1 Цит. по: Ульяновский В.И. Смутное время. С. 374. Ср. замечание Т.А. Опариной относительно «Временника» дьяка Тимофеева: «Интерпретируя факт казни Самозванца, автор полагал, что в этой роли как неуязвимый лже-Христос Лжедмитрий I сам себя принес в жертву, как бы позволив убить, а значит, он еще вернется в другом обличии» (Опарина Т.А. Иван Наседка... С. 121). Отметим, что ожесточенные споры о верной интерпретации происходящего возникали практически каждый раз, когда в обществе нарастало напряженное ожидание конца света. В середине XVII в. не только никониане, но и некоторые «учителя раскола» предостерегали людей от того, чтобы видеть погибельного сына в том или ином русском современнике: антихрист должен произойти из рода Израилева, от колена Данова, и воцариться, остальные отступники - предтечи «конечного» антихриста. В то же время многие считали сыном погибели Никона, а затем Петра I: мирское имя патриарха Никита высчитывалось староверами как символизирующее число зверя и т. п. (см.: Чумичева О.В. Соловецкое восстание 1667-1676 гг. Новосибирск, 1998. С. 11; Опарина Т.А. Число 1666... С. 315-316 (сноска 2). Ср. обличение таких представлений «пустозерскими сидельцами»: Материалы для истории раскола... Т. 6. М., 1881. С. 261-268; Демкова Н.С. Неизвестные и неизданные тексты из сочинений протопопа Аввакума // ТОДРЛ. Т. 21. М.; Л., 1965. С. 235).2 ААЭ. Т . 2. С. 605.3 См.: Кукушкина М.В. Новая повесть о событиях начала XVII века // ТОДРЛ. Т. 17. М.; Л., 1961. С. 381.4 БЛДР. Т. 14. С. 118.5 ПЛДР. Кон. XVI - нач. XVII в. С. 374.6 Хроники Смутного времени. С. 440.7 Сравнения с Юлианом широко распространены в средневековой (в том числе древнерусской) книжности. С Юлианом (убитым святым Меркурием по повелению Богородицы) в русских источниках сравнивались Святополк Окаянный, Батый, Мамай, Алексей Михайлович (в старообрядческой литературе) и другие.8 Жизненный путь отступников оказывается при этом близок: оба были клириками, возжелавшими царства, оба отпали от христианства и, прилепившись к сатане, решили искоренить истинную веру, оба царствовали недолго, и после смерти их трупы не приняла земля (см.: Руди Т.Р. Житие царевича Димитрия Угличского: Коммент. // БЛДР. Т. 14. С. 683; Державина О.А. Анализ образов Повести XVII века о Царевиче Димитрии Угличском // Ученые записки Моск. городского пед. ин-та им. В.П. Потемкина. Т. 7, вып. 1. М., 1946. С. 32.9 В Хронографе 1617 г. описание достаточно краткое, на первый план выходит замысел Отрепьева «погасить» в стране Христово благочестие (БЛДР. Т. 14. С. 536).10 См.: ААЭ. Т. 2. С. 105.11 Говоря о попытках Лжедмитрия II прельстить людей к своей «прелести» и тем самым отторгнуть от правой веры, Палицын, как кажется, также сближает свои описания с известными апокалиптическими мотивами. Рассказ о попытке второго самозванца соблазнить митрополита Филарета («Приведену же бышу ко лже-Христу... советовавши же врази, да тем инех прельстят, и хотяще к своей прелести того присягнути». Сказание, 123) напоминает евангельское предсказание («...Въстанут бо лжехристы и лжепророцы, и дадут знамения велиа и чудеса, якоже прельстити аще възможно и избранныа». Мф. 24: 24. Л. 14). Ср. использование топоса Аввакумом: «А ныне прельщаете лестию и привидением, аще возможно и избранным со Антихристом заедино» (Демкова Н.С. Сочинения Аввакума и публицистическая литература раннего старообрядчества. СПб., 1998. С. 88). После скорби последних дней в соответствии с пророчеством небесные знамения укажут на наступление конца: «...убие же по скорби днии тех, солнце померкнет и луна не даст света своего...» (Мф. 24:29-30. Л. 14); Палицын, в свою очередь, так описывает бедствия Смуты: «...и тогда солнце померче, еже есть всякое благочестие» и далее: «...и вместо луны многиа пожары поля и леса освещеваху нощию...» (Сказание, 120-122). Ряд фрагментов «Истории» имеет определенные сходства с популярными на Руси эсхатологическими сочинениями. Горы незахороненных трупов, звери, творящие зло людям, церкви, превращенные в конюшни, бедствия днем и бедствия ночью и другие образы, наполняющие «Историю», встречаются в многочисленных описаниях последних дней в популярных на Руси памятниках. Ср.: Сказание. С. 120 (Л. 38об.