установить в России костелы «латынские и люторские», сторонники Годунова призывали помнить крестоцелование, принесенное Борису и его детям7 (соответственно после смерти Бориса - оставаться верными Федору, хотя последний не просто наследовал трон, но оказывался вновь избран8). Представления о святости присяги играли ключевую роль с обеих сторон; оставалось только понять, какая клятва благая и какая «злая», а это, в свою очередь, зависело от того, чье объяснение одержит верх. Сторонникам Годунова необходимо было найти аргументы, разрушающие чужой миф и подтверждающие истинность своего.Найденные доказательства относились прежде всего к биографии самозванца. В памятниках, рассылаемых сторонниками московской власти во время войны с Лжедмитрием и после его свержения («бегства» по версии сторонников Лжедмитрия II), утверждалось, что «сын Грозного» на самом деле монах, поправший свой сан. Расстрига - одно из самых распространенных наименований Отрепьева в источниках Смуты. Этот «штрих биографии» представлял собой мощное оружие: в соответствии с каноническими правилами расстригшийся чернец - еретик, подлежащий проклятию. Столетием раньше Иосиф Волоцкий специально напоминал, что по правилам Халкидонского собора подобного еретика нельзя впускать в церковь, с ним нельзя есть и пить9; Иван Тимофеев включил во «Временник» распространенную в книжности «притчу» о расстригшемся чернеце, который принял мучительную смерть, послужившую прообразом его будущих страданий в аду. В рассылавшихся грамотах Отрепьев назывался чернокнижником, вступившим в сговор с сатаной. Параллельно с обличениями самозванца утверждалась биография истинного царевича: в патриаршей грамоте в Сольвычегодск (14 января 1605 г.) о молебстве по случаю войны с Отрепьевым подчеркивалось, что сын Ивана погиб в Угличе и не может воскреснуть до Страшного суда10. Подобная аргументация утверждала греховность веры в «воскресшего» наследника, фактически приравнивая сторонников самозванца к еретикам. Наконец, в ряде памятников специально утверждалось, что Дмитрий Углицкий был незаконнорожденным сыном Грозного от седьмой жены и не имел бы прав на престол, даже если бы воскрес из мертвых11.Замечательно, что Лжедмитрий также обвинял Годунова в греховном переиначивании своей биографии: в послании Борису самозванец утверждал, что правитель виновен не только в попытке умертвить законного наследника в детстве, но и в оклеветании его перед Федором Ивановичем. В результате навета царь поверил, что его брат является самоубийцей, которого нельзя хоронить в Архангельском соборе12.Во время войны с самозванцем Годунов делал богатые вклады, ответом на которые становились молитвы за царя; специальная молитва за правителя была разослана по городам, сам Борис совершил паломничество. Наконец, по ряду свидетельств, царевичу Димитрию при Годунове начали петь вечную память в московском Успенском патриаршем соборе, что не соответствовало утверждениям о греховном самоубийстве сына Грозного, но могло способствовать утверждению мысли о его кончине13. Со смертью Бориса в 1605 г. ситуация усложнилась: необходимо стало убеждать людей в покорности сыну правителя, легитимность которого доказывалась не только прежней присягой, но и новым «всенародным избранием». В крестоцеловальную запись Федора Годунова было включено обещание не служить вору, который назвался Дмитрием Углицким14. Однако наступление «истинного царя» остановить не удалось. После занятия Отрепьевым Москвы миф о спасенном государе восторжествовал на год, при этом в грамотах Лжедмитрия подданным даровалось прощение за грех, который традиционно признавался губящим душу человека: нарушение крестоцелования государю (и службу холопу-царе-убийце)15.