1 См.: Панченко A.M. О русской литературе // Панченко A.M. Русская история и культура: Работы разных лет. СПб., 1999. С. 317.2 Для объективистской установки характерно закрепление объективного статуса за феноменом, внеположным непосредственным описаниям источника, при этом предполагается, что реконструированные (объективные) явления и процессы довлели над сознанием людей прошлого и определяли их объяснения. Сопоставление авторских сообщений с реконструированными «фактами прошлого» для изучения «субъективного восприятия» людьми «объективных» закономерностей - распространенная исследовательская практика. В то же время доказать, что факты, значимые с точки зрения историка, определяли логику и высказывания самих субъектов изучаемой культуры, весьма проблематично (см., например: Копосов Н.Е. Как думают историки. М., 2001. С. 225-226; Румянцева М.Ф. Теория истории. М., 2002. С. 119; Савельева И.М., Полетаев А.В. Знание о прошлом: Теория и история. Т. 1. СПб., 2003. С. 67; Филюшкин А.И. Произошла ли методологическая революция в современной российской исторической науке? // Историческая наука и методология истории в России XX века:К 120-летию со дня рождения академика А.С. Лаппо-Данилевского. СПб., 2003. С. 59-68. Ср. обоснования объективистской методологии через «теорию отражения» (противопоставленную, с одной стороны, «буржуазной» философии позитивизма, с другой - «идеалистическим» течениям, родственным неокантианству) в советской историографии: Пушкарев Л.H. Исторический источник в свете ленинской теории отражения // Актуальные проблемы истории России эпохи феодализма. М., 1970. С. 67-75 (там же см. ссылки на специальные работы по теме); Уваров А.И. Гносеологический анализ теории в исторической науке. Калинин, 1973. С. 20-72; Иванов Г.М. Основные принципы марксистско-ленинской теории исторического источника // Источниковедение отечественной истории. М., 1979. С. 5-12; и др. Ср.: Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм // Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 18. М., 1961).3 Не раз оказывался заострен вопрос о самом статусе прошлого. «Поскольку прошлое недоступно созерцанию, вопрос о существовании прошлого - это, в сущности, вопрос веры: ведь вера есть не что иное, как "уверенность в невидимом"», - отмечал Б.А. Успенский (Успенский Б.А. История и семиотика: Восприятие времени как семиотическая проблема // Успенский Б.А. Этюды о русской истории. СПб., 2002. С. 22). Ср. утверждение Я.С. Лурье: «История устанавливает не то, что могло произойти в прошлом, а то, что с достаточной... достоверностью вытекает из исторических источников» (Лурье Я.С. О некоторых принципах критики источников // Источниковедение отечественной истории. М., 1973. Вып. 1. С. 92). Любопытно, что мысль об особом статусе прошлого, недоступного восприятию, утверждалась в Средние века в европейской проповеди-exemplum, рассчитанной на широкую народную аудиторию. В проповеди рассказывается о человеке, усомнившемся в существовании Бога на том основании, что он никогда не видел Его, и знает о Нем лишь но книгам и по словам толкователей. Вступив в спор с сомневающимся, оппонент спросил, откуда тот знает, что ему принадлежит его собственный дом. Далее произошел диалог такого рода: «Мне его оставил отец». - «Но откуда известно, что дом принадлежал твоему отцу?» - «Он так говорил, и другие тоже, и существуют свидетельства». - «Значит, иного доказательства у тебя нет» (см.: Гуревич А.Я. Культура и общество средневековой Европы глазами современников (Ехеmрlа XIII века). М., 1989. С. 345-346).4 Как отмечала В.Ю. Проскурина, «в результате историко-литературное исследование превращается в навязчивое и в высшей степени субъективное вычитывание социо-расово-гендерных "страхов", "фобий" или комплексов. Сражаясь за "историзм", "новые историки" возвращаются к старым и, казалось бы, давно изжитым психоаналитическим моделям» (Проскурина В.Ю. Мифы империи: Литература и власть в эпоху Екатерины II. М., 2006. С. 6). Теория бессознательного играла существенную роль в трудах многих представителей школы «Анналов». (См., например, позиции по этому вопросу А.Я. Гуревича и Р. Шартье: Гуревич А.Я. От истории ментальностей к историческому синтезу // Споры о главном: Дискуссии о настоящем и будущем исторической науки вокруг французской школы «Анналов». М., 1993. С. 21, 26; Шартье Р. Одна четверть свободы, три четверти детерминизма // Там же. С. 42-43; и др.) Ср. характерное для Баденской неокантианской школы утверждение А.Я. Гуревича о творческой активности исследователя, которая проявляется в том, что он оценивает изучаемые явления, интерпретирует их, включает в систему закономерных связей, зависимостей, которые наука считает существенными (см.: Гуревич А.Я. Что такое исторический факт? // Источниковедение. Теоретические и методологические проблемы. М., 1969. С. 81-82; ср.: Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. М., 1998. С. 151). О сближении принципов «субъективистского» неокантианского направления с творческой парадигмой см., например: Медушевская О.