ых монархов, поскольку слухи о его неистинности продолжали будоражить общественность.
Хотя князь Василий пережил на плахе страшные минуты, это не остановило его от новой борьбы за истину. На этот раз действовать он решил более осмотрительно и только при благоприятном стечении обстоятельств. Как опять показало время, именно его провидение выбрало в качестве палача для авантюриста Гришки Отрепьева. Пока же братья Шуйские поехали в Галич — традиционное место ссылки для представителей их рода. Но там они пробыли совсем недолго — только до осени. Многочисленные родственники убедили лжецаря, что раскаявшихся князей следует вновь принять при дворе и вернуть им былое высокое положение. Поскольку многие сторонники князя Василия из числа купцов и жителей посада были все же казнены в назидание другим крамольникам, то к новому заговору решили привлекать только дворянство, да и то после длительной проверки.
Вернувшись в Москву, В. И. Шуйский решил ни в чем не выдавать своих мыслей и тайных намерений. Он стал зорко наблюдать за поведением своих собратьев и примечать всех, кто оказался обижен лжецарем, кто недоволен новыми порядками при дворе, и т. д. Одним из первых в поле его зрения попал бывший любимец царя Бориса, окольничий Михаил Игнатьевич Татищев. 20 апреля 1606 года во время пира тот возмутился, что на стол подали жаркое из телятины. Православные люди считали это мясо нечистым и в пищу не употребляли. Князь Василий решил поддержать Михаила и подтвердил, что телятину русские люди не едят. Нарушение исконных традиций бросало тень на «Дмитрия», как бы уличая в том, что он — иноверец и чужак. Поэтому Татищева тут же выслали подальше от царского двора. Шуйский же отделался легким испугом. Но своим поступком он показал всем, что не отказывается от попыток разоблачить самозванца. Недовольные вновь увидели в нем своего лидера. Вскоре число противников Лжедмитрия существенно возросло, виноват в этом был он сам. Князю Василию даже не пришлось тайно заниматься разоблачениями и вербовкой заговорщиков. Причины недовольства русской знати лжецарем были следующие. Во-первых, всех глубоко возмутила его женитьба на польке и католичке Марине Мнишек. Сначала для подарков невесте была разорена царская казна, потом в столицу прибыла целая свора ее наглых и алчных родственников, стремящихся занять при русском дворе первые позиции, и, наконец, ее еще до свадьбы венчали царским венцом на царство, чего никогда раньше не было. Во-вторых, менее знатные дворяне были недовольны перспективой похода на сильную турецкую крепость Азов. Они не беспочвенно полагали, что сложат свои головы в донских степях. В-треть-их, православное духовенство с тревогой наблюдало за тем, как в худшую сторону менялись нравы и обычаи при царском дворе, показывая дурной пример не слишком крепким в вере молодым повесам. Беспокоила и активная переписка царя с папой римским и католическим духовенством.
Наблюдая за переменой в отношении к Лжедмитрию верхушки русского общества, князь Василий мог только от удовольствия потирать руки. Он чувствовал, что на этот раз победа будет за ним. Необходимо было только правильно выбрать момент для решающего удара. Следует отметить, что среди приближенных Лжедмитрия никто не подозревал о новом заговоре Шуйского. Удар ждали то со стороны стрельцов, то со стороны дьяков (один из них, Тимофей Осипов, пытался публично обличить самозванца). Князь Василий же, напротив, был исключительно обласкан лжецарем. На его свадьбе он получил самую почетную должность тысяцкого (обычно ее доверяли ближайшему родственнику жениха). На пиру сидел выше всех бояр. Получалось, что у самого заговорщика не было причин быть недовольным Лжедмитрием и положением при дворе. Но Шуйский, судя по всему, уже давно задумал подняться еще выше — на царский трон. А почему бы и нет? Ведь он был из рода суздальских князей, не раз получавших ярлык на Великое Владимирское княжение, дававшее им право считаться старшими среди всех остальных русских князей. Такое положение не могло даже присниться предкам Бориса Годунова и тем более Гришки Отрепьева.
Но Василий Иванович понимал, что расправиться с самозванцем, тщательно охраняемым стрельцами и иностранными наемниками и имевшим поддержку нескольких тысяч поляков из свиты Марины Мнишек, будет не так-то просто. Поэтому решил разработать хитроумный план, основанный на внезапности и дезинформации. Согласно плану, ранним утром следовало создать панику: все московские колокола должны были тревожно загудеть. Заговорщики под предлогом сообщения лжецарю о происшедшем должны были ворваться во дворец и убить его. Одновременно их сообщникам следовало ездить по московским улицам и говорить горожанам о том, что поляки вознамерились убить «Дмитрия Ивановича», чтобы посадить на престол Марину Мнишек. Это должно было спровоцировать москвичей на расправу с поляками и помешать тем помочь самозванцу.
