ий. На этот раз ему удалось привлечь на свою сторону не только богатых горожан, но и знатных князей: В. В. Голицына с братьями, И. С. Куракина с родственниками и др. Сообща пришли к мысли, что главной задачей является убийство самозванца. Далее заговорщики собирались вместе с другими боярами решить вопрос, как управлять государством. Удачей Шуйского стало то, что к заговору примкнул Ф. И. Шереметев, который должен был повести к Ельцу вооруженный полк из 80 000 человек. Он мог поддержать действия бояр в случае осложнений.
Заговорщики на этот раз собирались тайно, по ночам. На этих сборищах В. И. Шуйский горячо убеждал всех в том, что царь — не истинный сын Ивана Грозного, а подлый обманщик и польский ставленник. Поэтому православному государству грозит большая опасность — оказаться под властью иноземцев и потерять свою истинную православную веру. Шуйский говорил так: «Если мы заранее о себе не позаботимся, то будет еще хуже. Я для спасения православной веры готов опять на все, лишь бы вы помогли мне усердно. Каждый сотник должен объявить своей сотне, что царь — самозванец и умышляет зло с поляками. Пусть ратные люди советуются с гражданскими, как промышлять делом о такой беде. Если будем все заодно, то бояться нам нечего: за нас будет несколько сотен тысяч, за него — пять тысяч поляков, которые живут не в сборе, а в разных местах». Однако после долгих дебатов решили, что и среди горожан найдутся у Лжедмитрия сторонники. Ведь все помнили о том, что после первого заговора посадские люди лишились голов, а князь Шуйский отделался лишь испугом. К тому же некоторые представители купеческого сословия находили у «Дмитрия» ряд достоинств: был прост в обращении, самолично решал многие дела, боролся со взяточничеством чиновников, разрешил всем свободный выезд за границу, способствовал развитию международной торговли, потешался над чванством высшей знати, пытался облегчить положение низших слоев общества.
Поэтому заговорщики решили дезинформировать горожан и спровоцировать их лишь на борьбу с польскими сторонниками самозванца. План выступления был таков: ранним утром должен был ударить набат, якобы извещая о каком-то несчастье. Под предлогом оповещения «царя» о беде заговорщики должны были проникнуть во дворец и убить его. Их сообщникам следовало разъезжать по городским улицам и говорить всем, что поляки вознамерились убить «Дмитрия», чтобы отдать трон своей царице. Это должно было побудить москвичей напасть на дома, где проживали поляки, и перебить иностранных гостей.
Полностью сохранить тайну было сложно. Некоторые осведомленные люди в пьяном виде начинали ругать Лжедмитрия, обзывая еретиком и обманщиком. Одновременно они поносили «поганую Маринку». Это вскоре стало известно дворцовой страже. На стол лжецаря посыпались донесения об изменниках. Но бояре убеждали его в том, что пьяным бредням глупых людей не стоит придавать значения и не следует омрачать свадебные торжества пустыми заботами. Поэтому Лжедмитрий приказал наказывать тех, кто писал ему челобитные об опасных настроения в столице. Занятый подготовкой потешного сражения у Сретенских ворот, он не желал отвлекаться на пустяки. Заговорщики ловко воспользовались ситуацией. От их имени в город вошло новгородское войско, которое заняло все 12 ворот Кремля и никого постороннего в него уже не пускало. Они также распорядились отпустить по домам личную охрану лжецаря. В итоге во дворце осталось не больше 30 алебардщиков и несколько десятков стрельцов, чье настроение легко можно было изменить в свою пользу.
Выступление было назначено на раннее утро 17 мая. Ночью, как бы предвещая несчастье, светила кровавая луна, и суеверные люди сразу же обеспокоились и понадежнее спрятали ценное имущество. Около четырех часов утра ударили в колокол на Ильинке, потом у церкви Ильи Пророка и на Новгородском дворе. После этого загудели все московские колокола. Толпы горожан с оружием хлынули на Красную площадь, чтобы узнать причину переполоха. Там их уже ждали конные бояре-заговорщики, они крикнули толпе, что поляки собираются убить царя и что сами они отправятся на его защиту. После этого простые москвичи бросились громить польские дворы. Шуйский же со своими соратниками въехал во Фроловские ворота в Кремль и устремился ко дворцу. Страже было сказано, что цель бояр — известить царя о неком происшествии.
Тем временем Лжедмитрий уже проснулся и спрашивал окружавших лиц, по какой причине звонят московские колокола. П. Басманов вышел к боярам и попытался было выяснить, в чем дело. Но те уже не могли медлить — следовало как можно быстрее расправиться с самозванцем, пока их обман не раскрылся. С криками: «Выдай самозванца!» — они набросились на царского любимца. Тот попытался защититься, но нож М. И. Татищева сделал свое дело. Басманов упал бездыханным. Тут только Лжедмитрий догадался, что во дворец проникли заговорщики и его жизни угрожает смертельная опасность. Он схватил меч, брошенный оробевшими стражниками, и выскочил в сени, надеясь сразиться с убийцами. С криком: «Я вам не Годунов!» — Лжедмитрий ринулся на бояр. Но выстрелы из пищалей заставили его броситься внутрь дворца. Первой его заботой стала жена Марина. В ее покоях он стал кричать, что из-за измены следует спасаться бегством. Сам он по переходам добрался до окна, выходящего на Житный двор. Высота была небольшой, но тут удача отвернулась от самозванца. Упав на крышу, он подвернул ногу. С трудом спустившись на землю, он увидел стрельцов, которые совсем недавно доказывали ему свою верность. Лжедмитрий решил, что спасен, и стал просить стрельцов защитить его от бояр-изменников, обещая в награду их жен и имения. Но в это время заговорщики уже опомнились и бросились к нему. Стрельцам они заявили, что если те не отдадут лжеца-ря, то сами лишатся своих жен и детей, а также всего имущества: «Мы пойдем в Стрелецкую слободу и истребим их жен и детей, если они не хотят нам выдать изменника плута и обманщика».