После свержения «сына Грозного» в 1606 г. прежняя борьба разгорелась с новой силой. В массе правительственных грамот (известительной от июня 1606 г. и др.) вновь описывалась история бегства Отрепьева из России в Польшу, а кроме того, приводились новые документы, относившиеся к периоду царствования самозванца и свидетельствовавшие о его намерениях привести Россию в католичество, перебить бояр, отдать земли во владение Марине Мнишек и т. п. (использовалась переписка Отрепьева, показания Бучинских и другие документы). По городам было разослано отречение Марии Нагой от «сына», признанного ею из страха. Мощи Димитрия Углицкого перенесли в столицу, а Церковь канонизировала царевича как страстотерпца - версия самоубийства оказалась отметена, убийцей наследника был признан Борис. С 1606 г. поддержка любого «Дмитрия» оказывалась равносильной отвержению Церкви. В то же время власть «цареубийцы»-Бориса была представлена законной: мощи Годуновых перенесли при Шуйском в Троице-Сергиеву лавру, и семью начали поминать в числе погибших правителей16. В Москве людям было даровано прощение за нарушение присяги и убийство Годуновых. Этот акт приобрел форму церковного покаяния: разрешительная грамота Иова начала 1607 г. стала ответом на покаянную челобитную от народа и была подписана после поста и совместного служения двух патриархов17. В свою очередь, тушинский лагерь второго самозванца решил возникшую проблему «назначением» собственного патриарха (им стал, как известно, постриженный Годуновым Филарет (Федор) Романов) и созданием «альтернативной» Церкви, поддерживавшей «истинного» государя. Из лагеря второго самозванца расходились грамоты, повторявшие аргументацию первого18.С 1604 г. миф о спасшемся правителе стал весьма популярным и действенным оружием. Династический кризис породил эпидемию самозванничества, не ограничившуюся Смутным временем, но постоянно вспыхивавшую на протяжении трех будущих столетий. Легенда о «спасенном царе» могла использоваться при этом в рамках межгосударственных отношений. Поддержавший первого самозванца Сигизмунд III Ваза уже вскоре после коронации Лжедмитрия пытался сдержать амбиции московского «императора» известием о том, что Борис Годунов не был убит: узнав об опасности от волхвов, он в тайне инсценировал свою смерть и, положив в гроб тело другого человека, бежал в Англию19.Рассматриваемые нами источники в окончательном виде сложились после смерти Лжедмитриев I и II, однако описание происходившего в 1604-1606 гг. по остроте и силе убеждения не уступает здесь документам предшествующих лет. Примечательно в то же время, что образ самозванца существенно отличается в поздних текстах от образа, созданного в грамотах 1604-1606 гг.Обличения Отрепьева получили интересное развитие в начале XVII в. На первом этапе, в период борьбы Лжедмитрия за престол, его представляли как вора и еретика, расстригу и чернокнижника20; после свержения ложного наследника обличительная аргументация оказалась развернута за счет документов периода его царствования, рассказов о замыслах против Церкви и москвичей, отречения Марии Нагой и т. д. Наконец, на «третьем» этапе авторы публицистических памятников представили новое глубокое осмысление царствования самозванца. Сказанное в полной мере относится к «Истории» Палицына, где содержится интересное объяснение событий, связанных с правлением Отрепьева. Характерно, что аргументация келаря вобрала в себя основные идеи, проводившиеся в 1604-1605 и в 1606 гг., однако эти мысли воплотились в совершенно новую форму, объединившись с иными, не менее важными мифологемами средневековой Руси.