-39), С. 121 (Л. 40), С. 122 (Л. 41-42), С. 123 (Л. 44-44об.); Срезневский И.И. Сказания об Антихристе... С. 84, 87 («Слово о скончании мира»); Ефрем Сирин, авва Дорофей. Поучения. Л. 302-302об. («Слово об Антихристе») и др. Тем не менее схожесть остается здесь слишком общей, чтобы можно было говорить о намеренном соотнесении описаний с теми или иными текстами.12 В патриаршем Послании от 30 ноября 1606 г. утверждалось: «В великую соборную апостольскую церковь Пречистыя Богородицы, честнаго и славнаго ея Успения, многих вер еретиков аки в простый храм введе... и ко всем честным образом и к чудотворцовым Петровым и Иониным мощем приводя велел прикладыватися скверной своей люторския веры невесте...» (ААЭ. Т. 2 С. 130; ср. разрешительную грамоту Иова 1607 г.: Там же. С. 155). Ср. у Палицына: «...но и в самом в соборном храме пресвятыя Владычица нашея Богородица, честнаго и славнаго ея Успениа приходящее и возлегаху локотма и возслоняхуся на чудотворныя гробы целбоносных мощей великих чюдотворец Петра и Ионы» (Сказание, 112-113); у Тимофеева: «Яко в просту храмину вседержавныя нашия общехристиянския Надежи и Заступницы всемирныя пес со всескверною сукою и латын и еретик со множествы вскочи...» (Временник, 88).
Избрание и присяга
После свержения самозванца ситуация не позволила провести выборную кампанию, подобную организованной в 1598 г.: Василий Шуйский был избран быстро и уже вскоре боролся за власть с войсками второго Лжедмитрия. Авторы публицистических памятников по-разному относятся к новому государю, в большей или меньшей степени признавая его права на престол (ср. указание автора «Повести книги сея от прежних лет»: «И не восхотеша царю Василью служити, иже бе на Москве помазан от народу»1), однако практически все говорят о расколе («двоемыслии»), произошедшем в обществе с его воцарением. «История» не исключение в этом ряду: по словам Палицына, на четвертый день по смерти Отрепьева, «малыми некими от царских полат излюблен бысть царем князь Василей Ивановичь Шуйской и возведен бысть в царский дом, и никим же от вельмож не пререкован ни от прочего народу умолен. И устройся Росиа вся в двоемыслие: ови убо любяще его, ови же ненавидяще». В Изначальной редакции мысль подкреплена ярким высказыванием противников Василия: «Хотя бы нам чорт, только бы нам не тот» (Сказание, 115-116, 270).В отличие от Годунова второй избранный боярин, в описании келаря, не совершил до своего избрания ничего, что заставило бы усомниться в его «пригодности» на царство. Неверно прошло само избрание Шуйского «малыми некими», тем не менее подобный факт не способен оправдать презрение присяги. Рассказывая о третьем царе Смуты, книжник говорит о грехе неподчинения государю и о распространившейся хуле на правителя.Законность власти Василия с точки зрения Палицына не вызывает сомнений: бывший князь назван благочестивым царем, рассказ об обличении Шуйским Лжедмитрия включен в главу о самозванце, автор «Истории» постоянно подчеркивает отпадение от истины изменников, обратившихся к лже-Христу (второму самозванцу) и презревших присягу государю (Сказание, 125, 111, 177 и др.). В уста святого Сергия Радонежского, часто являвшегося осажденным в Лавре, Палицын вкладывает осуждение недовольных правлением Шуйского: «Рцы братии и всем страждущим во осаде, почто унывают и ропщут на держащаго скипетр. Аз неотступно молю Христа Бога моего. А о людех не скорбите, людей к вам царь Василий пришлет» (Сказание, 170). Само неподчинение избранному государю стало великим грехом: «Подобашя им было креста не целовати, но бес крови отказати; аще ли целовав ему животворящий крест Господень, то во всем упование на Господа возлагати. И по хотению сердец наших даде нам Бог» (Сказание, 120).