Женщина, тебе повезло, душа еще не покинула тело, но жить он сможет только благодаря мне. Хочешь, я вдохну в него жизнь?
– Да, сделай что-нибудь, – она умоляюще посмотрела в лукавые глаза Мергена.
– Но прежним твой друг уже не будет, запомни, я тоже возьму свою плату!
– Хорошо, Мерген, быстрее, прошу!
Молодой Шаман вздрогнул, тело его напряглось. Он сорвал с Риммы оберег и на груди Юры прочертил какой-то знак, похожий на медвежью лапу.
– Возьми и не снимай, – вернул он амулет изумленной женщине.
Мерген взял Шубина за обе руки и начал что-то нашептывать. После шаман достал длинную трубку и раскурил ее, пропадая в серых клубах дыма. Его образ пропал из виду. Небо тут же прояснилось. Римма смотрела на Юру – рана затянулась. Шубин открыл глаза и потер висок рукой.
– Хватит отдыхать! Пошли в чум, еле тебя нашел, – как ни в чем не бывало, сказал он и встал, отряхивая пыль с одежды. – Дождя, скорее всего, не будет.
Римма молча поплелась за Шубиным, боясь возразить ему. Вдруг Юра остановился, резко обернувшись.
– Что случилось? – спросила Андреева.
Внезапно он повернулся к ней и со всей силы столкнул в поросший травой овражек. Римма покатилась, пытаясь схватиться руками за торчащий кустарник. Шубина нигде не было. Римма увидела, как наверху скользнула огромная тень. Неужели медведь? Она даже ощутила его тяжелую поступь. Нет, не может быть, здесь нет медведей – пронеслось у нее в голове. Просто показалось. Римма успокоилась, с трудом выбралась из низины и, размахивая косынкой, вернулась к стоянке.
– Ты, что носишься, как угорелая? – удивился Герман Львович, заметив перепачканную куртку. – Что такое?
– Ничего, – запыхавшись, бросила женщина. – Я думала, что буря надвигается.
– Солнечное затмение не такая уж редкость, – пожал плечами Можайский.
К месту стоянки медленно ковылял Шубин, его походка изменилась, стала уверенней, а взгляд более дерзким. Увидев его, Римма юркнула в чум. Герман Львович нахмурился, поджидая географа.
– Что происходит? – не выдержал Можайский, – не время и не место выяснять отношения. Гляди, как бедную напугал. Вот, недаром говорят, в тихом омуте…
– Водятся, водятся, – сказал Шубин и уселся на бревно, вытирая мокрое от пота лицо.
– Ты гляди мне! Аспирант! Что на тебя нашло, Юрий?!
– Не знаю, Герман Львович, как бес вселился. Столкнул ее в овраг. Как неудобно перед Риммой.
– Извинись, пока она чего себе не надумала.
Юра пригнулся и зашел в юрту. Римма искоса посмотрела на Шубина.
– Прости, пожалуйста, я никогда бы…
– Забудем, все хорошо, – перебила его Римма, – знаешь, когда-то, еще в юности, наш класс ходил в поход, я очень боялась идти через лес. А мальчишки решили надо мной подшутить и подвели меня к какой-то норе, сказав, что это берлога медведя. Услышав звук, похожий на рычание они бросили меня и сбежали, а я так и осталась стоять возле берлоги в ступоре, пока наш вожатый не нашел меня. После всего я решила преодолеть себя и пойти учиться на биолога, чтобы не сидеть на месте, а участвовать в экспедициях, преодолев себя, понимаешь?
– Вот, я дурак, прости меня, Римма! Я так виноват перед тобой! – оправдывался Шубин. – Ты, правда, очень смелая. Я б никогда не подумал. А в меня как будто черт вселился, сам не знаю, как это объяснить! Ведь взрослый человек! Нашло что-то. Ярость какая-то, что ли! Не знаю.
Римма посмотрела на притихшего Шубина. Его глаза были по – прежнему бесхитростны и наивны, он виновато потупился в пол.
– Юра, а ты чего-нибудь боялся в жизни? – вдруг спросила Римма.
– Я? Так не припомню, чтобы меня пугало. Правда, когда учился в школе, мать ругала меня за плохие отметки. Школу я окончил с серебряной медалью, а университет с красным дипломом. И знаешь, почему? Я боялся осуждения, порицания, разочарования во мне самом, как личности.
– Ты не заметил нелепых совпадений за последнее время? – задумалась Римма. – Послушай, нашу лодку чуть не перевернул огромный сом, когда мы с Янисом промеряли глубину озера. Он признался, что опасается сомов с детства. О моих страхах ты уже знаешь, а ты…
– А я не оправдал надежд группы, прозевал лошадей, ты обо мне Бог весть, что теперь думаешь, и Герман Львович косо на меня смотрел, – начал догадываться Шубин.
– А, что если Лабынкыр взращивает наши фобии, чтобы погубить нас!
– Материализует страхи, ты хочешь сказать?
– С точки зрения психологии – это возможно. И чтобы не страдать навязчивыми идеями, нужно бороться со своими страхами, тогда мы можем противостоять ему!
– Кому? Лабынкырскому черту? – с усмешкой произнес Юра. – Ты в это веришь?
– Трудно объяснить, – вздохнула Римма, – так зачем ты меня искал?
– Ах, да, – вспомнил Шубин, – я поставил в юрте радиометр и подключил его. Плотность потока частиц превышена именно в чуме, за его пределами – никаких превышений.
– Ты говорил Можайскому?
– Пока нет, я думаю, нам нужно уходить. Пусть присылают на Лабынкыр хорошо подготовленную экспедицию из Академии наук. Мы – так, капля в океане, от нас четверых мало толку.
В чум зашли Герман Львович и Янис. Латыш бросил недоверчивый взгляд на Шубина и переглянулся с Можайским. Видно старый геолог уже поделился с ним последними новостями.