Население страны продолжали приводить к присяге новому царю. Однако далеко не все верили в его истинность. Больше всех негодовал князь В. И. Шуйский, лично принимавший участие в похоронах настоящего царевича Дмитрия, погибшего в 1591 году в Угличе. Имея торговые связи с посадским населением Москвы, он начал убеждать всех в том, что престол захватил авантюрист и самозванец. Вероятно, князь действовал очень неосторожно, поэтому о его крамольных речах стало известно П. Ф. Басманову. Желая выслужиться, тот сразу донес о заговоре лжецарю. Для Гришки, уже вошедшего в роль государя, это известие стало полной неожиданностью. Он мог подозревать кого угодно в измене, но не Шуйских, которых поставил в своем правительстве на одно из самых видных мест. К тому же разоблачение со стороны столь знатных и всем известных бояр было для него опасным.
Но самозванец решил до конца играть роль доброго государя, поэтому поручил боярам самим разбираться с крамольниками. В итоге по решению суда Шуйский и его сторонники были схвачены, допрошены и признаны виновными по всем статьям. На 25 июня была назначена казнь. Хотя Лжедмитрий не включил себя в число судей, но в допросе обвиняемых все же принял участие й с большим искусством изобличил их во лжи и навете. Все присутствующие были изумлены логикой его ума.
Следует отметить, что дискутировать с теми, над кем уже занес топор палач, было не так уж сложно. Правда после всех разбирательств казнили только простолюдинов. В. И. Шуйский был помилован и вместе с братьями сослан в Галичскую волость. Лжедмитрий не захотел обагрять свои руки кровью одного из самых знатных князей. Это произвело бы самое отрицательное впечатление на русскую и польскую общественность. Источники, правда, утверждали, что это решение он принял не сам, а по совету не то поляков, не то русских бояр. Называли даже имя его мнимой матери Марфы Нагой, но ее в то время еще не было в столице. Возможно, позднее именно она уговорила «сына» поскорее помиловать знатных князей и вернуть их ко двору. (В ссылке Шуйские пробыли совсем недолго.)
После неприятного инцидента с разоблачением Лжедмитрию срочно требовался самый важный свидетель — мнимая мать, которая должна была публично подтвердить его истинность. Несомненно, что к находящейся в монастыре Марфе уже не раз ездили посланцы «сына». Ведь в случае ее отказа поддержать самозванческую авантюру все дело тут же бы провалилось. Удрученная своим тяжелым положением, бывшая царица была рада поменять убогий монастырь на Кремль. К тому Же она знала, что все ее родственники уже стали одними из самых видных бояр, а брат — конюшим. Разрушать общее благополучие ради никому не нужной правды не стоило.
Официально за Марфой был отправлен великий мечник, молодой и знатный князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, родственник опальных в то время князей. Это должно было убедить всех, что «Дмитрий» не боится никаких новых разоблачений, поскольку является «истинным сыном Ивана Грозного». Но до того к ней ездил родственник Нагих С. Шапкин, чтобы окончательно обо всем договориться. Марфа поселилась в кремлевском Вознесенском монастыре, где для нее были построены отдельные роскошные покои. Все оказывали ей царские почести, а мнимый сын навещал каждый день. Делалось это не только для видимости, но и для получения ценного совета от достаточно опытной в различных интригах бывшей жены Ивана Грозного. Ведь она была одной из немногих, посвященных в секрет лжецаря.
Еще одним важным событием стало венчание Лжедмитрия на царство 21 июля. По мнению современников, оно прошло без особой пышности. Поскольку текст Чина венчания не сохранился, то можно лишь гадать об именах главных участников церемонии. Скорее всего, в качестве образца был взят Чин венчания на царство Федора Ивановича. Царские регалии: шапку, бармы, скипетр и державу — держали, видимо, мнимые родственники, Нагие. Церемонию проводил патриарх Игнатий. При выходе из соборов золотыми монетами обсыпал Ф. И. Мстиславский как самый знатный боярин. По случаю венчания были произведены различные награждения, пожалования и объявлены милости. В частности, жители северских городов были освобождены от уплаты налогов. Служилым людям удвоили жалованье, духовенству подтвердили старые льготные грамоты, а некоторые монастыри получили новые земли.
По совету Марфы Лжедмитрий стремился всячески демонстрировать свою приверженность православию. Он отправил во Львов 300 рублей (в виде шкурок соболей) для сооружения православного храма. В царской грамоте по этому поводу писалось, что это было сделано для непоколебимости нашей истинной правой веры греческого закона. При его покровительстве продолжилось печатание православных духовных книг. В послесловии к ним отмечалось, что делалось это «повелением поборника благочестия и ревнителя божественных велений благоверного и христолюбивого, исконного государя всея великой России, крестоносного царя и великого князя Дмитрия Ивановича».