В представлении книжника Шуйский, безусловно, истинный царь - неверное избрание не отменило законную природу его власти; не проявляя необходимую покорность, люди совершили непростительный грех. Однако благодать все же покинула правителя, что определило ход последующих событий. Причина падения Василия четко определена Палицыным: это не убийство повинных и неповинных, «смущавшее» людей, не двоевластие в стране и т. п. Пытаясь справиться с бедами и забыв об искреннем уповании на Бога, Шуйский совершил роковой поступок: сетуя на словах о нуждах Троице-Сергиева монастыря, он решился взять из него последнее, «оставляет же во обители от сосуд сребряных мала некаа и худейшаа. И от сего до конца оскуде казна во обители чюдотворца. И яко же царь Василий небрег святых почитати, того ради и святых святый Господь самого пренебреже, яко же конец о нем являет» (Сказание, 205)2. Интересно, что вина за греховный поступок не полностью лежит на Шуйском, даже описывая падения царя, книжник оставляет место словам о его благоверии: «Но аще и благочестив сый царь и благоверен, но обаче подстрекаем некоими не боящимися Бога... и поползеся яко человек... И воздает за благая злая и напаает вместо меда пелыни, и забывает помощь и молитвы чюдотворца, и оставшееся, чем строити дом чюдотворца по велицем разорении, та вся расхищает» (Сказание, 203). Таким образом, правителя погубило не неверное избрание, но неверное поведение, спровоцированное злыми советниками. Описание Палицына характерно: как увидим впоследствии, во «Временнике» Тимофеева обе идеи окажутся взаимосвязаны и включены в единую объяснительную систему.
1 ПЛДР. Кон. XVI - нач. XVII в. С. 384.2 В списке РГБ. Егор. № 88 (текст приводится О.А. Державиной в разночтениях) упрек в адрес Шуйского отсутствует.
Эволюция средневековой мифологемы власти: «История» и документы 1606-1610 гг.
Закончив Сказание об осаде монастыря, Палицын возвращается к рассказу о событиях, происходивших в стране. О смерти М.В. Скопина-Шуйского келарь говорит осторожно: «Не вемы убо како рещи: Божий ли суд на нь постиже, или злых человек умышление совершися. Един создавый се весть»; сведение Шуйского с престола в 1610 г. описано без дополнительных комментариев, как обман москвичей тушинцами (Сказание, 206-208). Дальнейшие описания связаны с договором о призвании Владислава и присягой москвичей. Палицын упоминает два условия, на которых целовали крест под Москвой: перекрещивание королевича патриархом в Можайске и вывод польских войск из России (Сказание, 208). Проблема, затронутая в «Истории», актуальна для многих авторов эпохи Смуты: в данном случае книжник апеллирует к весьма интересным памятникам 1606-1610 гг.Договорные грамоты 1610 г. о призвании на московский трон Владислава Вазы и определенном сужении прав будущего монарха во многом уникальны для русского Средневековья, однако в период Смуты подобный прецедент уже имел место. Значимое событие, положившее начало практике ограничения царской власти, случилось за четыре года до переговоров с Жолкевским.Крестоцеловальная запись Шуйского людям, рассылавшаяся в 1606 г. по городам вместе с традиционной присяжной записью царю, обнаруживает абсолютно новые представления о власти государя, резко выделяясь в этом отношении даже среди таких необычных источников, как «избирательные» памятники 1598 г.1 Если беспрецедентный акт избрания правителя на московский престол был окружен в документах глубокими объяснениями, включавшими необходимые для важных нововведений отсылки к аналогичным примерам из священной и византийской истории (см. ниже), то крестное целование царя обществу, состоявшему к началу XVII столетия из холопов государевых, не оказалось подкреплено никакими отсылками и разъяснениями. Людям предлагалось целовать крест государю, который сам целовал крест своим холопам. Скрепление на кресте монархом своих обязанностей по отношению к подданным абсолютно чуждо московской мифологеме власти: государь, обладающий мессианским статусом, чтимый как образ Божий на земле, был, прежде всего, «вол