Необычайную карьеру сделал в Тушине и мелкий торговец из Погорелого Городища Ф. Андронов. Занимаясь ранее продажей кож, он попал на глаза кому-то из приближенных царя Бориса. Было решено привлечь его к торговле казенными мехами, которые в избытке поступали из Сибири. Это занятие сохранилось за ним и при царе Василии. Но вскоре Шуйский заподозрил Андронова в казнокрадстве. Опасаясь наказания, изворотливый купец бежал в Тушино. Там его обласкали, дали чин думного дьяка и назначили казначеем. До него ни одному торговцу не удавалось взлететь так высоко.
Тушинское правительство во всем копировало московское. В нем было создано несколько приказов: Посольский, Поместный, Земский, Стрелецкий, Казачий и другие. Дела в них вели опытные дьяки, бежавшие из столицы: И. Грамотин, П. Третьяков, Б. Сутупов, вскоре ставший окольничим, И. Чичерин и Д. Сафонов.
Со временем в Тушине появился даже свой патриарх. Им стал взятый в плен ростовский митрополит Филарет. Поскольку официальной хиротонии не было, то он считался «нареченным иерархом».
Стремясь полностью контролировать подчинявшиеся ему территории, Лжедмитрий отправил в города ряд своих бояр и окольничих. Так, М. И. Плещеев был послан на воеводство в Ростов Великий, Ф. П. Барятинский — в Новгород-Северский, Ф. М. Плещеев — в Суздаль, М. А. Вельяминов — во Владимир, И. Ф. Наумов — в Кострому, А. И. Хованский — в Стародуб, М. Ловчиков — в Углич, Г. Салманов — в Романов[2]. И. Д. Хворостинин продолжал оставаться в Астрахани и неизменно хранил верность самозванцу, под властью которого к концу 1608 года оказались также Великие Луки, Иван-город, Ям[3], Орешек[4], Копорье и Касимов.
Лжедмитрию уже казалось, что его враг Шуйский полностью побежден, а сам он стал «наияснейшим непобедимым самодержцем, великим государем Дмитрием Ивановичем, Божиею милостию цесарем и великим князем всея Руси». Как видим, пышный титул первого самозванца сделался еще более витиеватым.
Для того чтобы все сомневающиеся в его истинности простые воины окончательно поверили ему, лжецарь решил привезти в Тушино Марину Мнишек, в качестве своей супруги. С лета 1606 года она вместе с отцом находилась в ссылке в Ярославле, но в мае 1608 года царь Василий решил сначала привезти пленников в Москву, а потом отправить в Польшу. Он справедливо опасался того, что новый «царь Дмитрий» захочет переманить их на свою сторону.
Действительно, когда Марину с отцом по северной дороге попытались увезти подальше от Москвы, их нагнал отряд полковника А. Зборовского. Охрайа Мнишеков тут же разбежалась, и они оказались в руках у ту-шинцев. Марине было предложено воссоединиться с законным супругом и переехать в Тушино. Поначалу она с радостью согласилась, поскольку не прочь была вновь надеть царскую корону, но один из поляков сообщил ей по секрету, что вместо прежнего мужа ей предстоит встретиться совсем с другим человеком.
Это сообщение не могло не озадачить Мнишеков. Они поняли, что вновь ввязываются в рискованную авантюру. Куда более надежным казалось им возвращение на родину, хотя оно было и бесславным и сулило немалые материальные трудности — все подарки Лжедмитрия были у них отобраны, денег не оставалось даже на самые насущные расходы.
После некоторых размышлений отец и дочь все же решились ехать в Тушино, но хитроумный Юрий потребовал, чтобы ему выплатили 300 000 рублей, правда, не сразу, а после получения «Дмитрием» московского престола. Марина же попыталась выторговать для себя почетное положение, существенную сумму на содержание и большой штат прислуги. Разумеется, Лжедмитрий II все это им охотно пообещал.
Торжественный въезд в Тушино законной «супруги» «царя Дмитрия» разочаровал присутствующих. Не было ни слез радости, ни горячих объятий: только холодность и отчужденность, которые заставили недоверчивых еще больше усомниться в истинности своего государя.
Будучи глубоко верующей христианкой, Марина Мнишек настояла на том, чтобы Лжедмитрий II тайно венчался с ней по католическому обряду. Таинство в стане П. Сапеги совершал польский иезуит. После этого супруги стали создавать видимость семейных отношений, хотя не испытывали друг к другу ни малейшей симпатии.
Юрий Мнишек, в полной мере осознав всю нависшую над ним опасность, вскоре покинул Тушино и вернулся в Польшу. Марина же через некоторое время оказалась в весьма затруднительном положении. Новый муж не дарил ей подарков, выделял крайне мало средств на содержание, а рядовые тушинцы не выказывали. по отношению к ней никакого почтения. Образ жизни ее был скучен и однообразен: ни о каких пирах, балах и маскарадах теперь она не могла и мечтать. Лжедмитрий строго соблюдал православные обычаи и того же требовал от жены. Единственным развлечением для полячки стали церковные праздники, но чтобы хоть как-то их отметить, она была вынуждена просить отца прислать ткань на новое платье, вино и копченую семгу для торжественного обеда.
