Царь Василий понял, что за спиной Шереметева образовалась мощная сила, поэтому, когда у Москвы появился Тушинский лагерь, стал требовать от воеводы немедленно прийти на помощь. Но Федор Иванович не спешил к Москве, понимая, что быть запертым в столице среди бунтующей страны смертельно опасно. Вместо этого он поставил цель усмирить не только Юг, но и Среднее Поволжье. В Казани он устроил свою ставку и твердой рукой начал приводить к повиновению чувашей, мордву, башкир и т. д. Эта политика дала хороший результат. Вскоре все поволжские народы присягнули царю Василию и не поддержали авантюру второго самозванца. Только после этого Понизовая рать направилась к Москве. Следующим опорным городом Шереметева стал Нижний Новгород. Здесь он узнал, что из Новгорода Великого движутся русско-шведские полки под началом Скопина-Шуйского. На подступах к столице следовало с ними соединиться.
В Нижнем Новгороде воевода пробыл до конца весны 1609 года, ожидая, когда вода спадет. У Ивановских ворот у него был свой двор, поэтому даже удалось отдохнуть в гостеприимном городе. Далее следовало направиться к Мурому, где были сторонники Тушинского вора. Но жители этого города не захотели сражаться с Шереметевым и заранее прислали гонцов с грамотами о своей верности Шуйскому. Касимов же пришлось брать штурмом, поскольку местный хан примкнул к Лжедмитрию II. После каждого успеха в Москву отправлялись грамоты.
Царь Василий, с одной стороны, хвалил отважного воеводу, в грамотах награждал «жалованным словом», слал дары, но с другой — постоянно ругал за медлительность, за то, что «идет мешкотно» и «государевым делом не радеет». Все эти укоры вряд ли нравились Федору Ивановичу, поскольку он по собственной инициативе наводил в Поволжье порядок в течение нескольких лет. Это не давало возможность тушинцам окончательно изолировать столицу, а 356 с ней и царя Василия, от всей страны. Ему удалось не только сохранить прежний царский отряд, но и существенно его преумножить, снабжая и продовольствием, и боеприпасами, поскольку царь ничего сделать не мог и был совершенно беспомощным в окружении тушинцев.
Напрашивается вывод о том, что заслуги Ф. И. Шереметева были более значимыми, чем у Скопина-Шуйского, действовавшего от лица царя и получившего военную помощь от Швеции ценой уступки ряда порубежных городов. Территория, которую контролировал Федор Иванович, была существенно больше, чем та, которую освободил Скопин. Но все же лавры полководца-победителя достались последнему.
В мае 1609 года, понукаемый царем, Шереметев направился к Владимиру. Город сдался ему без боя. Но рядом находился Суздаль, где засели сторонники Тушинского вора. Было ясно, что если отойти от Владимира, то он снова присягнет самозванцу. В этих условиях воевода решил сделать марш-бросок к Суздалю. Но он не учел, что рядом с городом открытая местность. В итоге его войско было обстреляно из артиллерийских снарядов и с потерями было вынуждено отступить. Так и пришлось Федору Ивановичу остаться во Владимире, ожидая подхода войска Скопина. В ноябре 1509 года обе рати встретились в Александровой слободе, и с этого времени они стали действовать сообща. В марте столица была окончательно освобождена от тушинцев. Летом планировался поход против короля Сигизмунда, осадившего Смоленск. Шереметев собирался стать помощником Скопина, но прославленый полководец не дожил до этого времени. В апреле он внезапно скончался.
Федор Иванович вместе со всеми стал думать, что князя Михаила отравили злобные завистники, столпившиеся у трона Василия. Он и раньше недолюбливал коварного старика Шуйского. После смерти Скопина отношение к царю стало однозначно отрицательным, тем более что тот не только не наградил инициативного воеводу, но даже не вернул ему кремлевский двор, отнятый когда-то Б. Ф. Годуновым. Правда, Шереметев был слишком честен и благороден, чтобы поддержать заговорщиков-дворян, вознамерившихся ссадить царя Василия. Когда 17 июля в Кремле начался бунт, Федор Иванович, как и Мстиславский, решил ни во что не вмешиваться, полагая, что жизнь сама поставит все на свои места. Так и произошло — царь Василий без них был свергнут и лишен власти. После этого вместе с другими боярами Шереметев приступил к формированию временного правительства. В Боярской думе он уже давно стал одним из наиболее авторитетных и уважаемых лиц. Его заслуги были всем очевидны, и главными были не родство с правящими кругами или близость к царскому трону, а воинская доблесть и верность долгу. Поэтому при выборе семи правящих бояр за его кандидатуру все проголосовали единогласно. В новом правительстве ему было поручено ведать царским имуществом на Казенном дворе. Там были царские короны, все регалии власти, одежда и наиболее ценные вещи. При отсутствии монарха все это следовало беречь особенно тщательно.
