амозванца нечистый пытался осуществить свой давний замысел - уничтожить православие. Способный стать антихристом, монах-расстрига - «конечно» погибший еретик, «во плоти бо, яко в гробищи, пребывая», «мертвою жизнью поживе» (Временник, 89). В средневековой книжности широко распространена идея о том, что падший грешник уже при жизни носит в себе ад и тление, уготованные ему после смерти, а его земные страдания знаменуют будущие муки; скорая смерть, посылаемая такому грешнику, свидетельствует о том, что Господь узрел конечность падения, когда человек уже не способен обратиться к покаянию. Именно такую смерть принял самозванец: Господь «прежде вечного Суда» послал свой гнев на голову расстриги, люди «богодвижно» восстали на Лжедмитрия, и память грешника «погибла с шумом»17 (Временник, 90).Подобно Палицыну, Тимофеев считает гибель Отрепьева чудом, свершившимся по воле Господа, не до конца прогневавшегося на людей. Тем не менее кары не прекратились. Размышляя об этом, Тимофеев задается вопросом: ради каких грехов русская земля приняла столь тяжкое наказание - «не безсловестнаго ли ради молчания»? Эта фраза традиционно служила аргументом в пользу тезиса о зарождении в начале XVII в. идеи общественной ответственности, заступающей на место средневековой провиденциалистской модели (см. гл. 1). В «Истории» Палицына общественная ответственность - феномен, непосредственно связанный с грехами правителей, - идея «Божьего батога» не уступает место новой концепции, но сохраняется в полной мере, приобретая при этом апокалиптические черты. Важно понять, о чем идет речь в сочинении Тимофеева.Автор «Временника» не раз упоминает молчание общества, которое попускает грешным правителям творить преступления (Временник, 35, 45). Молчали не только простые, но и благородные - все общество «от главы даже и до ног» (Временник, 27); люди были полны страха перед неправедными государями и приняли за это праведные Божьи кары (Временник, 32, 43). Размышляя о Лжедмитрии, Тимофеев приводит пространное описание причин Смуты, где один грех вызывал другой, и каждый из них провоцировал наказание свыше. Грешили все - от малых до великих, и в череде грехов невозможно судить, воздает ли Господь прежде всего за один, основополагающий грех, либо же за всю совокупность прегрешений (Временник, 92). Первыми грехами, что важно в общем контексте, оказались преступление крестного целования и гордость; далее следуют пьянство, сребролюбие, блуд и др. (Временник, 93). В приводимом ряду свою роль играет и «безсловесное молчание»: люди забыли страх Божий и куда больше страшились земных царей, чем Царя Небесного, - сначала Борису попустили убивать «благородных», затем боярин покусился на жизнь государей, наследника Дмитрия и правящего Федора. Злодеяния творились «к смотрительному суду» не только убийцы, но и попускавших ему людей (Временник, 94). Если бы не грехи Бориса, в страну не пришел бы расстрига, если бы тот не осквернил святыни, этого не стали бы делать другие люди, не разделилась бы страна, иноземцы не перешли бы в нападение, не пленили бы всю землю, не заняли Москвы и т. п. В свою очередь, каждый неистинный правитель, начиная с Годунова, открывал путь следующему самозванцу. Тимофеев усматривает причину каждого нового бедствия Смуты в предыдущем, при этом в основе несчастий оказываются как грехи царей, поддержанных всеобщим молчанием, так и преступления самих людей (Временник, 92-98).