В конце 1608 года многим казалось, что дни правления Василия Шуйского сочтены. С горсткой сторонников он был заперт в Москве, не имея ни войска, ни казны, ни продовольствия, чтобы накормить роптавших москвичей. Царь не мог почти ни на кого положиться, поскольку многие представители знати склонялись к измене и предательству: то они клялись в верности ему, то бежали в Тушино и там целовали крест Лжедмитрию II, получая от каждого государя чины и земельные владения. В народе таких перебежчиков называли «перелетами», а известный писатель XVII века Авраамий Палицын говорил о них:
«И разделились надвое все человеки, все стали мыслить о себе лукаво: если будет взята мать городов — Москва, то там отцы наши и братья, родичи и друзья — они нас защитят и помогут. Если же мы одолеем, то будем им защитниками».
В данном случае все думали только о личной выгоде, поэтому «царем играли, как ребенком, каждый выше своей меры хотел жалование и, получив в пять и даже десять раз больше положенного, отъезжал в Тушино. Там целовал крест Тушинскому вору и у него получал жалование. Взяв, снова возвращался в Москву и у царя Василия вновь воспринимал больше прежнего почести, дары и имения. Многие так метались не раз, не два, а пять и десять раз».
Получалось, что все Русское государство шарахалось из стороны в сторону.
Видя непостоянство подданных, царь Василий иногда приходил в бешенство и по наговорам шептунов казнил и верных, и неверных людей, чем еще больше отталкивал от себя знать.
Только окруженный поляками и литовцами Троице-Сергиев монастырь демонстрировал всей стране верность московскому государю, мужественно отражал все вражеские атаки и не прельщался на заманчивые предложения тушинцев. Сидевшие в осаде люди терпели голод и холод, страдали от многочисленных болезней, но не выпускали из рук оружия.
В этой труднейшей ситуации многоопытный Шуйский лихорадочно искал выход и вскоре нашел его.
Он решил попросить помощи извне — у дружески настроенного по отношению к нему шведского короля Карла IX. К тому же швед ненавидел поляков, составлявших большую часть вооруженных сил Тушинского вора.
Для реализации этого замысла необходимо было выбрать честного и преданного человека. Родным братьям царь не стал поручать поездку на шведскую границу и ведение ответственных дипломатических переговоров, поскольку это было делом насколько сложным, настолько же и опасным. К тому времени все главные дороги находились в руках у тушинцев.
Выбор Шуйского пал на более дальнего родственника — троюродного племянника Михаила Васильевича Скопина-Шуйского. Он был талантливым и инициативным полководцем и отличался порядочностью. К тому же М. В. Скопин был молод и энергичен. Он родился 8 ноября 1585 года в семье Василия Федоровича Скопина-Шуйского и урожденной княжны Елены Петровны Татевой. Василий Федорович считался видным воеводой и при Иване Грозном, и при его сыне Федоре Ивановиче, но умер, когда Михаилу было всего лишь восемь лет. Юному князю пришлось самому делать придворную карьеру, не надеясь на помощь отца.
С пятнадцати лет он стал жильцом во дворце царя Бориса Годунова и исполнял его мелкие поручения, а через три года получил почетный чин стольника и начал прислуживать на царских пирах.
Настоящий взлет молодого князя произошел при Лжедмитрии I. Самозванец пришел в восторг от его богатырского роста и красоты и тут же присвоил ему и боярство, и чин великого мечника, который он позаимствовал в Польше. Скопину предписывалось с обнаженным мечом стоять у царского трона, демонстрируя всем, что является надежным защитником государя. На иностранных послов это зрелище производило неизгладимое впечатление.
Лжедмитрий довольно скоро отметил то обстоятельство, что М. В. Скопин честен и добропорядочен, и поэтому доверил ему весьма щекотливую миссию — привезти из монастыря в Москву свою мнимую мать Марфу-Марию Нагую. По дороге могло случиться всякое, но Скопин оправдал доверие «царя Дмитрия», поскольку, судя по всему, верил в его истинность. Из-за этого В. И. Шуйский не стал привлекать его к своему заговору.
Перемены на троне Михаил Васильевич, видимо, воспринял довольно спокойно и сделался надежной опорой дяди: отважно и достаточно успешно сражался с Иваном Болотниковым, громил отряды Лжедмитрия II, хотя для решающего удара у него, конечно же, не было сил.
Ответственное задание царя Василия Скопин воспринял с воодушевлением, ведь ему предстояло стать спасителем царского трона и столицы! В помощь он взял шурина С. В. Головина, опытного дипломата Д. И. Мезецкого и дьяка С. Васильева.
Пробираться в Новгород и далее к шведской границе царским посланцам пришлось через заволжские леса и болота. На Новгородчине они узнали, что многие жители склоняются к тому, чтобы по примеру Пскова перейти на сторону Лжедмитрия. Опасаясь засады, Скопин решил не въезжать в Новгород и сразу направился в Орешек. Узнав об этом, новгородские власти во главе с митрополитом Исидором тут же направили к нему послов и пригласили в свой город. Оказалось, что они были категорически против нового самозванца, опиравшегося на ненавистных им поляков.