Честолюбец Б. М. Лыков-Оболенский
Последним членом Семибоярщины стал князь Б. М. Лыков-Оболенский. Он принадлежал к старомосковскому роду князей Оболенских, сильно разросшемуся в XVI веке. Достаточно сказать, что к нему принадлежали Кашины, Долгорукие, Щербатые, Курлятевы, Туренины, Тростенко-вы, Ноготковы и др. Среди них было много талантливых воевод, дипломатов и опытных государственных деятелей. Взяв любую роспись военных походов Ивана Грозного или царя Федора Ивановича, можно обнаружить среди воевод представителей этого рода. Однако к самому трону никто из них пробиться не мог.
Борис Михайлович родился, предположительно, в середине 70-х годов XVI века, поскольку первые упоминания о его придворной службе относятся к 1593 году. Для знатного юноши при дворе она начиналась в возрасте 16–17 лет, но на воеводство в города посылали позднее, уже лет в 20. Это назначение было менее почетным, но более ответственным.
Борис был сиротой — его отец погиб в 1579 году во время сражений со Стефаном Баторием, видимо, поэтому царь Федор Иванович и взял юного князя ко двору. Первым назначением Бориса была должность рынды. В белом атласном платье (иногда его шили из бархата), с золотыми цепями на груди и с серебряной секирой в руке он должен был стоять у царского трона. На эту должность брали только красавцев, поэтому можно предположить, что князь был высокого роста, стройный и красивой наружности. Таково было требование к рындам. Следует отметить, что рынд было четверо. Отстаивая родовую честь и пользуясь хорошим отношением к себе царя Федора, Борис регулярно затевал местнические тяжбы со своими собратьями по службе. В этом отношении он был одним из самых активных спорщиков.
Возможно, из-за чрезмерного честолюбия и склонности к местничеству продвижений по службе у князя долго не было. Разряды свидетельствуют, что рындой он был и на приеме австрийского дипломата Н. Варкоча в 1594 году, и на приеме папского легата в 1595, и в 1596 на приеме персидских, а потом и шведских послов, и даже в 1597 году, когда во дворце принимали австрийского посланника Авраама.
Воцарение Бориса Годунова поначалу не вносит ничего нового в карьеру Бориса Михайловича. Годы идут, а он все на незначительных должностях при дворе. В Серпуховском походе нареченного царя — рында с третьим саадаком (колчан со стрелами и лук). В 1599 году ему было поручено встречать в Торжке первого жениха царевны Ксении шведского принца Густава. Наконец в 1601 году он получает должность стольника, когда ему уже за 25 лет и пора становиться боевым воеводой. Царь Борис, видимо, мыслил, что карьера красивого князя должна идти по дипломатической линии, и в полки его не назначал. Поэтому, когда Москву посетили английские послы, Борису Михайловичу было поручено их сопровождать в роли пристава. Он сообщал им о датах приема во дворце, привозил кушанья с царского стола и исполнял роль радушного хозяина за обедом. Эти назначения говорят о том, что Лыков был достаточно образован, воспитан, обучен всяческому этикету и слыл хорошим собеседником. Возможно, в будущем он должен был войти в свиту второго жениха царевны Ксении, датского королевича Иоганна. В 1602 году он был в числе гостей на пиру в его честь.
Однако это некоторое возвышение не самого знатного князя пришлось не по душе его собратьям стольникам. Д. М. Пожарский, затаивший на него зло за проигрыш местнического спора, написал на Лыкова донос. Без всяких доказательств он обвинил его в тайных умыслах против царя Бориса. Поскольку ни подтвердить донос, ни опровергнуть его было нельзя, Бориса Михайловича на всякий случай от двора удалили и отправили на воеводство в захолустный Белгород.
Там князь узнал о появлении в Речи Посполитой «природного государя» — «царевича Дмитрия». Вряд ли он поверил сказке о спасении от рук наемных убийц, подосланных Борисом Годуновым, царского сына. Но вся эта авантюра была направлена против монарха, верившего любым ложным доносам. Кроме того, при новом государе возникал шанс выдвинуться, которого не было при старом. Сначала Лыков занял выжидательную позицию, но, когда узнал, что путивльский воевода князь В. М. Мосальский уже получил боярство, то медлить не стал и тут же отправился с поклоном в ставку самозванца. Но там мало служившего воеводу встретили не с самыми распростертыми объятиями. Сначала он получил лишь должность «великого кравчего», которая состояла в том, что он должен был подносить Лжедмитрию напитки и пробовать кушанья. Только после воцарения самозванца князь Борис все же выпросил для себя боярство и вошел в Совет светских лиц. Это был уже триумф, которого при Б. Годунове дождаться было невозможно. Умерший царь предпочитал вводить в Думу только исключительно родовитых князей. Лыковы-Оболенские в их число не входили.
Можно предположить, что Борис Михайлович не был среди заговорщиков, поскольку входил в ближнее окружение Лжедмитрия. Он даже женился на младшей дочери Никиты Романовича Юрьева Анастасии и как бы стал родственником представителей прежней царской династии. (Его жена приходилась царю Федору Ивановичу двоюродной сестрой.) Но когда Василий Шуйский сверг самозванца и сам воцарился, Б. М. Лыков не стал возмущаться и авантюру нового самозванца не поддержал. Напротив, с оружием в руках он отправился защищать трон Шуйского 360 от войска И. Болотникова. В 1606–1507 г