Сразу после венчания самозванец распустил польское войско, щедро его наградив. Но многие бывшие соратники не захотели возвращаться на родину. Поселившись в Москве, они стали пьянствовать, дебоширить и ссориться с местными жителями. Это заставило лжецаря принимать меры по выдворению их из страны. В Польше это вызвало у некоторых его бывших сторонников возмущение. Однако часть иностранцев из числа образованных людей осталась при дворе. Так, секретарями стали братья Бучинские. Они были нужны для переписки с Польшей, где жила невеста, Марина Мнишек.
Для завоевания симпатий всего населения Лжедмитрий издал ряд указов, касающихся крестьян и холопов. Он запретил кабалить сразу несколько родственников, например отца и сына. Каждый должен был сам расплачиваться за свои долги. Запрещалось возвращать беглых крестьян к тому помещику, который довел их до бедности и нищеты. При отсутствии кабальных записей в московских писцовых книгах крестьяне считались свободными. Закабаление в голодные годы также не признавалось законным. Остякам, жаловавшимся на притеснения сборщиков ясака, лжецарь разрешил самим привозить меха на Верхотурье.
Современники отмечали, что Лжедмитрий весьма быстро решал самые сложные вопросы. Он очень любил бывать на заседаниях Боярского совета и участвовать в спорах думных людей. При этом он со смехом говорил: «Сколько часов вы рассуждаете, и все без толку! Так я вам скажу: дело вот в чем!» После этого он очень быстро находил нужное решение. При этом он ласково журил бояр и дьяков за невежество и приводил всевозможные примеры из всемирной истории и личной жизни. Несомненно, он был большой любитель поговорить и при этом был достаточно умен и образован. Чтобы показать простым людям свою милостивость и справедливость, он объявил, что по средам и субботам будет лично принимать челобитные и по возможности тут же давать на них ответ. Этим он сыскал большую популярность у простонародья. Боярам он говорил, что знает только два средства держать подданных в повиновении: быть мучителем или расточать милости. Для себя он выбрал второе.
Через некоторое время, правда, обнаружилось, что новый царь имеет не только положительные черты, но и много отрицательных. Оказалось, что он склонен к роскошному образу жизни, не умеет и не желает считать деньги в казне и любит разбрасывать их направо и налево. Сначала мощным потоком деньги и драгоценности потекли в Польшу — для уплаты долгов и на подарки невесте и ее родственникам. Потом началось строительство нового царского дворца. Лжедмитрий заявил, что не желает жить там, где находился его гонитель Годунов. Поэтому на возвышенности над Москвой-рекой начали возводить просторные палаты. Они состояли из двух зданий, стоящих друг к другу под углом. Одно предназначалось для самого царя, второе — для будущей царицы. Между собой, кроме обычных дверей, они соединялись различными потаенными ходами. Рядом с царскими палатами была пристроена конюшня, хотя в Кремле уже было достаточно большое помещение для лошадей. Была рядом со дворцом и псарня с множеством породистых охотничьих собак. Верх дворца был украшен башенками и галереями, и издали он представлял собой очень красивое зрелище. Внутри, по тем временам, была достаточно богатая обстановка. Стены были обиты парчой и цветным бархатом (раньше их просто расписывали красками). На окнах висели дорогие балдахины. Все металлические изделия: гвозди, крюки, дверные замки, петли — были покрыты позолотой. Печи украсили расписными керамическими плиткам и серебряными решетками. Мебель: столы, стулья, шкафчики и кровати — была куплена у иностранных купцов.
Лжедмитрий узнал, что он как царь имеет право первым осматривать заморские товары. Как правило, все изысканные драгоценности он стремился приобрести для себя и в подарок невесте. Любимым его занятием стал осмотр царской казны в послеобеденное время, хотя прежние государи в это время почивали. Многих бояр это возмущало, поскольку они были вынуждены сопровождать своего неутомимого и неугомонного монарха. Для охраны дворца была нанята стража, состоявшая из 300 рослых и плечистых немцев и ливонцев. Они одевались в европейское платье и получали достаточно большое жалованье, во время выездов Лжедмитрия за пределы Кремля они составляли его охрану. Часть охранников была вооружена пищалями, часть — пистолетами. Каждая сотня возглавлялась офицером и носила одежду определенного цвета. Обычно она шилась из бархата, золотой парчи и украшалась серебряной вышивкой. Офицеры получали не только жалованье, но и поместья с крестьянами. Особая любовь самозванца к иностранным наемникам вызывала у некоторых русских дворян зависть и возмущение.
Любимым развлечением лжецаря была травля медведей. Для нее держалась свора злобных и крупных собак. Медведей привозили в клетках и помещали на заднем дворе. Во время травли один из храбрецов брал в руки только рогатину и вступал со зверем в схватку. Если он промахивался или оказывался недостаточно силен, то помощники-охотники вонзали в горло медведю вилы. Но бывали и покалеченные. Лжедмитрий сам нередко демонстрировал свою ловкость и силу и тоже вступал в единоборство со зверями. Кроме того, самозванец увлекался охотой. В этом он подражал своим мнимым п