– Расскажите, как вы оказались на этом краю земли?
Она вздохнула и отрешенно сказала:
– Я сама из Петербурга. Приехала с экспедицией на корабле с первым мужем. Любовь у нас была такая, что жить друг без друга не могли. В тот же год отправил Семёнов моего супруга на байдаре со звероловами кита гарпунить. Кит лодку перевернул, все в той байдаре погибли. А кит уплыл. С тех пор не люблю я День кита…грустно на сердце.
– А чего же не уехали обратно?
– Привыкла, обжилась… надеялась каким-то чудом, что муж вернется…не хотела верить, что нет его… тела так и не нашли. А я все ждала. Чукчи поклоняются хозяину моря Кереткуну. Я пошла к шаману-Нануку. Он мне раскрыл глаза, сказал, что Кереткун лишь посланник великого Древнего – Ктулху. Показал пиктограммы, там в пещере. На капище есть идол Ктулху, вытесанный из камня. Мне были видения ночью. Подводный город, имя которому Р'льех, город исполинов, куда не добраться простому смертному. Я не видела Ктулху, но страшный голос шептал – твой любимый возродится со дна, и кровь его будет холодна. Но мне было все равно, ночью я пошла на зов.
– И что же, что вы видели? – спросил я, замирая от любопытства.
– Я смутно помню, меня нашли на берегу. Платье было перепачкано илом, в волосах запутались водоросли….но я почти не помню ту ужасную ночь! Я не знала, что мне делать. Шаман камлал, что встречу свою судьбу здесь, в Уэлене… я и осталась…, а тут Леонтий Петрович… знаете, а ведь мы с ним даже не обвенчаны… Заберите свою куртку, мне не холодно, а вы совсем окоченеете.
– Что вы! Не стоит! – возразил я.
Она безоговорочно сняла пуховик и отдала мне:
– Я, пожалуй, пойду.
Я не стал удерживать Вассу. Что же произошло в ту страшную ночь? Я открыл свой дневник, пролистал старые записи и наткнулся на некий культ Ктулху по всему миру – от далекой Полинезии и эскимосов Аляски до берегов Британии. Записи я делал неразборчиво, но видимо, где-то мне уже попадалась эта информация. Я прочитал, что существуют даже человеческие жертвоприношения этому загадочному Ктулху. Тут же я поспешил на чукотское капище. Среди каменных изваяний у столба с не понятными иероглифами, бродила юная чукотская девушка. На широком поясе ее кухлянки висел пекуль – женский нож, с черных волос свешивались нити с бусинами. Она мазала чем-то черным голову одного из истуканов, обвешивая его ракушками:
– Ваиргий, Кереткун! Добрый дух, Кереткун!
Заметив меня, она испуганно метнулась в сторону. Ее скуластое лицо поразило меня приятными чертами: маленький пухлый ротик, чуть вздернутый нос и раскосые глаза цвета неба. Васильковые незабываемые глаза! Какая редкость!
– Подожди, не бойся! – позвал я.
Но беглянка даже не обернулась, она скрылась под пологом самой большой яранги. Чукчи внезапно оживились. К берегу пристали байдары с добычей.
– О-о-к! О-о-к! – кричали звероловы, что означало – удачный промысел.
Охотники были довольны. Они с трудом затянули на берег туши кита и нескольких моржей. В теле кита, покрытого морскими наростами, торчали десятки гарпунов. Голова его была прострелена из ружья. Чукчи со знанием дела начали разделывать тушу. Самый первый кусок мяса достался жене шамана, она отнесла его на капище, остальное стали делить на части. Чукчи взялись за руки, и ходили вокруг добычи, воздевая руки к морю:
– Тайныгыргын! Моргынан! Кереткун! Моргынан Ктулху! Не святой и не грешный! Ты с нами, мы без тебя!
Я удивился: грех или святость, по-чукотски это практически одно и тоже. Чувствовалось какое-то смешение ритуалов. Я подошел к большой яранге и заглянул внутрь. Под пологом я заметил каюра Ивана. Он махнул мне рукой. Собралось человек пятнадцать. Несколько чукчей затянули нудный мотив под монотонное постукивание в бубен. В центр яранги к открытому очагу вышла знакомая мне беглянка. Она начала пританцовывать под аккомпанемент бубна и размахивать пекулем.
– Это Инира, – протиснулся ко мне каюр, – дочь главного шамана Нанука.
Как раз того самого, про которого говорила Васса. Седой шаман в меховом балахоне с бахромой и кисточками сидел в углу яранги, скрестив под собой ноги с закрытыми глазами. Его лицо, изрезанное глубокими шрамами было сосредоточено и спокойно. Инира кружилась возле очага, забавно опуская и поднимая руки. На ее запястьях что-то блеснуло – то ли браслет из рыбьей чешуи, то ли она прицепила себе что-то на руку.
– Это танец рыбешки, – подсказал мне тихо Иван, – Инира – первая красавица в Уэлене.
– У нее голубые глаза.
– Это знак Ктулху, – шепнул каюр.
Инира выполняла ритуал со знанием дела. Она раздувала угольки в очаге, ее движения были похожи на пугливую рыбку и завершались громкими возгласами:
– Анкы – келе! Кереткун! Дух моря! Кереткун!
– Кереткун! Йъаткольын гым, акаюм Ктулху! Не забудь нас в своих снах, великий Ктулху! – вторил ей шаман Нанук.