Книжник, как видим, не ограничивается указанием на то, что страну постигла справедливая кара, - Тимофеев подробно рассматривает причины бедствий, и в этом можно усмотреть определенное изменение по сравнению с традиционно более общими моделями средневековых памятников. Однако провиденциализм (идея казней) отнюдь не исчезает из его объяснений: обширное размышление о грехах лишь подробное описание того же принципа Божьего батога. Если Палицын утверждал, что не рациональные меры, а только всеобщее покаяние способно остановить губительный ход событий, то Тимофеев постоянно подчеркивает, что лишь слезное покаяние всех людей не допустит новых бедствий. Происходящее - казнь, посылаемая ради грехов и не прекращающаяся из-за неготовности людей к ее правильному принятию: «Но никогда себе творим о своих беззакониих повиннех... Веде, яко сотвореное сотворшим умучится»18. Посылаемые казни, в свою очередь, связаны с грехами правителей: нераздельность вины общества и государей во «Временнике» более очевидна, чем в «Истории» - государи начали изменять древние обычаи, и в «рабах» исчез спасительный страх перед властью; «Вси бо согрешиша от младенец до старец... Сего бо ради и языцы, на ны нашедшее, всю землю нашу растлиша, яко и паче елико хотеша. Се же все быстъ державным молем поползновением... рабским же нашим многим прегрешением, единаче же обоих к Богу о добродетелех неисправлением» (Временник, 110, 111). В части, созданной во время новгородского пленения, Тимофеев подчеркивал спасительную природу казней: если рассказ об Отрепьеве определяли эсхатологические мотивы, то впоследствии книжник утверждал, что наказания посылаются «попущением Божия смотрения» и «не в конец» (Временник, 125).Представления дьяка о причинах и следствиях «казней» раскрываются в весьма любопытной полемике с «неразумными современниками». По словам Тимофеева, многие люди считали, что в основе происходивших катаклизмов лежали не грехи общества, но Божий суд. Автор «Временника» отвергает эту идею. Примечательно, что это не свидетельствует о каком-либо отходе от средневековой модели: речь в памятнике идет не о том, что Господь не карает людей, а о том, что Он не карает без грехов, искушая верующих («несть бо он искуситель злым, не искушает бо Той никого же»), Тимофеев упрекает людей, забывших об основном принципе казней Господних: воздаяние следует лишь за прегрешения, «и аще о сих мы сами себе сотворихом неповинни, то почто лет толико до днесь мечь ярости Господня снедает на ны, не почивая?» (Временник, 98). Объяснительная модель «Временника», безусловно, остается традиционной для средневековой книжности, в то же время мысль о неисповедимом промысле, «строительстве» событий (Временник, 20) разработана Тимофеевым значительно глубже, чем его современниками. Грехи, вызывающие бедствия, представляются не только актом человеческого самоволия, но и частью божественного попущения: Всевышний видит все события прошлого и будущего (Временник, 15), череду грехов и конечное покаяние; строение (прежде всего через казни и посылаемую смерть) сочетается с попущением неправедных поступков, однако промысел неисповедим, и автор «Временника» не пытается логически разрешить проблему взаимоотношения человеческой и Божьей воли.Рассказы Тимофеева о Годунове и Лжедмитрии сходны с рассказами Палицына и Хворостинина и характерны для памятников, сложившихся после Смуты; вместе с тем топосные идеи дополняются у книжника массой оригинальных утверждений. Вина Бориса оказывается максимальной (убийство трех прирожденных государей), демоническая сущность самозванца предельно подчеркнута - автор «Временника» создает весьма яркую картину происходившего.1 См.: Лихачев Д.С. Человек в литературе Древней Руси. С. 19.2 См.: Свобода М. Указ. соч. С. 399.3 Эту идею, противоположную убеждениям Кирилла Туровского, формулировал, в частности, автор «Слова о лживых учителях». Идея утвердилась в средневековой Руси через несколько веков после принятия христианства; для Киевского периода не характерна глубокая разработка темы посмертных воздаяний (см., например: Слово о лживых учителях // Клибанов А.И. Духовная культура средневековой Руси. Приложения. С. 309; см. также: Алексеев А.И. Указ. соч. С. 56-57.4 См.: Молдован A.M. Указ. соч. С. 433-435.5 См., например, в «Повестях отца Пафнутия» (Древнерусские патерики. С. 97). О подобных представлениях в сочинениях Максима Грека см.: Юрганов A.Л. Категории... С. 55.6 Православная киевская митрополия не отделялась при этом русскими книжниками от униатской.7 Крижанич Ю. Собрание сочинений Юрия Крижанича. С. 25.8 Своеобразным антиподом «книг жизни» выступают «хартии» бесов, в которые нечистые записывают сотворенные человеком грехи (покаяние смывает записи). Ср.: Временник, 144. В то же время под «книгами жизни» могли пониматься записи всех (праведных и греховных) дел человека в соответствии со словами Откровения о том, что воскресшие люди будут судимы по этим книгам (Откр. 20:12). См. также: Махов А.Е. Сад демонов - Hortus Daemonum: Словарь инфернальной мифологии Средневековья и Возрождения. М., 2007. С. 247.9 Исх. 32:32-33; Пс. 69:29; 87:6; Дан. 12:1; 3 Езд. 6:20; Лк. 10:20; Флп. 4:3; Откр. 3: 5; 13: 8; 17: 8; 20: 12, 15; 21: 27; 22: 19.10 Так, в «Слове о сошествии Иоанна Крестителя во ад» утверждается, что Иуда своим поцелуем «от книг животьныих исписан бысть» (см.: БЛДР. Т. 3. СПб., 2000. С. 270; в «Книге Еноха» говорится о «писаниях», которыми «обновятся» все человеческие дела на Страшном суде (Там же. С. 222).11 Ср., например, в «Сказании о Гришке Отрепьеве» (РИБ. Т. 13. Стб. 717), в «Истории о великом князе Московском» (БЛДР. Т. 11. С. 440), в «Повести зело страшной о некоем юноше, облеченним во иноческий чин и паки поверже» («И душа его отъиде к негасимому огню, и имя его погибло на Небеси: мирское имя заглажено чернечеством, а чернеческое имя заглажено злочеством, понеже поругася великому ангельскому образу...» (см.: Ромодановская Е.К. Об одной литературной параллели к «Временнику» Ивана Тимофеева // ТОДРЛ. Т. 48. СПб., 2003. С. 296).12 Памятники древней письменности. Т. 116. СПб., 1912. С. 11-12.13 О.А. Державина предполагала, что Тимофеев почерпнул толкования из «Степенной книги», Я.Г. Солодкин полагает, что книжник пользовался «Толкованием имени по алфавиту», входившим в Азбуковники, так как в нем нет толкования имени Борис (см.: Солодкин Я.Г. «Временник» Ивана Тимофеева... С. 120).14 Ср. пространные описания грехов Годунова в «Повесте како восхити...» и «Повести како отмсти...», «Сказании о царстве царя Федора Ивановича».15 Повесть включена во «Временник» в пересказе (см: Ромодановская Е.К. Указ. соч. С. 291-296; Солодкин Я.Г. «Временник» Ивана Тимофеева... С. 120).16 «Сказание о Гришке Отрепьеве». Стб. 720; ср.: Стб. 737.17 Распространенный топос древнерусской литературы, восходящий к библейским описаниям, где говорится о гибели грешников «с шумом» и часто повторяется мысль о наказании грешных людей через гибель памяти о них на земле (Ис. 14:11; Иов 18:17; 24:20; Пс. 9:6-9; 108: 15; Прем. 4: 19 и др.; см. также: Филюшкин А.И. Андрей Михайлович Курбский... С. 238).18 Ср.: «Но сию росу (небесную «росу», подобную угасившей пламень вокруг трех отроков в Халдейской печи. - Д. А.) в таково погашение (погашение пламени от охватившего страну смущения. - Д. А.) обыкоша от свыше сводити долу наша многопролитныя воды, вращая из глубины сердец исходных очесы, иже течением быстрящася по ланитома и растворени достойна поста в частых молитвах с теплыми воздыханьями, сия, веде, владыку всех умолити могут иже о сих толик угасити пламень» (Временник, 140, 159; ср.: 98).