Стрельцы испугались и сказали боярам, что следует спросить царицу-монахиню Марфу Нагую, ее ли это сын. Те согласились, надеясь, что, пока та придет, они успеют расправиться с самозванцем. Поэтому они стали кричать: «Кто ты? Кто твой отец? Откуда ты родом?» Лжедмитрий решил в своей лжи идти до конца и твердил: «Вы все знаете, что я царь ваш, сын Ивана Васильевича. Спросите обо мне мать мою или выведите меня на Лобное место и дайте мне объясниться». Но такой оборот дела не устраивал заговорщиков, поскольку они знали, как убедительно мог говорить лжецарь, склоняя на свою сторону простонародье. Положение спас В. В. Голицын, который заявил, что Марфа отреклась от этого Дмитрия, заявив, что ее настоящий сын давно погиб в Угличе.
На самом деле князь не собирался выяснять истину у Марфы, которая постоянно меняла свои показания. Правда в данном случае уже была не нужна. С криками: «Бей его! Руби его!» — заговорщики набросились на Лжедмитрия. Их опередил выстрел Григория Валуева, закричавшего: «Что толковать с еретиком? Вот я благословлю польского свистуна!» Самозванец упал бездыханным, и последние удары наносились уже по мертвому телу.
Но бояре не позволили окончательно растерзать труп, поскольку он нужен был в качестве доказательства смерти лжецаря. Его бросили на тело Басманова со словами: «Ты любил его живого, не расставайся с ним и мертвым». Потом оба трупа обнажили, связали веревкой и под улюлюканье толпы оттащили на Лобное место. Лжедмитрия положили на стол, Басманова — у его ног на скамейку. Тут только бояре удосужились спросить Марфу, ее ли это сын убит. В ужасе царица-монахиня сказала так: «Вы бы спрашивали у меня об этом, когда он был жив, теперь он уже не мой». Этот ответ показался некоторым весьма двусмысленным, но добиться большего от испуганной женщины они не смогли.
Тем временем дворец Лжедмитрия был разграблен беснующейся толпой. Все стражники были убиты, фрейлины Марины изнасилованы. Сама она едва спаслась под широким платьем престарелой гофмейстерины. Особенно пострадали польские музыканты, чья музыка раздражала русскую знать. Все они лишились жизни. Убиты были и многочисленные польские гости. Только Юрий Мнишек и князь Константин Вишневецкий смогли с помощью хорошо вооруженной свиты отразить нападение на свои дворы. Потом их взяли под свою защиту бояре, которые были вполне удовлетворены смертью ненавистного самозванца.
Несколько дней всем желающим было позволено насмехаться над трупом лжецаря. На голову ему надели потешную маску, приготовленную Мариной для маскарада, в руки сунули волынку, ко рту привязали дудку. Через три дня родственникам позволили похоронить Басманова, а труп Лжедмитрия без всякого почтения закопали за Сретенскими воротами. Однако уже на следующий день ударили сильные морозы, потом поползи слухи, что около могилы самозванца по ночам горят странные огоньки и звучат какие-то голоса. Тогда по приказу нового царя Василия Шуйского труп вновь вырыли и сожгли в потешной крепостице, прозванной Адом. После этого пепел собрали и зарядили в большую пушку. Выстрел был направлен на запад — в ту сторону, откуда пришел «царевич Дмитрий». Этим новое правительство надеялось навсегда избавиться от всех авантюр. Но оно жестоко просчиталось. Настоящая Смута только разгоралась. Оказалось, что некоторые сторонники лжецаря во главе с М. Молчановым бежали к польской границе, прихватив с собой государственную печать. По дороге они всем рассказывали, что «Дмитрию» вновь удалось спастись и что он скоро вернется с новой армией, чтобы вернуть «отчий трон». В Москве стали поговаривать, что убит был не «царь Дмитрий», а какой-то неизвестный человек, поэтому-то на лицо трупа и была надета маска. Кроме того, у покойного была черная борода, какой никогда не было у «Дмитрия».
Снова русское общество стали будоражить самые невероятные слухи. Получалось, что, хотя Гришка Отрепьев был убит, дело его продолжало развиваться с удвоенной силой. Общество возродило не только его самого, но и расплодило множество других, никогда не существовавших царских детей: Петрушу — якобы сына царя Федора Ивановича, Августа — сына Ивана Грозного, Осиновика — сына царевича Ивана Ивановича Лаврентия — еще одного сына царя Федора Ивановича и др.