1 Ситуация изменилась с появлением труда В.И. Ульяновского (Ульяновский В.И. Смутное время), в котором автор постарался подробно рассмотреть аргументы обеих сторон.2 Сб. РИО. Т. 137. М., 1912. С. 177.3 См., например: ААЭ. Т. 2. С. 76.4 Там же. С. 76, 90-93.5 См. подробнее: Ульяновский В.И. Смутное время С. 37-40.6 ААЭ. Т. 2. С. 78-81. См. также: Ульяновский В.И. Смутное время. С. 19-23.7 См., например, грамоту новгородского митрополита Исидора в Соловецкий монастырь, грамоту патриарха Иова в Сольвычегодск и др. (ААЭ. Т. 2. С. 78-81, 81-87).8 ААЭ. Т. 2. С. 87. Подробнее см. ниже.9 См.: Послания Иосифа Волоцкого / Подг. текста А.А. Зимина, Я.С. Лурье. М.; Л., 1959. С. 145.10 См., например: ААЭ. Т. 2. С. 78-82.11 См.: Кобрин В.Б. Кому ты опасен, историк? М., 1992. С. 127; Ульяновский В.И. Смутное время. С. 36-38.12 См.: Соловьев С.М. Указ. соч. С. 402.13 См.: Ульяновский В.И. Смутное время. С. 19-21, 31-32.14 СГГД. Т. 2. С. 194.15 Подробнее о грехе нарушения присяги см. гл. 5.16 См. подробнее: Ульяновский В.И. Смутное время. С. 101-102, 105.17 См., например: Карташев А.В. Указ. соч. С. 532.18 См., например: ААЭ. Т. 2. С. 327-328, 348.19 Сб. РИО. Т. 137. С. 215.20 Обвинения в чернокнижничестве сохранились и в некоторых более поздних источниках. Ср., например, рассказ о бегстве Отрепьева из-под стражи в «Истории о первом патриархе Иове»: «чародей» и «волхв» «воочию» исчез от охранников (РИБ. Т. 13. Стб. 933).
Споры о титулах в объяснениях книжников
Переходя к описаниям Лжедмитрия, Палицын утверждает, что новый правитель, как и Годунов, был одержим некой гордостью1. Намерения и замыслы самозванца получают название велихвальной гордыни (Сказание, 110). Все без исключения поступки Отрепьева Палицын характеризует как греховные. Одним из таких дел становится изменение в титулах: «гордя ся в безумии» расстрига повелел именовать себя «наяснейшим», непобедимым цесарем, «мняше бо окаанный мало, еже царско имя носити, но вышшую и честнейшую честь желаше привлещи» (Сказание, 113). Титулатура Самозванца (царевич до венчания и царь / цесарь / император, появившиеся после венчания на царство) хорошо известна2. Споры о титуле императора (русский аналог «цесарь» применялся вначале и в латинском написании) описаны в сочинениях иностранцев, отражены в документах 1605-1606 гг. и в переписке, где Отрепьев не только отстаивал необходимость такого наименования, но и подписался соответствующим образом, исказив латинское слово до «In perator»3. Самозванец настаивал на титулах «наяснейшего и непобедимого императора» («цесаря») в рамках международных отношений, что вызвало вполне предсказуемый протест в Речи Посполитой (поляки признавали за московскими правителями исключительно титул великих князей4). В то же время во внутригосударственных актах изменения не производились: Лжедмитрий традиционно именовался «царь» и «великий князь» (упоминание титула «цезарь» встречается в обличительных русских грамотах, распространявшихся после смерти самозванца)5.В январе 1606 г. Ян Бучинский, приближенный и секретарь Лжедмитрия, написал ему письмо из Польши. Среди прочего речь шла о позиции Отрепьева в отношении титулов. Интересно, что проблема заключалась не в императорском статусе - эту претензию обещали рассмотреть на основе переговоров, - наибольшие претензии вызвал титул «непобедимый». В отличие от иных («наяснейший») подобное наименование не употреблялось в государственной переписке Московского двора6. Бучинский сообщал царю, что в Польше недовольны происходящим: «...а хочешь того, чтоб тебя писал титлом: непобедимым цесарем, чево ни един на свете крестьянском государь так не делает». Ссылаясь на воеводу Познанского, автор письма объяснил причины недовольства польской стороны: слово «непобедимый» подобает одному Господу7 и называются им лишь безбожники; московский царь поступает так по своей «великой спеси и гордости», и за это Бог скоро «спихнет» его со столицы8. Обвинения самозванца в гордыне, самовозвеличивании, применении к себе излишне высоких титулов и т. п. характерны для иностранных авторов9. Подобные утверждения интер