М. Становление и развитие источниковедения // Источниковедение: Теория. История. Метод. Источники российской истории / И.Н. Данилевский, В.В. Кабанов, О.М. Медушевская, М.Ф. Румянцева. М., 1998. С. 63; Пигалев А.И. «Деконструкция» и «диалог» как стратегические альтернативы культурологического исследования // Выбор метода: Изучение культуры в России 1990-х годов. М., 2001. С. 63.5 Если в конце XIX - начале XX в. в качестве необходимой составляющей методики понимания признавалось «вживание», «вчувствование» во внутренний мир автора, то герменевтика середины - второй половины XX в. постулировала идею о том, что актуальности жизненного мира исследователя, «предрассудки» историка необходимо и неизбежно включаются в изучаемый материал (Дильтей В. Герменевтика и теория литературы // Дильтей В. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 4. М., 2001. С. 221-234; Гадамер Х.-Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. М., 1988. С. 221-293; Рикёр П. Конфликт интерпретаций: Очерки о герменевтике. М., 1995. С. 8-31 и далее. См. также: Ильин В.В. История философии. СПб., 2003. С. 441-443; Маpeeв С.Н., Mapeeвa Е.В. История философии. М., 2003. С. 681-682).6 См., например: Медушевская О.М. Метод источниковедения и междисциплинарные аспекты // Источниковедение: Теория. История. Метод. С. 126; Каравашкин А.В., Юрганов A.Л. Регион Докса: Источниковедение культуры. М., 2005. С. 111-122. О моментах сближения традиционной герменевтики и исторической психологии ср. также: Шкуратов В. Историческая психология. Ростов-н/Д, 1994.7 Под конвенциональными моделями понимаются здесь системы общезначимых объяснений, характерные для источников определенной эпохи и выражавшие актуальные мифологемы культуры. Конвенциональную модель как устоявшуюся систему объяснений, позволявшую авторам воплощать свои идеи в рамках общепринятых культурных стереотипов, следует отличать от конвенционального (условного) отношения к знаку. Последнее предполагает возможность свободного продуцирования разных обозначений одного феномена и противостоит иконическому отождествлению формы и содержания, не допускающему произвольного изменения как догматического представления, так и его знакового отображения. (О конвенциональных моделях см.: Каравашкин А.В. Власть мучителя. Конвенциональные модели тирании в русской истории // Россия XXI. 2006. № 4. С. 64-66. О конвенциональном / неконвенциональном отношении к знаку см., например: Успенский Б.А. Раскол и культурный конфликт XVII века // Успенский Б.А. Этюды о русской истории. С. 313-360).8 См.: Юрганов А.Л. Опыт исторической феноменологии // Вопросы истории. М., 2001. № 9. С. 49.9 См.: Каравашкин А.В., Юрганов А.Л. Регион Докса. С. 161-173. В рамках объективистской установки ситуация очевидным образом оказывается обратной. Характерно, что, оценивая книгу А.Л. Юрганова «Категории русской средневековой культуры» (М., 1998), П.В. Лукин упрекал автора именно в отходе от традиционной модели исследования: необходимо сначала восстановить «объективные факты», а уже затем изучать восприятие этих фактов людьми. При всей условности разделения источниковых феноменов на «факты реальности» и «факты сознания» историк считает его единственно возможным, приводя в пример Марка Блока, который «не стеснялся» называть «суеверия» суевериями (Лукин П.В. [Рецензия] // Средневековая Русь. Ч.3. М., 2001. С. 243244).10 См.: Кром М.М. «Зрячий миф», или Парадоксы «исторической феноменологии» // НЛО. М., 2004. № 68. С. 309-319; Иванов С.А. Блаженные похабы: культурная история юродства. М., 2005. С. 21; Филюшкин А.И. Андрей Михайлович Курбский: Просопографическое исследование и герменевтический комментарий к посланиям Ивана Грозного Андрею Курбскому. М., 2007. С. 182; Власов А.Н. О книге А.Л. Юрганова «Убить беса: Путь от Средневековья к Новому времени» // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. М., 2008. № 1(31). С. 109-115; Ранчин A.M. «Художественное» убийство или богословская вольность? // НЛО. М., 2008. № 89. С. 314-321.11 Ранчин A.M., Лаушкин А.В. К вопросу о библеизмах в древнерусском летописании / / Вопросы истории. М., 2002. № 1. С. 125-137; Шайкин А А. «Оставим все, как есть...» (по поводу современных интерпретаций убийства Бориса и Глеба) // ТОДРЛ. Т. 54. СПб., 2003. С. 337-369; Каравашкин А.В. Понимание древнерусского источника (традиции и современность) // Ученые записки Московского гуманитарного педагогического института. Т. 2. М., 2004. С. 60-91; Он же. Библейские тематические ключи: Пределы верификации // Россия XXI. М., 2006. № 1. С. 64-85; Юрганов А.Л. Древнерусский автор и топосы //Источниковедение культуры. Вып. 1. М., 2007. С. 325-350; и др. О «тематических ключах» см., например: Пиккио P. Slavia Orthodoxa: Литература и язык. М., 2003. С. 437.12 Филюшкин А.И. Андрей Михайлович Курбский... С. 182.13 Неоправданность использования синодального перевода Библии для анализа древнерусских текстов, ограниченность метода относительно узким набором цитат, неправомерность «в каждом библеизме видеть отсылку на неяв