Его глаза тоже были светлые, прозрачные, как родниковая вода, и на запястьях Нанука серебрилась рыбья чешуя. Инира чем-то окуривала жилище, ароматный пряный дым окутал все вокруг. На шее шамана я заметил полоски слипшейся кожи, похожие на жабры. Это еще больше поразило меня. Верно, почудилось. Я не мог больше находиться в этом чаду! Прочь, прочь из яранги. Морозный ветер ударил в лицо, срывался мелкий снег. Я прищурился. Серое низкое небо давило на глаза. Вокруг меня сновали чукчи, они тащили куски разделанного китового мяса. От кита остался лишь ободранный остов, остатки пиршества обгладывали собаки. Мне стало жаль морского исполина и мерзко на душе. Особенно, когда я шел мимо мясных ям – ывэрат, заполненными рулетами из моржовых туш. Я отвернулся, поморщился и вдруг заметил позади себя Иниру, дочь шамана. Она поравнялась со мной.
– Инира, – осторожно обратился я. – Не бойся, я лишь хотел спросить тебя…
– Я видела, как ты наблюдал за мной, господин, – тихо сказала девушка по-русски, оглядываясь.
Она поправила выбившиеся из-за капюшона волосы, и тут я отшатнулся – оттенок ее кожи был зеленоватый, а между пальцами-тонкие перепонки.
– Уходи отсюда, господин, – понизив голос, шепнула Инира. – Ты хороший человек. Уезжай с Черной земли. Так будет лучше.
– Кто ты? – вырвалось у меня.
– Лучше тебе не знать, господин. Бойся не меня. Бойся бородатого жреца. Завтра тебя привяжут к столбу и волны заберут твою душу. Навсегда…и помни – белая женщина не такая, как мы. Но она – мать одного из нас. Такова воля Ктулху.
– Чья мать? Все чукчи поклоняются Ктулху?
– Нет, господин, только на Черной земле. Ктулху шепчет нам всем во сне. Когда Элькэп-энер засияет над Уэленом, великий Древний будет ждать своей жертвы. Тогда восстанет его посланник Кереткун. Так было и так будет. Ты хороший человек…Я вижу…Уходи с Черной Земли, пока не поздно…
Видно чем-то приглянулся я северной красавице. Инира посмотрела на меня раскосыми голубыми глазами и убежала к самой кромке воды. Я вернулся на станцию. Леонтий Петрович работал в метеокабинете. Я тихонько постучал и зашел в радиорубку. Семёнов что-то черкал в книге наблюдений.
– Ну, что, аппаратуру не наладили, Леонтий Петрович? – спросил я.
– Нет, к сожалению, – почесал бороду Семёнов, – грешу на передатчик, полагаю, он не исправен.
– Нужно что-то делать!
– С кораблем у нас связи нет, до Рыткучи верст двадцать, каюр Иван всегда почту доставит. Справимся. Как управлюсь с делами, непременно закажу передатчик и разрядник. Радиста бы нам выписать откуда-нибудь, он бы и починил.
– Может, вам помочь?
– Если не затруднит, скоро восемь, пора делать замеры, – вздохнул Семёнов, – вы, голубчик, сходите на метеоплощадку, в психрометрической будке снимите показания гигрометра, дождемера… Возьмите фонарь.
Я прошел по коридору, захватил в сенях переносной фонарь и вышел на улицу. Флюгер Вильда вертелся из стороны в сторону. Надвигалась буря. Будка располагалась на двухметровой высоте от земли. Рядом поблескивала железная мачта со стеньгою. Антенна была приспущена, как и полагалось в зимнее время. Когда я спустился с лесенки, у дома метнулась чья-то тень. Я поспешил внутрь, ветер сбивал с ног. В предбаннике я буквально наткнулся на Вассу, в сенях было тесно. Я чувствовал ее дыхание, глаза блеснули в полумраке.
– Позвольте пройти, – шепнула она, – я кормила оленя.
– Простите, – смутился я, пропуская ее вперед.
– Вас ждет Леонтий Петрович, – сказала она, скрывшись в темном коридоре.
Я зашел к Семёнову, обменялся дежурными фразами, записал данные. В гостиной я остановился возле фигурок, пылившихся на полках. Они были весьма схожи с каменными истуканами на капище. А самая большая фигурка изображала жуткое существо на лягушачьих ногах с головой осьминога и тьмой щупалец на голове. В комнате появилась Васса.
– Прошу прощения, а кто увлекается древним культом? Я вижу здесь фигурки Ктулху, Кереткена и…
– Это Леонтий Петрович, – перебила меня Васса, – поставьте на место, он очень бережет свою коллекцию.
Тут я невольно вспомнил предостережения юной Иниры. Когда полярная звезда – Элькэп – энер загорится на небе, будет жертвоприношение. Мне стало как-то не по себе. Ужинать я не остался, заперся в своей каморке, пытаясь уснуть. Слишком много впечатлений в День кита! Я ворочался с боку на бок, пока не услышал жалкие всхлипывания, переходящие то ли в кваканье, то ли мяуканье. Я быстро вылетел из комнаты. В полутьме что-то шлепнулось рядом со мной, склизкое и теплое, воняющее протухшей рыбой. Я включил свой карманный фонарик и чуть не лишился рассудка: рядом у стены сидело на корточках мерзкое существо, покрытое бородавчатой кожей, с большими рыбьими глазами навыкате и растянутым толстым ртом. Оно опиралось на лягушачьи лапы, растопыривая острый плавник на сгорбленной спине. Чем-то существо напоминало ребенка, но очень отдаленно, хотя взгляд можно было назвать осмысленным. За тварью тянулся мокрый след по всему полу от двери в кладовую. Я осторожно направился складскому помещению и услышал слабый стон. На ледяном полу лежала Васса. Лоб ее был рассечен чем-то острым. Я, оглядываясь на поскулившую тварь, поднял Вассу на руки и отнес к себе. Неужели, это существо набросилось на нее? Когда я выглянул из комнаты, то твари нигде не было видно. Я промокнул Вассе лоб. Она поморщилась и открыла глаза: