Одним из них оказался опытный полководец Иван Исаевич Болотников. Он происходил из рязанских мелкопоместных дворян, но уже в юности покинул родные места, мечтая о воинских подвигах и славе. Поначалу Иван поступил на службу к боярину и князю А. А. Телятевскому. Женатый на дочери С. Н. Годунова, князь был родственником как царя Федора Ивановича, так и царя Бориса. Подневольная служба вскоре наскучила энергичному юноше, и он решил податься в вольные казаки. Однако жизнь на Дону оказалась трудной и довольно опасной. Во время одного из сражений с крымскими татарами Болотников был ранен и попал в плен.
Новые хозяева продали его в рабство туркам, а те определили гребцом на военную галеру. Труд был поистине каторжным, и Иван Исаевич вряд ли выдержал бы долго. Но судьба все-таки улыбнулась ему. Во время одного из сражений с венецианцами галера была разбита, и Болотников оказался на свободе. Итальянцы подобрали и приютили бывшего раба. Через некоторое время он узнал, что австрийский император приглашает в свое войско всех желающих, дает им обмундирование и оружие, обеспечивает продовольствием и боеприпасами. Для неимущего скитальца это оказалось как нельзя кстати. Так Болотников стал наемником в австрийском войске. Там он подружился с запорожскими казаками и вскоре за воинские подвиги был избран их атаманом.
В начале 1606 года бравые вояки услыхали о том, что «московский царь Дмитрий» (Лжедмитрий I) набирает рать для похода на турецкую крепость Азов, и решили присоединиться к нему. Уже в Польше они узнали о кардинальных переменах, происшедших на московском престоле. Стремясь вовлечь опытных воинов в новую самозванческую авантюру, М. А. Молчанов пригласил их в Самбор и исключительно убедительно сыграл роль царского сына, лишенного престола наглым узурпатором. Болотников поверил услышанному и принес Михалке клятву верности, пообещав во что бы то ни стало вернуть ему утраченную власть и расправиться со всеми его врагами. На радостях Молчанов тут же назначил Ивана Исаевича главнокомандующим собираемого в Путивле войска.
Тем временем в Москве новонареченный царь Василий Иванович спешно готовился к церемонии венчания на царство. Он полагал, что после того, как в Успенском соборе на него наденут бармы и царский венец, никто не посмеет оспаривать его власть. Даже то обстоятельство, что в отсутствие патриарха все действо не могло считаться вполне законным, его не смущало. Шуйский полагал, что новгородский митрополит Исидор без труда сможет заменить главу церкви. Следовало лишь дождаться его прибытия в столицу.
Все лето 1606 года в стране ширилось и крепло антимосковское движение. Жители западных городов отказались присягать Шуйскому. Они не сомневались в новом чудесном спасении «Дмитрия», поэтому в Путивле, Ельце, Кромах и Рыльске гонцов из столицы убивали.
B Поволжье продолжал орудовать «царевич Петруша». В его истинность мало кто верил, поскольку все знали, что у царя Федора была лишь дочь Феодосия, умершая в раннем возрасте. Но Петруша упорно твердил, что в младенчестве властолюбец Борис Годунов подменил его девочкой. Эту легенду сочинили терские и астраханские казаки, желавшие на «законных» основаниях забирать казну в городах, грабить купцов и устанавливать свои порядки в Поволжье.
На самом деле «царевич» был безродным юношей Ильей из Мурома. Мать прижила его без брака от посадского человека Ивана Коровина и была вынуждена отдать «в люди» в раннем возрасте. Илья служил и купцам, и городовым воеводам, с ними объездил всю страну и даже бывал в столице и видел царствующих особ. Это выделяло его среди казаков, многие из которых дальше Астрахани и Терки не бывали. Кроме того, Илья был высок, статен и красив, то есть обладал немаловажными качествами для кандидата на роль царского сына. Простые люди должны были ощутить в нем особую породу.
Разработчиком самозванческой авантюры стал, конечно, не молодой казак, которому было не больше шестнадцати лет, а его старшие товарищи во главе с атаманом Федором Бодыриным. Они и составили свиту «царевича», написали и разослали грамоты от его имени в поволжские города и разработали план похода к Москве.
Вскоре к восставшим примкнули яицкие (уральские) казаки и боевые холопы князей Черкасских и Трубецких, жившие в их поместьях. В конце апреля 1606 года бунтовщики отправились вверх по Волге, разоряя по пути небольшие городки. Около Нижнего Новгорода им стало известно о свержении Лжедмитрия и воцарении Василия Шуйского, сразу же объявившего их преступниками. Авантюристам стало ясно, что к осени вольготная жизнь на Волге может закончиться. Для борьбы с ними из Москвы был отправлен большой отряд под руководством боярина Ф. И. Шереметева, сформированный еще Лжедмитрием во время подготовки к Азовскому походу.
От неминуемого разгрома Петрушу спасло приглашение путивльских воевод присоединиться к ним. Более того, ему предлагалось в качестве царского сына заменить собой все еще не материализовавшегося нового Лжедмитрия.
Новая самозванческая авантюра нашла самый горячий отклик в казачьей среде. В ней как грибы после дождя стали появляться все новые и новые «царские» дети. Одни проходимцы называли себя сыновьями Ивана Грозного либо от Анны Колтовской, либо от Анны Васильчиковой, хотя обе царицы были бездетными. Другие уверяли всех, что они — дети царевича Ивана Ивановича, имевшего трех жен и не оставившего после себя потомства. При этом обманщики присваивали себе весьма экзотичные имена: Август, Лаве, Осиновик и тому подобные. Каждый имел казачью свиту и занимался грабежами и разбоем.
Уже летом 1606 года самозванческими движениями были охвачены юго-западные, южные и юго-восточные города. Царь Василий предпринимал поистине титанические усилия для укрепления своей власти, но они почти не приносили результатов.
Прошедшая 1 июля церемония венчания на царство тут же подверглась сомнению в законности — ведь ее осуществлял не патриарх. Тогда царь принялся подыскивать подходящую кандидатуру для главы церкви, чтобы потом уверить недругов в том, что венчался по закону. Но это оказалось делом непростым. Царю ни с кем не хотелось делить верховную власть, он мечтал лишь о верном помощнике, поэтому желавший выделиться ростовский митрополит Филарет, в миру — двоюродный брат царя Федора Ивановича Ф. Н. Романов, был отвергнут с ходу. Его лишь назначили главой комиссии, отправленной в Углич за останками настоящего царевича Дмитрия, которые были призваны убедить всех сомневающихся в том, что истинный царский сын давно умер.
Помощниками Филарета стали представители духовенства и боярин И. М. Воротынский с несколькими дворянами. Загвоздка состояла в том, что, по замыслу царя Василия, мощи давно погибшего мальчика следовало найти непременно нетленными. Это давало основание объявить его новым святым мучеником и окончательно развенчать всех авантюристов.
Очень скоро выяснилось, что царские посланцы успешно справились со своим заданием. Они сообщили в Москву, что останки царевича хорошо сохранились: и одежда, и сапожки, и даже орешки, которыми мальчик якобы играл перед смертью, целы.
Шуйский, конечно же, был прекрасно осведомлен о том, что Дмитрий в последние минуты жизни играл вовсе не в орешки, а в ножички, впрочем, простым людям знать об этом было не обязательно. Царь решил окончательно забыть о выводах, к которым пришла в 1591 году возглавлявшаяся им Угличская следственная комиссия. Теперь он официально принял версию Марфы-Марии Нагой о том, что царевич Дмитрий был убит по приказу Годунова, — ведь даже невольный самоубийца святым быть никак не мог.
Торжественная встреча мощей нового святого мученика была организована за городом 3 июня. На ней присутствовали многочисленные представители духовенства, знати и великое множество простых людей, но к помосту, на котором установили раку, было позволено подойти только царю и Марфе-Марии Нагой. Бывшая царица вновь публично засвидетельствовала, что видит останки своего сына. Она громко воскликнула заученное:
«Днесь я вижу истинного моего сына, убиенного в Угличе много лет назад!»
Но поверили ли ей собравшиеся? Бывшая царица так часто лгала, преследуя собственные интересы, что правду в ее словах никто уже не искал. Многие понимали, что Марфе-Марии очень выгодно стать матерью святого мученика — всеобщее почитание в этом случае ей было гарантировано до самой смерти.
Некоторые не слишком доверчивые современники и очевидцы встречи, мощей Дмитрия были удивлены тем, что к раке святого разрешили подойти очень немногим. Даже когда ее установили в Архангельском соборе на высоком помосте, только избранным позволялось к ней прикасаться. По большей части это были некоторые слепые или хромые люди, которые тут же исцелялись. Хотя желающих, в том числе страждущих и болящих, было намного больше. Сразу же поползли слухи о том, что чудеса подстраивались духовенством и выздоравливали не больные люди, а подкупленные здоровые мошенники. К тому же скептики удивлялись степени сохранности останков Дмитрия — казалось, в гробу лежит только что усопший мальчик. Некоторые даже решили, что вместо давно умершего Дмитрия в его раку по приказу царя положили другого ребенка, недавно скончавшегося.
Словом, причисление царевича Дмитрия к лику святых и выставление его мощей на обозрение нисколько не укрепило положения царя Василия и не отвратило сторонников «царя Дмитрия» от новой самозванческой авантюры.
В этой непростой ситуации Шуйский окончательно принял решение поскорее выбрать нового патриарха. Наиболее подходящей кандидатурой ему казался казанский митрополит Гермоген, широко известный смелой критикой Лжедмитрия за то, что тот собирался жениться на католичке Марине Мнишек. Раздосадованный самозванец выслал его из столицы и запретил присутствовать на своей свадьбе.
Гермоген устраивал царя во всех отношениях. Он активно боролся за чистоту православия (это было главным лозунгом самого Шуйского), обладал безупречной репутацией, пользовался всеобщим уважением и уже перешагнул семидесятилетний рубеж, то есть был значительно старше самого государя. На его фоне даже слишком зрелый возраст монарха не был столь заметен подданным. К тому же Гермоген, происходя из семьи вятского посадского человека, ни родственных, — ни дружеских связей с представителями высшей знати не имел, а поэтому никак не мог оспаривать у царя верхо