Во избежание непредвиденных осложнений В. И. Шуйский попросил своего сообщника Ф. И. Шереметева, отправленного с войском в Елец, не спешить выполнять назначение и остаться в окрестностях Москвы. (Шереметев, когда-то одним из первых примкнувший к самозванцу, был недоволен тем, что его отправили на войну с турками, а на его подворье разместили родственников Марины Мнишек.) Но в целом князь Василий очень рисковал, ведь в случае неудачи плахи ему было уже не миновать. Утешало лишь то, что вместе с ним были бы арестованы многие видные князья и бояре, и скандал просто так уже не удалось бы замять. На общем собрании заговорщики решили, что лучшим временем для исполнения их замыслов будет утро 17 мая. Празднества по случаю царской свадьбы еще продолжались, после шумных и продолжительных ночных застолий обитатели дворца вряд ли были в состоянии правильно понять происходящее.
Итак, ранним утром 17 мая по всему городу тревожно зазвонили колокола. Служители православных церквей горячо поддержали заговорщиков, поскольку были наслышаны о планах самозванца окатоличить Русь и были возмущены наглым поведением поляков в русских храмах. Василий сел на коня и вместе с другими заговорщиками поехал в Успенский собор. Там во время заутрени все помолились о даровании им удачи и направились к царскому дворцу. Лжедмитрий спросонок действительно никак не мог понять, почему в городе гудят колокола. Поэтому стража без всяких препятствий пустила в покои бояр-заговорщиков, якобы принесших нужные вести. Но уже в сенях те повели себя странно — сразу же разоружили телохранителей и вытащили из-под плащей палаши. Вышедший на шум П. Ф. Басманов был убит, но громкими криками ему удалось предупредить об опасности самозванца. Тот по тайным ходам бросился сначала к Марине Мнишек, потом — к окну, через которое намеревался спастись. Заговорщики метались по комнатам дворца, но видели лишь немногочисленных телохранителей и женщин из свиты Марины Мнишек. Князь Василий почувствовал, что его акция близка к провалу. «Ищите, ищите вора! Не дайте ему уйти! — кричал он. — Не найдем — все будем на плахе!» Последние слова заставили заговорщиков быть более бдительными. Со стороны Житного двора вдруг раздался странный шум. Василий вместе с несколькими дворянами бросился туда и увидел, что в окружении стрельцов на земле лежит выпрыгнувший из окна самозванец. Он подвернул ногу и стонал от боли. Стрельцы были настроены решительно и собирались защитить своего государя.
Положение складывалось критическое. Тогда сообразительный Шуйский крикнул стрельцам, что если те не отдадут лжецаря, то он отправит своих сторонников разгромить их дома и захватить в плен их жен и детей. Эти слова заставили их расступиться и пропустить заговорщиков к Лжедмитрию. Тут уж никто медлить не стал. Пули и сабельные удары обрушились на самозванца. Участь его была решена. Но князь Василий понимал, что смерть авантюриста — не самое главное: следовало убедить русских людей, что переворот был законным и обоснованным делом. Главной помощницей в этом деле должна была стать Марфа Нагая. Поэтому по его приказу труп лжецаря тут же поволокли к Вознесенскому монастырю. Там в присутствии стрельцов и обитателей Кремля бывшая царица отреклась от мнимого сына. Эту весть разнесли дальше по городу, где все еще продолжались погромы дворов поляков. Горожане хотя и поняли, что их обманули, но были довольны тем, что отомстили ненавистным гостям за все свои обиды и получили возможность вволю напиться заморских вин из польских запасов.
Только на следующий день бояре под руководством В. И. Шуйского начали наводить в городе порядок: обеспечили безопасность Марине Мнишек и ее родственникам, взяли под стражу наиболее ревностных сторонников Лжедмитрия, которых оказалось совсем немного: часть во время погромов бежала к польской границе, а часть сдалась без боя. Среди них были никем не уважаемый патриарх Игнатий, пьяница и сквернослов; личные секретари лжецаря братья Бучинские; думный дьяк Афанасий Власьев, ездивший сватать Марину Мнишек в Краков; прославившийся недостойными связями с самозванцем князь И. А. Хворостинин и ряд других. Основное же количество бояр и князей, когда-то предавших Федора Борисовича и посадивших на престол самозванца, дружно сплотились вокруг князя-заговорщика. Среди них были и князья Голицыны, смутившие войско под Кромами, и мнимые родственники Нагие, и Романовы, которых лжецарь вызволил из ссылки и приблизил ко двору. Все они с равнодушием отнеслись к гибели прежнего царя-благодетеля и были готовы служить новому, если он сохранит за ними все пожалования и земельные владения. Стремясь к заветному трону, Василий был готов дать любые обещания вплоть до ограничения своей будущей царской власти. Он понимал, что лучше держать синицу в руках, чем журавля в небе.
Воцарение
По стремительности взлета на престол В. И. Шуйского вряд ли можно было сравнить с каким-либо еще царем. Даже царевич Федор Иванович, получивший корону по наследству, полностью соблюдая все обычия, венчался на царство через несколько месяцев после смерти отца. Борис же больше полугода не решался занять престол, на который был наречен по воле Земского собора. Василий решил пойти своим путем, пытаясь как можно быстрее обосноваться в царском дворце, пока не появился более молодой и подходящий кандидат. Ведь самому князю было за 50 лет, он был вдов и не имел нас